Пленник Альт-Вельдер

— Я привез вас сюда для разговора, — сказал Валентин. Робер мельком осмотрел комнату постоялого двора, в которой они находились, и невольно потер запястья, ноющие после веревки. — Для разговора? — переспросил он тусклым голосом, — Потому вы везли меня сюда оглушенным и связанным? Это что, розыгрыш? Впервые после известия о смерти Марианны Иноходец проявил к происходящему хоть какой-то интерес, но не это было целью Валентина. Он похищал его и вез сюда из Гайярэ не для этого. — Нет, — произнес Валентин, не обращая внимания на вопросы Эпинэ, — Я вывез вас таким способом для другого. Вы помните мою сестру, Ирэну? — перешел он сразу к делу. — Да, — ответил Робер. Ирэну он помнил. Тот день и непростой разговор о любви к нему с ее стороны и невозможности ответить на эти чувства с его. То, как она ушла, поигрывая веером в руке. Сейчас вспоминать об этом было странно, да и вся ситуация смахивала на фарс. Мысли ворочались в голове тяжело. Иноходец потер глаза и снова уставился на свои руки. Придд молчал, и Робер спросил сам: — Что вам нужно от меня? — Я отвезу вас в замок к сестре, — сказал Валентин, — Считайте, что вы пленник. — Ваш? — Пленник замка Альт-Вельдер, — ответил Придд. Нужно было спросить о причинах, возразить, а может быть, попытаться силой вырваться из этого странного плена, но голова была словно набита мягкой ватой, а глаза наполнены сонным порошком. Робер опустил голову на руки. Как же он устал… — Вы пробудете там какое-то время в обществе Ирэны, — продолжил Валентин, — После смерти супруга она живет в замке одна, но есть, конечно, слуги, охрана, и все они будут предупреждены о вас, так что, любые попытки сбежать будут пресекаться. Кроме того, сбежать из Альт-Вельдер не так просто. — Я не стану, — сдался Робер, не поднимая головы, — Только скажите, для чего все это? — Ирэна была влюблена в вас, — сказал Валентин, — Вы отвергли ее чувства, и постепенно, это спровоцировало ее болезнь. На данный момент эта болезнь стала угрозой для жизни некоторых людей, включая и меня, так что я постарался ее изучить. Как оказалось, природа душевного недуга Ирэны имеет отношение к темной мистике, что обычно воспринимается людьми здоровыми как нечто абстрактное, мифическое, тем не менее, моя сестра использует открывшиеся ей силы вполне реально, использует она их во вред, и их действие в полной мере ощутил на себе ряд моих ушедших в могилу родственников. Последним был супруг моей сестры, полковник Гирке. Следующим же буду я.  — Годом, а то и полугодом раньше я бы ответил вам, что вы говорите бред, — сказал Робер, — Но теперь…я способен поверить во что угодно. Что же вы хотите? Чтобы я отвлек «огонь» на себя от вас? — Не совсем, — продолжил Валентин, — Я точно не уверен, но вы можете оказаться «лекарством» для Ирэны, излечить ее от недуга. Тогда спасены будут и прочие. — Я не лекарь, — заметил Иноходец. — Вы — ее безответная любовь, — бесстрастно возразил Валентин, — А это то, что нужно для возможного выздоровления, судя по источникам, которые я изучил. В любом случае, я намерен попробовать.  — Вы подобрали удачный момент, — тускло сказал Робер, — Я не стану сопротивляться. Мне все равно, что со мной будет. И если вы верите в то, что мое присутствие в замке спасет жизнь вашу, или чью-либо еще, то так тому и быть. Моя мне больше не нужна… — Может спасти, — уточнил Валентин, — И раз вы согласны, то мы продолжим путь способом более удобным, и для вас, и для меня. Поедете верхом и станете сами держать поводья. Эпинэ безразлично кивнул. Следующие дни пути слились для Робера в один нескончаемый, бесцветный, унылый. Впрочем, так было и в Гайярэ. Сперва к нему подходили, пытались утешить, встряхнуть, поддержать в его горе, пытались помочь. Робер понимал это, но он не чувствовал ничего, ни благодарности, ни злости, даже горечь отступила, освободив место какой-то бесконечной одинаковой серости. Чувств не осталось, была лишь пустая, вылущенная оболочка, которая зачем-то продолжала жить. Даже не жить — существовать. И вот, его существование понадобилось. Оно нужно безумной озлобившейся женщине, которую он никогда не любил и не полюбит, для того, чтобы она смогла излечиться. Робер в это не верил. Скорее, он сам заразится безумием от Ирэны… Но теперь и правда было все равно. Крепостные стены проступили за кронами деревьев внезапно, когда дни, проходящие в дороге, окончательно потеряли свой счет. Иноходец уже давно ощущал себя пленником в этой однообразной скачке и ночевках на безликих постоялых дворах, так что при появлении впереди своей будущей тюрьмы он ощутил нечто, схожее с облегчением. Флаги были приспущены, замок пребывал в трауре о своем умершем хозяине. В дороге Робер пытался представить, как выглядит сейчас Ирэна. Его воображение рисовало неопрятную, истеричную и нехорошо шумную женщину, для которой опустевший Альт-Вельдер стал своим собственным Домом скорби. Также представлял раздраженных необходимостью ухаживать за обезумевшей графиней слуг, неприятную тяготящую обстановку в стенах замка, резкие запахи тинктур, может быть, даже ремни, которыми ее связывают во время приступов… Женщину, не имеющую ничего общего с той молодой герцогиней Придд, которая когда-то сдержанно призналась ему в своих чувствах, а на отказ, казалось, не отреагировала никак… Просто молча ушла. Робер снова прокрутил все это в памяти, когда они въехали в ворота. Парк внутри, не смотря на глубокую дождливую осень, был красивым. На клумбах у дома даже цвели какие-то поздние цветы, тревожные, яркие. Их встретили слуги, к удивлению Робера, спокойные и учтивые, хотя, Валентин ведь предупредил о прибытии в замок заранее. Их ждала и Ирэна. Она сидела внизу в гостиной, в большом зале, который показался Иноходцу мрачным и неприветливым. Ирэна поднялась им навстречу. Валентин подошел и склонился к руке сестры, после это сделал и Робер и только потом позволил себе внимательно взглянуть на графиню. Ее вид не имел ничего общего с тем, что он воображал себе по дороге в свой плен. Для сумасшедшей Ирэна выглядела слишком безупречно. Женщина словно бы тщательно продумала свой туалет перед приездом гостей, не забыв ни об одной детали… Аккуратная прическа, траурное, но подобранное со вкусом платье, украшения… Вот только она была слишком бледна, а глаза… серые глаза Ирэны смотрели холодно, не улыбались, но ни злобы, ни кликушества в сестре Валентина Робер не заметил. Он помнил, что безумцы часто бывают очень хитрыми и умеют притворяться, но сейчас ему казалось, что все слова Придда — выдумка. Ирэна предложила им сесть, слуги принесли шадди. Валентин устроился в кресле рядом с сестрой, взял ее бледную руку со вдовьим браслетом в свою. Она спросила о дороге, сказала, что им покажут комнаты, где можно отдохнуть до ужина, и что не смотря на траур, в Альт-Вельдере рады принять гостя. Гостя… Значит, Ирэна не знает, что ее брат собирается держать его здесь принудительно, решил Робер. И только слуги предупреждены о том, что ему нельзя покидать замок. А Ирэна… выезжает ли она сама? Впрочем, куда тут выезжать… Робер подловил себя на мысли, что очень сомневается в справедливости слов Придда о ней. Какая темная мистика? Ирэна просто очень одинока, она потеряла супруга, едва успев обрести его общество после бесконечных военных походов, и этот замок на отшибе, да, он мрачен, но это все… Робер сам очень хорошо знал, что такое одиночество и тоска, но не записывать же в безумцы всех людей, невольно познавших эти чувства. Словно в подтверждение его мыслей Ирэна выразила Роберу свое сожаление в связи со смертью Марианны. Он мог поклясться, что это было сказано ею искренне. Какое, к кошкам, безумие? Разве сумасшедшие такие? Валентин не стал долго задерживаться в замке, утром он отбыл до общего завтрака, попрощавшись с Робером и сославшись сестре на дела. Утро выдалось холодным, но солнечным, потому завтрак подали в крытую веранду, уставленную большим количеством вазонов с яркими цветами, схожими с теми, что росли снаружи на клумбах. Через большие высокие стекла веранды хорошо был виден парк, темные кусты с голыми ветками, посаженные и остриженные так, что создавали собой лабиринт, в центре которого находилось озеро, в котором и утонул Гирке. Ирэна объяснила, что этот «лабиринт» был высажен в парке очень давно, кусты в форме стен привычно обрезаются и поддерживаются не первым поколением садовников, живущих в Альт-Вельдере, и до сих пор он не представлял собой опасности, как и озеро внутри, но после трагедии, произошедшей с ее супругом, Роберу на всякий случай стоит поберечься и не гулять там одному. Иноходец поблагодарил Ирэну за заботу. Впервые за долгое время ему удалось выспаться здесь, в замке. После первой ночи пусть в мрачноватой комнате, которую отвели ему под спальню, он чувствовал себя отдохнувшим и каким-то успокоившимся. Раны, нанесенные его сердцу и душе смертью Марианны, всегда будут болеть и кровоточить, они не зарубцуются, но почему-то после принудительного приезда в этот замок Робер стал чувствовать себя лучше… Графиня и сегодня, за завтраком выглядела безупречно — одета, причесана, холодна, но спокойна, и это спокойствие ему будто передавалось. Надо же, как все обернулось. Иноходец снова подумал, а не слукавил ли Валентин со всей этой историей с его похищением и выдумкой насчет таинственной болезни сестры. Скорее всего, все гораздо проще. Придд просто решил помочь, и ему и Ирэне, а придумал это все специально, только для него, Робера, потому что иначе Иноходец бы ехать не согласился. А тут… Он остался один, Ирэна тоже, и теперь они невольно скрасят одиночество друг друга. И ему так уже было легче, Робер это чувствовал, греясь под солнечными лучами здесь, среди ярких цветов, в обществе достойно держащей себя вдовы, которая когда-то была в него влюблена… Теперь это, конечно, не так. Ирэна давно разлюбила его, и если бы Гирке не погиб… И если бы не погибла Марианна… Робер чуть тряхнул головой, также впервые за все время стараясь отогнать от себя печальные мысли. Назад ничего не вернешь. Никакого «если бы» не существует. Существует только «сейчас». Ирэна снова заговорила. Здесь, в замке, развлечений было мало, гостю она могла предложить лишь подборку книг в библиотеке и прогулки по саду. Графиня проводила там много времени каждый день, в своих цветниках и оранжереях. Цветы она выращивала сама, возилась с клумбами, землей, поливкой и прополкой. Слуги почти не помогали, они уже привыкли к этому увлечению графини, которое может и было для хозяйки замка не слишком по статусу, но доставляло ей удовольствие. Ирэна предложила Роберу прогулку после завтрака к своим цветникам. В идеально ухоженном парке, где с наступлением глубокой осени не осталось ни одного пожухлого листочка или травинки, — все было скошено, оборвано, убрано, — ровные клумбы с яркими цветами смотрелись странно, и, как Роберу показалось сразу, как-то тревожно. Вместе с Ирэной он подошел к сарайчику с садовыми инструментами. — У меня есть несколько клумб, нуждающихся в уходе, — сказала она, — Я собираюсь сейчас заняться ими. Наверное, вам будет не очень интересно наблюдать за мной, поэтому, погуляйте еще по садовым дорожкам, пока светит солнце, но как только почувствуете, что продрогли — возвращайтесь назад, в замок, — добавила она, — До обеда можете посетить библиотеку. — А вы что станете делать? — спросил Робер. — Вот эти две клумбы, — ответила Ирэна, указывая на два участка земли вдоль садовой дорожки, аккуратно обложенные округлыми серыми камушками, — Цветы нуждаются в прополке и поливке. Эпинэ окинул взглядом остроконечные бледно-сиреневые и круглые ярко-желтые верхушки цветов на темных изумрудно-зеленых стеблях и сказал: — Графиня, я бы хотел помочь вам. Если смогу быть полезен. Ирэна ответила не сразу, будто раздумывая, стоит ли впускать Иноходца в святая святых своего любимого увлечения, но потом сказала: — Хорошо. Попробуйте, пока не надоест. Вместе с ней он вошел в сарайчик, где графиня надела плотные кожаные перчатки взамен своих тонких замшевых и посоветовала Роберу тоже сменить свои на перчатки кого-то из слуг. Затем они вынесли из сарая инструменты для прополки и рыхления земли, а также большую садовую лейку. — Сперва нужно убрать пожухлые листья, веточки, которые наносит на клумбы ветром, а затем выполоть траву и сорняки. Не смотря на позднее время года они все равно прорастают между цветами. Потом нужно взрыхлить землю вокруг каждого цветка, не слишком близко и не слишком глубоко, чтобы не повредить корни. Вот так… Ирэна показала, как это нужно делать, Робер попробовал и, получив ее одобрение, дальше продолжил сам. Выпалывая сорняки и убирая с земли сухие палочки, Иноходец наблюдал за женщиной. Графиня, казалось, полностью сосредоточилась на работе. Движения рук, выполняющих простую работу садовника, были изящны. Каштановые волосы в ее гладкой прическе блестели на солнце. Хорошо освещенное бледное лицо Ирэны было красиво особой, холодной красотой. Как будто возраст, замужество и последующее вдовство пошли на пользу внешности и манерам этой женщины. Или Эпинэ сейчас сам видел ее другими глазами, чем тогда, в юности. Через какое-то время с прополкой и рыхлением земли одной клумбы было покончено. Робер встал, разогнул спину и понял, что солнце припекло изрядно, или ему просто стало жарко от работы. Он попросил позволения у Ирэны снять камзол. Она кивнула, лишь посоветовала ему оставить шейный платок для того, чтобы не простудиться — осеннее солнце обманчиво, а ветер может прохватить мгновенно. Иноходец бросил камзол на садовую скамейку и отправился за водой, ее можно было набрать в лейку из дождевой бочки у сарайчика. Раньше для полива растений использовали пруд в центре сада, но после случившейся трагедии воду из него перестали брать, да и вообще, подходить к нему. Леек воды понадобилось несколько, Эпинэ запыхался, пока носил их и под присмотром Ирэны поливал цветы, но признаться, что он устал, было бы постыдно. Ведь эта слабая женщина обычно справлялась со всем сама. Однако, графиня оказалась проницательна. — Ну что ж, на сегодня довольно, — сказала она, оглядывая результат их с Робером трудов. Клумба выглядела безупречно. Бледно-сиреневые верхушки цветов на фоне черной, взрыхленной и напитанной водой земли, теперь казались даже ярче. — Но ведь есть еще вторая клумба, — сказал Эпинэ, ставя пустую лейку на дорожку. — Ею я займусь завтра, — ответила графиня, — А сейчас нужно возвращаться в замок. Скоро будет обед, — добавила она, глядя на Робера. Он невольно пригладил растрепавшиеся во время работы волосы и сказал: — Я бы хотел и завтра помогать вам, графиня. Если, конечно, моя помощь приносит пользу, а не наоборот. — Вы все делали правильно, — ответила Ирэна, — Но помогать мне завтра совсем необязательно. Не стоит предлагать из вежливости. Я привыкла справляться в саду сама. Эти слова были похожи на отказ, но Робер, сам не понимая, зачем, пошел напролом. — Мне бы этого действительно хотелось, — сказал он, — Позвольте помогать вам… Я буду стараться. — Ну хорошо, как угодно, — ответила женщина, — Давайте пока отнесем назад инструменты. Завтра займемся второй клумбой. Я работаю в саду и в дождь, — предупредила она.       Эпинэ закивал. Он сейчас сам с трудом понимал себя, кроме одного ощущения — мышцы после прополки ныли во всем теле, но это было почти приятно. Еще было приятно смотреть на Ирэну, сидящую у клумбы в свете солнечных лучей. Было приятно внезапно почувствовать себя живым…       В следующие дни Робер чувствовал себя все лучше. Работа в саду в любую погоду отлично сказывалась на его физическом и душевном состоянии. Впрочем, за неделю дождь накрапывал всего пару раз, все остальное время было солнечно. Иноходец полол, рыхлил, вскапывал, выкорчевывал, таскал воду и любовался Ирэной, тому, как солнечный блик освещает бледную щеку, как иногда вежливо улыбаются строгие тонкие губы, как смотрят серые глаза в обрамлении темных ресниц. Пленник, который уже не считал себя таковым, после занятий с цветами и клумбами ел с аппетитом и спал по ночам, как младенец. Нет, он не забыл Марианну, образ живой Ирэны Придд не вытеснил ее из его памяти, но хандра отпустила. Роберу стало легче.       По вечерам несколько часов перед сном они проводили в гостиной. Ирэна читала или занималась рукоделием. Иноходец тоже просматривал какие-то книги, но часто отвлекался на свои мысли, смотрел на огонь в камине, думал. Прокручивал в голове прошлое, которое уже не ранило так больно. Здесь, в замке, все как-то приглушилось, сгладилось, как будто сердцу и душе дали большую дозу унимающей боль тинктуры, а пациент уже не противился этому, с благодарностью глотая лекарство, которое помогало.       В обществе Ирэны оказалось легко молчать, но когда Роберу казалось, что молчание становится слишком затянутым, и он заговаривал на какие-то темы, графиня поддерживала разговор. Она стала чаще улыбаться. Иноходец окончательно выбросил из головы те слова Валентина об опасной ненормальности Ирэны, а потом… ему стали сниться сны.       В первом сне Робер путешествовал верхом, но не на лошади. Его везла на себе огромная ящерица в радужно-переливчатой чешуе. Она неспеша перебирала лапами, волоча за собой длинный хвост. Иноходец держался за ее шею, сжимал ногами бока, чтобы не упасть, но она не собиралась его сбрасывать. Ящерица бежала по черной жирной земле, мокрой, словно после поливки, впрочем, постепенно Робер понял, что странная высокая растительность, которая их окружает, это цветы Ирэны, а рептилия везет его по одной из клумб, как будто бы он сам очень сильно уменьшился в размере. Солнце ярко сияло, пробиваясь через плотные зеленые листья и стебли, освещая головки сиреневых цветов, уходящих вверх, в чистое небо. Было совсем не страшно, и Эпинэ стало даже интересно, куда ящерица привезет его. Она хорошо оббегала препятствия в виде попадающихся корней и веточек, и между изумрудными стеблями двигалась уверенно, явно зная путь. Наконец, высокие, будто деревья, цветы расступились, и впереди появилась серая мраморная стена. Сперва так показалось Роберу, но потом он рассмотрел получше, это был плоский кусок мрамора, торчавший из земли у края клумбы, где уже начиналась кладка округлых камушков, обрамлявших ее. Ящерица быстро взбежала по теплой нагретой солнцем плоскости, и Иноходец приник к ее спине и шее, чтобы не упасть, но об этом можно было не беспокоиться — ноги его уперлись в основания ее задних лап. Так она замерла, подставляя свое тело солнцу, а Робер увидел прямо перед своими глазами огромную букву «Г», начертанную на камне. Правее еще были буквы, и они складывались в фамилию «Гирке». Робер изогнул шею, чтобы посмотреть вниз. Да, ниже были выбитые в камне цифры, годы жизни полковника, мужа Ирэны, а сам камень был ничем иным, как надгробной плитой. Внизу колыхались ветром сиреневые цветы, которые он сам недавно помогал пропалывать… Сердце Иноходца бешено застучало, он захотел скорее спрыгнуть с этой ящерицы, с этой могильной плиты и этой клумбы. Но ничего не получилось, он не мог ни разжать рук, ни пошевелить ногами. Голова ящерицы вдруг неестественно развернулась к нему, ничего не выражающие глаза, приоткрытый рот, а потом и все остальное превратилось в лицо улыбающейся Ирэны. Вот только между ее бледно-розовых губ мелькнул тонкий раздвоенный язычок рептилии.       Робер проснулся от собственного вскрика, но конечно, ничего не рассказал Ирэне. День прошел как обычно, включая занятия в саду, только сон не шел у Иноходца из головы, а следующей ночью приснился еще один.       В этом сне они, как всегда, занимались с Ирэной цветами. Робер рыхлил землю вокруг стеблей садовым инструментом и рассказывал Ирэне какое-то забавное воспоминание из своей юности, от чего она улыбалась почти непрестанно. Ему тоже было весело, и работа шла споро. Как вдруг, из земли на краю клумбы под его грабельками расползлись в стороны неприятные жуки и черви, и он увидел мертвенно-бледные пальцы, кисть руки, высовывающуюся из засыпанного манжета, которую случайно раскопал… На руке блестнул перстень с монограммой Дж.П. Робер в ужасе поднял глаза на Ирэну, но она исчезла, у клумбы ее больше не было. Тогда, как одержимый, он стал разгребать землю руками, откопал неловко согнутый локоть в рукаве, плечо, воротник-отворот камзола, затем показалась шея зарытого в клумбу человека, волосы, и, наконец, бледное, перемазанное в земле лицо. Судорожно дыша, Робер всмотрелся в него. Это был молодой погибший брат Валентина Придда, Джастин Придд. Иноходец выпрямился и поднял его тело на руки. Вокруг стремительно стемнело. Впереди, в нескольких шагах, стоял сарайчик для инструментов. Дверь была открыта. Робер принес мертвого Джастина туда. На полу сарайчика лежали белые мешки, что было ни чем иным, как саванами. В один из них было завернуто тело мужа Ирэны. Робер не видел его лица, но во сне был уверен, что там, в белом мешке, именно он. Иноходец положил Джастина с ним рядом, тоже завернул его в белую ткань и проснулся.       За завтраком Ирэна спросила Робера, как он себя чувствует. Она заметила, что он очень бледен и, возможно, так проявляется подступающая болезнь, так что, должно быть, ему не стоит выходить сегодня с ней в сад. Но Иноходец ощущал какое-то странное лихорадочное желание пойти к клумбам. Как будто ему хотелось наяву убедиться, что там, в земле, нет ничего кроме неглубоко уходящих корней растений, выращенных хозяйкой замка с любовью. Нет никаких мертвецов. Робер признался Ирэне, что чувствует себя здоровым, просто неважно спал в эту ночь, и потому напротив, хотел бы выйти на свежий воздух. Графиня не стала перечить и расспрашивать Иноходца о причинах тревожно проведенной ночи.       Днем все было хорошо — никаких погребенных в клумбах мертвецов, никакого склепа в сарайчике для инструментов. Робер внимательно осмотрел ту самую клумбу во время занятий с цветами и к вечеру окончательно отмахнулся от дурного сна. Но ночью пришел новый, будто являющийся продолжением предыдущего, а затем еще один, и еще. Каждую ночь теперь Иноходец раскапывал «могилы» с покачивающимися на них яркими верхушками цветов Ирэны, доставая из земли ее мертвых родственников, относил их в сарай-склеп и заворачивал в саваны. И хотя Робер измучился от этих кошмаров, он и днем продолжал упрямо посещать сад вместе с графиней. Она не могла не видеть, что с ним происходит, но с того разговора о самочувствии делала вид, что ничего не замечает. Только улыбалась время от времени, и Иноходцу стало казаться, что этими улыбками Ирэна издевается над ним. Словно чем хуже ему становилось после очередной ночи ужасов, тем более довольной она выглядела. Теперь он невольно вспоминал ее в образе ящерицы из сна, когда сидел с ней по вечерам в гостиной, готовясь к новому ночному кошмару. Робер пытался себя одергивать, убеждать, что насылать на него эти сны Ирэна не может, не имеет к этому отношения, и любые мысли и предположения на этот счет просто глупость и дикарство, но измученный разум отказывался внимать голосу логики, а интуиция вопила, что Альт-Вельдер его погубит, медленно сведет в одну из клумб-могил хозяйки мрачного замка. Иноходец боролся изо всех сил. Он пытался не спать, уходя к себе в комнату, оставался одетым, сидел над свечой, ходил из угла в угол, даже прижигал себе руки, но сон все равно брал свое. Робер просыпался под утро в кресле или на кровати с неизменной холодной испариной на лбу и дрожащими руками, которыми ночью, во сне, выкапывал из земли Ангелику Придд, Вальтера Придда… Всех тех, кого по мнению Валентина уничтожила Ирэна. Да, теперь он вспоминал его слова часто, и одновременно верил и не верил. В моменты, когда ему хотелось поверить и обвинить во всем Ирэну, он ругал себя за малодушие. Но и это уже слабо помогало. Иноходец измучился окончательно, когда, наконец, в очередном сне сарайчик заполнился мертвецами из фамилии Приддов так, что там остался только один саван.       Робер приставил к стене лопату со свежей землей на ней, которой выкопал предпоследнего покойника, и посмотрел на пустой белый мешок. Сзади, у дверного проема раздались шаги. Иноходец обернулся и увидел Ирэну. Ее лицо было совсем белым и ничего не выражало. Он почувствовал, как сильно застучало его сердце. «Только бы она не улыбалась, — подумал Робер, — только бы не улыбалась…» Улыбки на этом застывшем ужасающей маской лице он точно не выдержит. Графиня подошла к нему и сильно толкнула в грудь, так, что Иноходец упал прямо туда, на белый саван. Ирэна смотрела сверху вниз, возвышаясь над ним. Он тут же все понял и даже почувствовал облегчение. Вот, значит, в чем был смысл всей этой затеи… Этот саван теперь предназначен ему, а не Валентину. Если он станет жертвой и ляжет на его место, оставшиеся из рода Приддов будут спасены. Что ж, тогда так тому и быть. Было страшно, но что бы ни произошло дальше, Робер решил не сопротивляться.       Ирэна опустилась на пол с ним рядом, внезапно оседлала его, больно и тяжело надавила кулачками на грудную клетку так, что стало трудно дышать. Пусть она убьет его, думал про себя Иноходец, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. Пусть это произойдет быстрее. Графиня наклонилась к его лицу, и тонкий раздвоенный язычок лизнул его губы. Поцелуй ящерицы был холодным. Брезгливость и страх поднялись у Робера изнутри куда-то к горлу. — Не нравится? — проговорила Ирэна своим обычным бесстрастным голосом, — Это ты меня сделал такой. Когда я поняла, что нелюбима тобой, во мне медленно стало умирать все человеческое. Я стала холодеть… Мое сердце разбилось на осколки, и я смотрела, как отмирает каждая его часть, унося в могилу каждого из моих родственников. Спокойно смотрела, ничего не чувствуя. Я и сейчас ничего не чувствую, — сказала она, впиваясь в тело Иноходца пальцами, делая больно через камзол и рубашку, — Ничего не чувствую. Ты его разбил, превратил меня из человека в тварь. Откажешь мне и теперь?       Ирэна сжала бедра Робера коленями, а может быть, лапами. Он не удивился бы, окажись они у нее вместо ног. — Нет, — сказал он, сглатывая вместе со слюной свое отвращение и ужас, — Не откажу.       Робер приподнялся и сунул руки под юбки Ирэны, приготовившись к тому, что почувствует под ладонями холодную чешуйчутую кожу, но к удивлению там оказались нежные бедра женщины. Прикасаться к ним было приятно не смотря на то, как сейчас ему было жутко. «Это сон, это только сон, » — думал он про себя. И знал, что сейчас, в этом сне, как бы не было скверно, он сделает все, что требуется. Ирэна задрожала на нем, как только он к ней прикоснулся. Язычок стал часто показываться из губ, она задышала часто, как животное, и это почему-то вызвало у него неоднозначные ощущения, Робер почувствовал, что возбуждается, словно мазохист, по коже которого провели бритвой. Он доставит ей то удовольствие, которого она хочет. Он сделает все, как надо…       Иноходец отпустил бедра женщины-ящерицы для того, чтобы развязать пояс своих штанов, и приподнялся, уперся плечами в стену склепа, затем снова нашел мягкое податливое тело Ирэны под юбками, потянул ее на себя. Пока все происходило, она молчала, зажмурившись, и он лишь слышал ее резкое дыхание и видел ужасный развдоенный язык. Он двигал ее на себе, удерживая руками, двигался сам. Черные юбки шелестели в такт на смятом, будто простынь, белом саване. Рядом тихо лежали все выкопанные им мертвецы — свидетели их безумной связи. Наконец, он кончил, тяжело дыша, и Ирэна почти сразу открыла глаза. Лицо ее исказилось. — Мне больно, — пожаловалась она, глядя на него.       В этот момент Робер проснулся.       Яркий солнечный свет, бьющий из окна, не сразу дал ему понять, что в своей спальне он не один. Возле окна стояла графиня. Иноходец приподнялся на кровати, на которой он лежал одетый поверх покрывала — вчера он снова пытался не уснуть. — Что-то случилось, Ирэна? — спросил он, безотчетно называя ее по имени и неосознанно готовый к тому, что из ее губ сейчас вывалится тонкий язычок, как во сне.       Зашуршали юбки. Она молча подошла к нему с ножом в руке. — Ирэна, что ты?! — воскликнул он, оставаясь на месте, не делая попыток встать или кинуться к двери.       Графиня, все также безупречно выглядящая, освещенная сзади солнечными лучами, занесла над ним нож. Робер замолчал и замер, ожидая удара. Он не думал о том, что умрет сейчас, просто рассматривал ее лицо, прическу, тонкое запястье, изящные пальцы, сжимающие рукоятку. Несколько мгновений ничего не происходило. Ирэна тоже смотрела на его лицо, и когда глаза их встретились, она произнесла: — Нет, не могу.       Нож выпал из ее руки на пол, а сама она кинулась к окну, дернула раму и во мгновение ока взобралась на подоконник. — Ирэна! — закричал Робер, кинувшись к ней, — Стой, прошу тебя! Прости меня! — Нет! — крикнула она, впервые за все время повысив голос, — Ненавижу тебя! Себя ненавижу! Зачем Валентин тебя привез? Я ничего не чувствовала уже столько времени, и мне было хорошо. А теперь мне больно! Слишком больно! Я не могу больше это терпеть! Я не смогла убить тебя — не получается, но себя могу!       На этих словах графиня выбросилась в окно, и Робер успел лишь протянуть руку. Черный шелк мазанул по пальцам, прошуршал в воздухе, как во сне, и Иноходец не раздумывая кинулся за ним. За ней.       Падение было быстрым. Ирэна и Робер упали на взрыхленную землю одной из клумб под окнами замка. Удар был сильным, боль резко разлилась по телу, особенно в области левого бока, на который упал Иноходец. Во рту он почувствовал вкус крови, не сразу сообразил, что прикусил язык, но сознания не потерял. Графиня лежала чуть поодаль, среди смятых головок ярко-желтых цветов, и Робер пополз к ней, превозмогая боль в ребрах и вывихнутой или сломанной ноге. «Только бы была жива, — лихорадочно думал он, — только бы была жива.»       Достигнув цели, он приподнялся, заглянул в ее лицо, которое сейчас было таким же белым, как во сне. — Ирэна! — боясь тормошить ее, Иноходец протянул руку и погладил женщину по волосам, рассыпавшимся из аккуратной прически, — Ирэна очнись! Пожалуйста, очнись!       Сейчас ему было гораздо страшнее, чем во сне. Из уголка губ графини потекла темная струйка крови, словно тот самый тонкий язычок. Потом она вздохнула, закашлялась и открыла глаза. — Маркиз, — проговорила она, увидев склонившегося над ней Робера, — Зачем вы здесь? Мы ведь друг другу уже все сказали. Вы меня не любите. Мне нужно жить дальше, только я не хочу…       Она снова как-будто потеряла сознание, но через несколько мгновений ее веки распахнулись, и глаза посмотрели более осмысленно. — Как я все это время жила? Не помню, — сказала она, — Только то, что здесь была злоба и омертвение. И смерти, много смертей. Почему вы здесь, зачем? — опять спросила графиня у Робера и взвыла, словно зверь, а потом расплакалась.       Иноходец положил ей руку на лоб, почему-то он знал, что так сейчас нужно сделать. — Потерпи, — проговорил он, — слова словно бы шли сами откуда-то, — Потерпи, милая девочка, совсем немного осталось.       Линул внезапный сильный дождь. Ирэна рыдала, валяясь в мокрой земле своей клумбы и пытаясь сбросить с себя руку Иноходца, но он не давал, крепко удерживая ее за плечи, не смотря на собственную боль. — Дождь жжется, — рыдала она, — Рука жжется. Не могу, не хочу, уйдите, оставьте!       Графиня заизвивалась, словно рептилия, путаясь в собственных юбках. Робер продолжал ее держать. Он поднял глаза и увидел в затянутом тучей небе просвет, и слова, наподобие древнегальтарского, снова сами полились из его губ, как капли. Он не знал этих слов, не понимал их значения, но они пришли и просились наружу. Говорить их было легко, их было немного, но Ирэне они не нравились. В конце она кричала, мечась в агонии. Ее руки и ноги рыли борозды в земле, но Робер держал ее, одной рукой, держа другую на лбу, и у него получалось. Женщина не могла вырваться. Когда он закончил, она затихла. Сперва дышала, как загнанный зверек, потом ее дыхание выровнялось. Ее глаза были открыты, и Иноходцу показалось, что на мгновение они поменяли цвет на лиловый, а потом стали чистыми, светло-серыми, прекрасными. Дождь перестал лить, Робер убрал руки, и графиня, всхлипнув, села на клумбе. Она снова заплакала, но уже не так, тихо, ненадрывно. Иноходец не мешал. Небо над Альт-Вельдером стало прозрачно-голубым, а потом появилось что-то вроде радуги, сложенной из цветных облаков. Ирэна вытерла слезы и подняла голову. — Так разве бывает осенью? — спросила она. — Бывает, — сказал Робер и осторожно взял ее руку в свою, стараясь не причинить боли, — Когда все оказывается позади. Кисть была вывихнута, кожа на запястье содрана, а еще, на руке Ирэны не было вдвовьего браслета. Раскрытый он валялся рядом, разломанный от удара при падении, или еще по какой-то причине. Иноходец поцеловал пальцы женщины. — Вы теперь уедете? — спросила она. — Если ты хочешь, я останусь, — ответил Робер, — Или заберу тебя с собой. — Тебе меня жалко? — усмехнулась она. — Я хочу быть с тобой, — сказал он, — Если ты позволишь. И если сможешь простить. — Уже, — ответила Ирэна, — Ведь я никогда не переставала тебя любить. Только это была не жизнь… — Это была болезнь, — сказал Робер, — Тяжелая, страшная. Но ты справилась с ней. Теперь все будет хорошо. Я буду с тобой, если разрешишь. И если смогу заслужить. Она недоверчиво посмотрела на него, но потом черты ее лица смягчились. — Спасибо, что излечил меня. Часть меня понимала это, когда ты приехал в замок, знала, почему так сделал Валентин, хотя это было очень больно. — Прости, — сказал Иноходец, — Боли тебе я причинять не хотел, но это должно быть был единственный способ. — Должно быть, — согласилась она, — Я не могу встать, но чувствую, что скоро сюда придут слуги. Нам обоим нужен врач. — Ирэна, — сказал Робер, любуясь ею, — Ты превратилась в очень красивую женщину. — С возрастом? — спросила она. — Нет, — покачал он головой, — Прямо сейчас. Иноходец осторожно обнял ее, чтобы поцеловать, и Ирэна ответила на поцелуй. Так, мокрыми и целующимися на клумбе среди смятых цветов, их нашли слуги.