Вино в твоих ладонях

Наутро, несмотря на сон в куче соломы, Ариадна просыпается без боли и без усталости. Свет проникает сквозь прорехи в устланной пальмовыми ветвями крыше, бегает солнечными зайчиками по земле. Овцы уже на улице, так что внутри только она и Дионис. Бог спит. Ей всегда было интересно: спят ли боги? Оказывается, очень даже спят. Он лежит на боку, укрывшись шкурой с головой — прячется от надоедливого солнца. Ариадна не решается будить, принимается за утренний перекус, боязливо выглядывает на улицу. Успевает даже сделать полноценную вылазку и найти где умыться, а он все спит. «Да сколько ж можно-то», — недовольно думает Ариадна. Поэтому решительно отправляется к рыбакам. Ей немного страшно, все-таки чужие, даже в некотором смысле дикие люди, но вчера они вели себя очень дружелюбно и гостеприимно — Ариадна уверена, если бы не желание Диониса дать им денег для торговли с ожидаемым кораблем, они бы и задаром угостили их и приняли у себя. Первым делом она, конечно, идет к приютившей их женщине. Та чинит снасти на берегу залива, вокруг нее снуют детишки — совсем маленькие еще, внуки наверняка. Плещутся в сверкающей белыми штрихами воде. Но только у одного из них медно-каштановая копна волос и озорная улыбка Диониса. Ариадна присоединяется к ним, принимаясь наблюдать за тем, как заново плетется разорванная сеть. — Откуда же ты такая взялась? — спрашивает женщина. — Мой сын говорил, что видел афинский корабль под черными парусами. Но одежды твои совсем не афинские. Туника Ариадны действительно украшена золотой нитью и блестяшками на колхидский манер. И, как бы Ариадна ни куталась в накидку, то пояс звякнет, то золотой шов блеснет на солнце. — Моя мать родилась в Колхиде, — уклончиво отвечает она, боясь сказать лишнего. — Вон оно что. А зовут тебя как? Я вот — Ия. — А я… Ариадна. Ариадна очень надеется, что это не слишком редкое имя. Ия в ответ кивает и улыбается, протягивая край сети. И сердце сразу замирает, будто ей доверили что-то невероятно важное и ответственное. Ия показывает, как правильно работать перламутровым крюком-иглой, чтобы затянуть прорехи, она шьет быстро и ловко: крюк блестит в руках на солнце, переливается как небо после дождя. И так хорошо на душе и спокойно. Чайки кричат, снуют над головой, гонимые рыбаками — парочке удалось выхватить из высоких корзин несколько еще дергающихся рыбин. Море такое тихое и светлое в этой части, вдали виднеется небольшая коса. И еще этот запах — рыба, тина, соль и водоросли. Ариадна вдыхает его полной грудью, прикрывая глаза и улыбаясь самой себе. На северном берегу Крита, где она часто бывала, запах стоял совершенно другой. В порту постоянно находились сотни людей, животных и всевозможных грузов. Там больше пахло пряностями, быками, потом и жареной на костре едой. Лишь иногда удавалось вычленить из этого сумасшедшего вороха запахов тот самый, который так нравится Ариадне сейчас. — Вот ты где. Она открывает глаза, поднимая голову, и видит перед собой Диониса. Он стоит рядом, босых ног касается набегающая на берег волна. — Кое-кто слишком долго спит, — беззаботно отвечает ему Ариадна. Дионис стоит против солнца, поэтому лучи высвечивают его волосы, создают золотой ореол. В такие моменты он особенно похож на бога. Дионис принимается помогать рыбакам, а Ариадна всюду следует как и вчера. Он приносит из леса целебные травы, навещая раненых во вчерашний шторм, готовит отвар больному ребенку, повязки накладывает точно и умело. Дионис много работает руками, не гнушается тяжелой и грязной работы — завалы разбирает вместе со всеми и крышу обвалившуюся чинить помогает. Для Ариадны это так удивительно. Она-то сама ничего не умеет — танцевать да вышивать только, — но пытается помогать. Отставать не хочется, каждое задание как вызов. И тогда Дионис учит ее: различать целебные травы, ставить припарки, сонное снадобье делать. Они даже овец загнать в хлев помогают Ие. А потом снова спят в хлеву, и Дионис опять с ней ласков и нежен. Ариадна впервые чувствует себя хотя бы немного… полезной. Праздной жизни во дворце не сравниться с жизнью простых работяг. И эта жизнь тяжела, и безделью в ней нет места, но так уж ли это плохо? Ей нравится, как люди дружны, как смеются они и шутят, как травят байки. И нравится Дионис. На следующий день они снова гуляют по заливу, и Ариадне кажется, что Дионис хочет что-то сказать, но он большую часть времени пребывает в задумчивости и странной меланхолии. Дионис не выглядит обеспокоенным или печальным, но молчит, то и дело теряясь в своих мыслях. — У тебя есть любимая женщина? Или была? — Поэтому заговорить решает Ариадна. Ей правда интересно, еще с позапрошлого вечера. Как бы и так понятно, что у него наверняка было много женщин, да что там говорить… Весь культ Диониса преимущественно составляли женщины. Но был же кто-то особенный? Может, та самая женщина, род которой продолжается на этом острове? — Не знаю, — Дионис наблюдает за чайками, пролетающими над головой. — Что вообще такое любовь? Поживи с мое под боком у Афродиты, тоже не будешь знать, — он усмехается. И действительно. Богиня любви может творить любовь из ничего, одним своим желанием, но любовь ли это на самом деле? Сразу на ум приходит несчастная матушка, которой боги тоже внушили «любовь». Ариадна болезненно морщится, а Дионис продолжает. — Я любил многих людей и богов, и люблю сейчас, но если говорить о той любви, о которой ты спрашиваешь, то, наверное, нет. Не уверен, что боги вообще так могут. И снова в его словах так много тоски, что Ариадна останавливается. Дионис бог растений и вина, устраивающий шумные пляски со своими менадами, но смотря на него сейчас, Ариадна думает: ему вполне подошло бы зваться богом одиночества. — Достойное объяснение, — она неловко пытается улыбнуться, но никак не может избавиться от болезненно тянущего ощущения в груди. — Была одна нимфа когда-то, Авра, — неожиданно Дионис продолжает. — Я всерьез думал остаться с ней. — Почему тогда не остался? — Она родила двойню. Мальчика и девочку, — он зарывается пальцами в песок, отрешенно наблюдая, как вода тонким кружевным покрывалом накрывает ноги. — Девочку она… съела. А мальчика не успела, его спасла моя сестра — Артемида. Он стал богом мистерий. Ариадне вмиг становится дурно. Она хорошо знает, что такое эти мистерии. Не та их безобидная сторона, где люди, славя богов, проводят большие и веселые гуляния на протяжении нескольких дней, но та, где они теряют связь с реальностью и творят поистине жуткие вещи. Кносс вакханки нечасто посещали, о их культе ходили всякие слухи: что в момент своих таинств они раздирают быка голыми руками, что пожирают сырое мясо. И никто не знал, где они собираются, но однажды ночью Ариадна с братьями так загулялась, что набрела на незнакомое ущелье, возле которого несколько десятков людей ползали по земле и друг по другу. Астерию не разрешалось покидать дворец до наступления темноты, поэтому царские дети под покровительством считавшего себя самым взрослым Девкалиона частенько так гуляли по ночам. Сначала было забавно и любопытно — наблюдать столь многочисленное совокупление, — но когда женщины принялись вонзать свои зубы в избранного жертвой юношу, — не быка, — раздирать его плоть, запуская руки по локоть в брюхо, Ариадна сбежала. Они пожирали его — живого и кричащего: то ли от ужаса, то ли в экстазе. Им с братьями потом еще долго мерещились эти дикие женщины с окровавленными лицами. А самое большое впечатление увиденное произвело, конечно, на маленького Астерия. Наверное, именно поэтому в будущем он стал делать нечто подобное со своими жертвами. И, наверное, культ Диониса стал таким именно из-за его дитя, чуть не съеденного собственной матерью. Быть может, это он посещает такие мистерии, дурманя своих последователей вместо отца? Не Дионис. Чем дальше, тем меньше Ариадна может представить Диониса с кровью на лице и зубах. — С тех пор я стараюсь… не заходить так далеко. — А ты видишься со своим сыном? — Иногда, — он, наконец, оборачивается к ней. — Он бесконтролен и слушает только зверя внутри себя. Ну да не будем об этом. Шершавая теплая ладонь касается ее щеки, и все печали уходят. Ариадна уже знает — не может не знать, — что это его сущность так на нее влияет. Но ей тепло, спокойно и радостно, когда ее бог рядом. — Мне нужно уйти. Я вернусь до отплытия корабля. Однако даже сквозь дурман, Ариадна чувствует, как сердце болезненно сжимается от страха. Как бы Дионис ни влиял на ее чувства, заглушая боль и вселяя блаженную эйфорию, они все же ее. — Не бойся. Это честные и добрые люди, они не обидят тебя. Да разве в людях дело? Ариадна боится одного — больше не увидеть Диониса. Не почувствовать больше этой нежности от прикосновения губ к губам. Утратить навсегда тепло его тела. Вот так глупо. Пусть это зависимость, людское желание постичь божественное, она все еще может осознавать себя. Осознанно делать выбор. Ариадна знает его так мало, даже меньше, чем знала Тесея, но это чувство сейчас совершенно другое. Нет в голове ни навязчивых мыслей, ни изредка закрадывающихся вопросов — почему он вообще ей так нравится? Она прекрасно знает, почему. Дионис совсем не такой как Тесей. Он добр к животным и добр с растениями, не менее добр с людьми. А какие чудесные истории он знает — три дня Дионис развлекал ее сказками. Нет в нем ни бахвальства, ни высокомерия, которые так раздражали всегда Ариадну в других и тем более — в Тесее. Быть может Дионис и внушил ей любовь к себе, но он заслуживает каждого мига этой любви. Так думает Ариадна. А он уходит вглубь острова. И она долго не может забыть увиденный в его глазах страх. Весь день, пытаясь справиться с тревогой, Ариадна проводит с Ией и ее внуками, а вечером после работы возвращаются сын Ии и муж. От них обоих сильно несет рыбой и солью, и оба беззаботны и веселы. На сей раз Ариадна ночует со всеми в их маленьком доме, а не в хлеву. В рыбацкой лачуге нет ни мужской, ни женской стороны, тут все едины. Дионис не возвращается ни на следующее утро, ни через одно.