(Не)типичный художник

      Левий – нетипичный художник. Живописцы бесконечно смешивают краски, стремясь подобрать на палитре точный оттенок увиденного, невольно превращая её, фартук и руки в полотна импрессионистов. Графики заполняют ватман аккуратной сеточкой штриховки, делят мир на чёрное-белое, с редкими вкраплениями алого. Левию же достаточно лишь оттенков серого и грубых мазков, чтоб изобразить реальность, какой он её видит. Вернее, видел полтора года назад.       Мир Левия – обветшалые здания, где тени разделяют на прямоугольники стены, а под ногами хрустит битое стекло. Глаз натыкается на надпись, хлёсткую, но бессмысленную, как крик в пустоту. Вся предыдущая жизнь для него была как это граффити: борьбой, вызовом, окончившимся циничным поражением.       Изматывающие тренировки по плетению заклинаний, ночи над книгами по геометрии, черчению и географии – всё в пустую. Это для окружающих он был амбициозным мастером, прокладывающим пути через Черноту, древнюю магическую аномалию. Для неё же, занявшей большую часть обитаемого мира, он – просто закуска. Беззащитная, стоит только сломаться колдовскому щиту… Левий горько усмехнулся. Его называли счастливчиком. К тому моменту, когда магистр-прокладчик, Хетта Шед, залатала дыру, Чернота обглодала лишь его руку. Вот только лучше бы он умер.       Нет руки – нет магии, а вместе с ней профессии, мечтаний и стремлений. Будущего. От петли его уберёг страх перед осуждением бывших коллег, живущих и умерших, да надзор брата. Виль честно пытался ему помочь. Против воли выводил на концерты, чтобы брат развеялся, таскал ему книги и журналы, смеялся и шутил больше, чем когда-либо. Но для Левия всё было – тлен, безысходность и серость. Пока не появилась Она.       Художница, со смешинкой в голосе, но тёмными печальными глазами. Кесса. Виль привёл её в надежде, что новая знакомая хоть немного развлечёт брата, но та сделала больше. Вручила кисть, краски и бумагу, попросив нарисовать всё, что он хочет. Левия тогда привлекала гниль – предпоследняя стадия смерти – он и изобразил тогда апельсины и яблоки, пепельно-серые с коричневыми разводами. Как видел. И его попросили нарисовать ещё.       Фрукты постепенно сменили принесённые Кессой из мастерской гипсовые шары и конусы, а в постели Левий стал проводить всё меньше и меньше времени. Беспорядок в комнате с каждым днём всё больше угнетал, пока однажды он не взял в руки метлу. Отросшие волосы лезли во время работы в глаза, но он решил – и подстригся. С каждым визитом Кессы к нему будто бы возвращалась частичка утерянной жизни. Пока однажды он не заметил, что у девушки бутылочно-зелёные глаза.       С каждым новым рисунком левая рука уверенней держала карандаш, а пропорции предметов становились всё точнее. Кесса даже начала его потихоньку критиковать. Он и рад был слышать не только похвалу: проснулось былое стремление к совершенствованию. Впрочем, былое ли? До травмы Левий несся к цели как лошадь в шорах, не замечая ничего вокруг. Сейчас же он находил время, чтобы обнять брата и насладиться-таки вместе цирковым представлением, навестить родителей и сделать Кессе комплимент. Жить на полную.       Но в работах по-прежнему господствовала серость. Он ещё не отпустил прошлое, до сих пор иногда накатывала тоска и апатия, а ночью мучали жуткие кошмары. Ещё есть, что отобразить. Но когда внутри наступит облегчение, когда новая жизнь твёрдо встанет на ноги, он избавится от монохромности. И напишет давно волнующий его разум портрет: смуглую девушку со смоляными волосами и бутылочно-зелёными глазами. Кессу.