Последняя трапеза

«Ну вот и всё», – понял Дин Жун, когда к нему в камеру вошёл он. – Свободны, – с ходу скомандовал Ван Чжи. Металлические петли заскрежетали, громко лязгнул массивный замок на решётке, и стражники, чеканя шаг, покинули свои посты. Его командир («бывший командир» – мысленно исправил себя Дин Жун) остановился у входа, внимательно осмотрел пространство и уверенным шагом направился к низкому каменному столику, по обе стороны от которого стояли два деревянных стула, внесённые охранниками перед самым его визитом. – Я принёс угощения, – будничным тоном заявил Ван Чжи, ставя короб с едой на стол. Вот так просто, без предисловий, будто пришёл к близкому приятелю в гости, а не к преступнику в тюрьму. – У нас сегодня пельмени – острые, с говядиной и сычуаньским перцем. Ты же любишь острое, да? «Яд, значит», – догадался Дин Жун. Странно... Таким предателям, как он, полагалась более жестокая казнь. А Ван Чжи, похоже, решил проявить к нему милосердие. – Да. Благодарю, ваше превосходительство, – ответил Дин Жун. «И за пельмени, и за лёгкую смерть», – про себя добавил он. – Вот и отлично, тогда вставай уже и иди сюда, – доставая содержимое короба, с улыбкой произнёс Ван Чжи. Эта улыбка, такая искренняя и открытая, поразила Дин Жуна. Нечасто он видел, чтобы тот кому-либо так улыбался. Исключением были разве что обитатели дома Суй. Но вот ему – прежде никогда. Дин Жун поднялся со своего насиженного места на лежанке в углу и неохотно подошёл к столу. Его камера была небольшой, с тремя холодными каменными стенами и без окон. Сквозь прутья решётки, заменившей четвёртую стену, из коридора проникал тусклый свет факела. Этот мерцающий свет выхватывал из темноты скопившуюся повсюду грязь. Красивый и ухоженный Ван Чжи в своих светлых дорогих одеяниях выглядел здесь столь чужеродно, словно жемчужина на помойке. А вот Дин Жун... Такому мусору, как он, тут как раз и место. – Не стой столбом, присаживайся. Ван Чжи уже успел выставить на стол почти всё содержимое короба. Ещё дымящиеся пельмени он аккуратно разложил в пиалы побольше, а в маленькие разлил густой красный соус. «С чили», – на вид сразу же определил Дин Жун. Сбоку на столе возвышалось два кувшина – в простом глиняном, определённо, была вода, а вот в низком расписном... – Сливовое вино, – заметив направление его взгляда, озвучил Ван Чжи. – Чаю, к сожалению, не будет, так получилось, что... – Этого достаточно, – всё так же не отводя глаз от вина, перебил Дин Жун. А потом опомнился. Недопустимо. Такое поведение было вопиющим неуважением, он не должен так нагло прерывать речь своего бывшего начальника. Ван Чжи наверняка разозлится. Но вместо этого тот, всё так же беззаботно улыбаясь, просто ответил: – Да, ты прав, давай есть, пока ещё тёплое. У пельменей была нежная сочная начинка – в меру острая и в меру солёная, завёрнутая в тонкое и белоснежное, словно фарфор, тесто. А вот форма выглядела странно – некоторые пельмени были идеально круглыми и пухлыми, но вот большая часть – немного сплющенные и кривые, к тому же разных размеров. Будто их лепил зелёный новичок или вовсе ребёнок. Но на вкус они были точно такими же, как Дин Жун запомнил, хотя и пробовал только однажды и очень давно. Рабу не положена такая еда. Он не представлял, где Ван Чжи их достал, но Дин Жун был ему безмерно благодарен. И уже собирался выразить свою признательность, когда поднял взгляд и осёкся. Лицо Ван Чжи раскраснелось, в уголках глаз выступили еле заметные слёзы, а губы... От перца и жира его губы стали красными, яркими и блестящими. Нестерпимо захотелось их поцеловать. Дин Жун поспешно отвёл глаза. Не следует даже думать о таком. – Протяни ко мне руки, – отложив палочки для еды, внезапно сказал Ван Чжи. Это была странная просьба, но он без колебаний подчинился. Не мешкая, Ван Чжи отстегнул от пояса ключ и одним слитным движением открыл замок. В тишине камеры громкий щелчок был подобен звуку выстрела. Кандалы со звоном упали с запястий, обнажив воспалённую травмированную кожу. Ван Чжи внимательно осмотрел раны, не выказывая при этом ни малейшего признака волнения. Как будто вовсе не допускал мысли о том, что Дин Жун, освободившись, может тотчас напасть на него. Как будто и не Дин Жун всего пару дней назад приставил меч к шее своего командира и нацелил дуло пистолета в его лицо. «Как самонадеянно и глупо, – горько подумал он. – Нельзя так подставляться, так слепо доверять тем, кто уже однажды предал». Ван Чжи как никто другой знал о том, насколько высок уровень его боевых навыков и прекрасно понимал, что для убийства потребуется не больше, чем мгновение. И никакая стража его в таком случае не спасёт. Хотя о какой страже может идти речь, если никого из охранников поблизости не было даже слышно. Судя по всему, в этой части подземелья сейчас остались только он, его бывший начальник и крысы. Дин Жун совершенно не понимал, что за странную игру тот затеял. – Твои запястья в синяках и ссадинах. Нехорошо, – с сожалением в голосе протянул Ван Чжи. – Это не имеет значения. Вам не стоило освобождать мне руки, командующий. Это против правил, и вы подвергаете себя опасности. – Я же вижу, что они у тебя затекли, ты палочки-то еле держишь, – парировал тот. – И если действительно хотел убить меня, то сделал бы это уже давно, благо, шансов было предостаточно. Эти слова и полный вызова взгляд, которым его одарил Ван Чжи, заставили Дин Жуна вздрогнуть, будто от удара хлыста, и он неосознанно начал отстранятся. Ему и так оставалось жить всего ничего, и тратить драгоценное время на обсуждение причин своего предательства он точно не собирался. – Подожди, не убирай руки, я хочу обработать твои раны, – растерянно начал Ван Чжи. – В этом нет необходимости... – Это приказ! – Командующий Ван, вы больше не мой начальник, и я не обязан подчиняться вашим приказам. Ван Чжи, не привыкший к такому явному неповиновению со стороны Дин Жуна, внезапно опешил. Мгновение спустя, он уже вернул привычное в общении со своим заместителем лениво-равнодушное выражение лица, но такая перемена даже при плохом освещении не укрылась от глаз. Почему-то эта маленькая месть оставила после себя особенно сладкое послевкусие. – Хорошо, – прикрыв веки, спокойно продолжил Ван Чжи. – Тогда не приказ – просьба. Дин Жун, я хочу помочь. Позволь мне хотя бы нанести на твои запястья заживляющую мазь. Что-то в голосе Ван Чжи, в его интонациях было непривычным, странным, абсолютно неправильным, и когда Дин Жун поймал его взгляд... «Возможно, я уже умираю и у меня началось помутнение рассудка…» Дин Жун прекрасно осознавал, что это не так. Отравленное вино стояло нетронутым, а всё остальное они разделили на двоих. Он тяжело проглотил противный комок в горле и протянул над столом подрагивающие руки. – Ну вот, посмотри, у тебя ладони трясутся, а ты говоришь, не болит. Больше не ври мне, хорошо? Дин Жун только молча кивнул в ответ. Такое поведение, казалось, вполне удовлетворило Ван Чжи, и он, слегка улыбнувшись, достал два чистых платка с изящной цветочной вышивкой и потянулся к кувшину с водой. Обильно смочив их, он легко, едва касаясь кожи, начал обтирать рану. Уродливые пятна быстро расползлись на молочно-белой ткани и она, утратив былой цвет, стала тёмной и ржавой. Это был дорогой блестящий шёлк, который после всех этих действий можно будет только выбросить. Такая бессмысленная растрата. – Если вам нужны тряпки, то я мог бы просто оторвать от своей... – Нет! – резко прервал его Ван Чжи. – Я не для того пытаюсь вылечить тебя, чтобы занести в раны грязь и сделать ещё хуже. Ты же в медицине разбираешься куда лучше меня, а говоришь такие глупости. И не поспоришь. Командующий Западной Оградой, как всегда, был прав. А он – дурак. Закончив с одним запястьем, Ван Чжи приступил ко второму. Его руки были тёплыми, мягкими и очень нежными. Нежнее, чем у многих придворных дам, хоть и обладали немалой силой. Дин Жун невольно вспомнил, как совсем недавно этой же ладонью Ван Чжи влепил ему хлёсткую обидную пощёчину. Почему сейчас всё настолько иначе? Так много невысказанных слов роилось в его голове, но ни одно из них он не смог произнести вслух. Он хотел спросить – зачем ты так со мной, ты же должен ненавидеть меня, презирать всей душой, но вместо этого настолько бережно прикасаешься, будто большей драгоценности в мире нет. Для чего дотошно лечишь раны, если до завтра я просто не доживу? Я уже почти мертвец, но тогда почему в этот самый момент мои чувства обострились до предела? Мне так невыносимо больно!.. – Больно? – будто прочитав его мысли, обеспокоенно спросил Ван Чжи. – Да, – коротко ответил Дин Жун. Он пообещал не врать и не собирался нарушать данное слово. Пусть и болели совсем не руки. – Вот видишь, а ты непонятно почему упрямился. Сам рассуди, – уверенно продолжил Ван Чжи, – ты запросто мог меня огреть по голове кувшином с водой, а осколками перерезать горло. Или, скажем, задушить. Цепь на кандалах даже упростила бы дело. И это всё со скованными руками. Вариантов, на самом деле, множество, а уж фантазии тебе не занимать. – Палочки для еды, – уныло поддержал тему Дин Жун. – Точно, палочки. Правда, понятия не имею, куда бы ты их мне засадил, но идея, безусловно, стоящая. Сделал... что? «Да он же шутит», – дошло до Дин Жуна. Ван Чжи пытался разрядить возникшую между ними неловкую атмосферу, а он на миг подумал... Нет, нельзя, прямо сейчас Ван Чжи держал его за запястье и вполне мог по биению пульса что-то заподозрить. Устыдившись собственных мыслей, он так и не произнёс ни слова. – С этим я закончил, – отложив испачканную ткань, сказал Ван Чжи. – Осталось нанести мазь. Аптекарь заверял, она настолько целебная, что чуть ли не отрастить потерянные конечности сможет. Представляешь? – Такого средства не существует, – со знанием дела ответил Дин Жун. – Аптекарь вас обманул. Ну или просто настолько испугался, что начал нести откровенную чушь. – Вот поэтому, Дин Жун, ты мне и нравишься, – с довольной улыбкой протянул Ван Чжи. – Никогда мне не врёшь. Почти никогда. Это «нравишься» стало точкой невозврата для Дин Жуна. Не выдержав, он вырвал из тёплой хватки руки, резко выпрямился и навис над Ван Чжи. Тот в ответ даже не вздрогнул – просто поднял голову и молча уставился в ответ. – Почему ты не боишься меня? – севшим голосом прохрипел Дин Жун. – А я разве должен? – не отрывая взгляда, спросил Ван Чжи. И медленно, будто дразня, провёл языком по нижней губе. Дин Жун на мгновение замер, очарованный этим зрелищем, а затем, низко наклонившись, почти касаясь его полных блестящих от слюны губ, прошептал: – Да... Потому что мне нечего терять. И с этими словами решительно поцеловал Ван Чжи. Ожидаемо, тот на поцелуй не ответил – просто замер, не двигаясь, словно каменное изваяние. Даже дышать, казалось, перестал. «Ему противно, – решил Дин Жун. – Пусть он и не отпрянул, но лишь потому, что этот поступок застал его врасплох». Сердце тревожно сжалось. Как бы туго он сейчас не соображал, Дин Жун прекрасно осознавал, что скоро Ван Чжи придёт в себя, и в лучшем случае его будет ждать ещё одна пощёчина, а в худшем... Впрочем, хуже, чем сейчас, быть уже не может. Губы Ван Чжи были очень мягкими и тёплыми, и только одно касание к ним было больше, чем всё, о чём он когда-либо мог мечтать. Дин Жун не собирался его принуждать, поэтому, украв ещё мгновение, уже начал отстраняться, когда почувствовал ответное движение губ, а после и сильную хватку на плече. – Не смей, – на выдохе прошептал Ван Чжи. – Даже не думай прекращать. «Это не может быть правдой», – лихорадочно подумал Дин Жун. Его мысли плавали, словно в тумане, а происходящее походило скорее на какой-то безумный сон – слишком хорошо, чтобы быть явью. А он и не желал просыпаться, ему хотелось сполна насладиться этим внезапным счастьем и максимально продлить его. Ведь завтра для него не наступит никогда. – Идёмте со мной, – неохотно отстранившись, предложил Дин Жун. Он крепко сжал горячую ладонь Ван Чжи и повел его в угол камеры, туда, где находилось импровизированное ложе из соломы и старых одеял. Ван Чжи хотелось ласкать на самых лучших дорогих шелках, но ничего подобного в нынешних условиях он не мог предложить. В этой части камеры было заметно темнее, поэтому он с трудом мог уловить яркий румянец на щеках Ван Чжи. Зато горящие глаза напротив сияли так, будто в них было заключено целое ночное небо с мириадами звёзд. Казалось, Дин Жун впервые мог так прямо смотреть в них. И чем дольше он смотрел, тем больше чувствовал себя пойманным этим взглядом. – А-Чжи... – не сдержавшись, прошептал Дин Жун. В тюрьме стояла такая тишина, что они буквально слышали дыхание и биение сердец друг друга. Ван Чжи всё так же молчал, а потом прикрыл веки и громко выдохнул. Он плавно опустился на одеяла, ни на мгновение не отпуская его руку. Дин Жуну захотелось рухнуть на него, прижать к себе, отчаянно наброситься на тело под ним, лаская и терзая нежную плоть, но он с усилием отогнал эти мысли и бережно приник к его губам. Ван Чжи был на вкус, как острые пельмени с сычуаньским перцем, как глоток обжигающего чая в самый холодный день, как давно потерянный дом. Дин Жун проник языком во влажный горячий рот, наслаждаясь незамедлительной ответной реакцией. Грудь Ван Чжи всё чаще вздымалась, и в тишине раздавались его судорожные вдохи. Внезапно тот крепко обнял Дин Жуна за талию, заключая в кольцо сильных рук. Эта близость породила новое неизведанное ранее чувство – словно бы в груди, там, напротив его собственного, старого и умирающего сердца, внезапно выросло второе. Слишком приятно и слишком много. Чтобы хоть как-то отвлечься, Дин Жун потянулся к аккуратной прическе Ван Чжи – сначала снял налобную повязку, а потом вытянул шпильку из тугого пучка. Почувствовав свободу, волосы небрежно упали на грудь и плечи, делая красивое лицо Ван Чжи ещё привлекательней. – ...смотришь на меня? – запинаясь спросил тот. – Что? – Почему ты так... смотришь на меня? – Как так? – хрипло прошептал Дин Жун. Ван Чжи только крепче сжал объятия, но так и не объяснил. Дин Жун медленно запустил пальцы в мягкие пряди, легко помассировал кожу головы, а после обхватил его лицо ладонями и начал ласково гладить лоб, щёки и подбородок. Не удержавшись, он прикоснулся губами к небольшим родинкам, которые при таком освещении были почти незаметными, но Дин Жун безошибочно мог найти их расположение даже с закрытыми глазами. – Хватит меня гладить, я не кот, – прошипел Ван Чжи. – Вам неприятно? – Тебе. – Что?.. – не понял Дин Жун. – Не вам, а тебе. Не командующий, а Ван Чжи. И нет, мне приятно, но... этого недостаточно, – уже тише добавил он. И тут же потянулся к завязкам на тюремной робе. Все это подействовало на Дин Жуна не хуже ведра кипятка. Кровь вскипела в жилах, и его охватило такое сильное желание, что перед глазами потемнело. Словно в приступе безумия, он начал стаскивать одежду с Ван Чжи. Оголил стройные плечи и грудь с уже затвердевшими сосками. Резко сорвал пояс, наконец-то избавляя верхнюю часть его тела от такой ненужной сейчас ткани. Тем временем, руки Ван Чжи уже вовсю хозяйничали у него под распахнутой рубахой, оглаживая его напряжённый живот, бока и спину. Эти прикосновения дарили столь мучительную сладость, что Дин Жун в конце концов не вытерпел и, невольно выгнувшись, зарычал, будто дикий зверь. Он чувствовал, что Ван Чжи под ним трясло, словно в лихорадке, поэтому больше не отвлекаясь, прижал его к себе ещё сильнее, яростно сминая такие восхитительные губы в новом поцелуе. Чуть наклонив голову, Дин Жун припал к шее, найдя местечко, где пульс ощущался сильнее всего. Поддавшись соблазну, захватил тонкую кожу зубами и начал поочередно то посасывать, то покусывать. Запах и вкус Ван Чжи сводили с ума и, почти потерявшись в ощущениях, он чуть было не прокусил её. Ван Чжи судорожно ахнул и запрокинул голову назад, открывая ещё больше доступа к горлу. Будто предлагая – укуси меня, испей моей крови, я не буду сопротивляться, выглядя при этом так заманчиво и так бесстыдно. Сердце Дин Жуна разрывало от всепоглощающей жажды и нежности. От истерзанной шеи, Дин Жун спустился к выступающей ключице, оставил отметину и на ней, а затем, наконец-то, добрался до груди. Когда он начал вылизывать соски, Ван Чжи уже не сдерживал хриплых стонов, а его блестящее от пота тело всё чаще сотрясала крупная дрожь. Можно было бы остановиться здесь, не переступать черту, но он хотел увидеть, как тот полностью потеряет контроль, как от удовольствия будет кричать под ним, умолять, возможно, даже плакать. Это было последним желанием Дин Жуна перед смертью, и противиться искушению он был не в силах. После такого и ад не страшен. – Где мазь? – тихо спросил он. – А?.. – Заживляющая мазь. Для рук. – На столе. В коробе... Посмотри. С трудом оторвавшись от изнывающего под ним Ван Чжи, Дин Жун, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, добрался до цели. Керамический пузырёк с незатейливым кобальтовым рисунком нашелся на удивление быстро, несмотря на его непослушные сейчас руки, и когда он обернулся... Дин Жун ошеломлённо замер. Он вмиг перестал о чём-либо думать, перестал дышать, казалось, даже сердце и то остановилось. Все, что он сейчас мог – просто смотреть. Смотреть, как Ван Чжи, спустив до колен исподнее, ласкал себя рукой, как пальцами водил по бледному застарелому рубцу, будто инстинктивно ища способ помочь себе справиться с напряжением. Но, ожидаемо, не находил. Не сводя с него немигающего взгляда, Дин Жун на ватных ногах вернулся к лежанке. Упав на колени, он схватил Ван Чжи за руку, и приложив ладонь, которая только что была там, внизу, к своей щеке, запинаясь, прошептал: – Не спеши... просто доверься мне... хорошо? Казалось, Ван Чжи не услышал вопроса, и он уже хотел было повторить, но тот его опередил, резко и уверенно кивнув. – Я тебе доверяю, – приласкав пальцами губы Дин Жуна, тихо добавил он. – Всегда доверял... А затем, словно в доказательство, прикрыл глаза. «Вот только я этого не заслужил». Отстранившись, Дин Жун, больше не отвлекаясь, переместился чуть вниз. Склонился прямо над животом Ван Чжи, обжигая горячим дыханием впадину пупка, а после уверенно, с нажимом припал губами к вытянутому чуть шершавому шраму. Он услышал, как участилось дыхание Ван Чжи, ощутил, как тот непроизвольно шире расставил ноги, как его рука мягко схватилась за волосы Дин Жуна, будто поощряя каждое действие. Дин Жун всегда старался лучшим образом угодить своему командиру, и одно только осознание, что тот млеет именно от его действий, распаляло ничуть не хуже самых жарких ласк. Ему было тяжело дышать. Собственное возбуждение стало невероятно острым и давящим. Он так безумно хотел Ван Чжи. Щедро зачерпнув мазь, Дин Жун осторожно протолкнул внутрь Ван Чжи палец. Было так узко и так горячо. Он медленно заскользил им вперед и назад, ощущая как дрожащее тело постепенно открывается ему. В последний раз влажно проведя языком по шраму, он, не прекращая двигать пальцем, подтянулся вверх и всмотрелся в лицо напротив. Полностью открытый его взгляду покрасневший Ван Чжи часто и шумно дышал, а его угольно-черные по-девичьи длинные ресницы слиплись от капелек влаги. Такой красивый и такой развратный. Ван Чжи широко распахнул веки, безмолвно встречая взгляд Дин Жуна. В его сияющих глазах жажда и нетерпение смешались с чем-то неожиданно ранимым и очень юным. Такой контраст вышиб из Дин Жуна дух. Он как зачарованный смотрел, понимая, что именно эту сокровенную картину будет вспоминать на пути в могилу. Вопреки всему и всем, он умрёт счастливым. Тесно обнявшись, они снова сплелись губами и языками, на этот раз больше кусаясь, чем целуясь. Дин Жун накрыл собой Ван Чжи, всё быстрее и ритмичнее двигая рукой. А потом он чуть согнул палец и почувствовал, как Ван Чжи судорожно вздрогнул и резко выгнулся, громко и протяжно застонав. Его надломленный голос стал последней каплей. Мышцы дрожали, в ушах пульсировало, и Дин Жун, плотно вжавшись бедрами в податливое тело под собой, не совладав со столь яростными ощущениями, взвыл. Сознание окутала темнота. *** Дин Жун очнулся от неприятного ощущения влажного холода на лице. В помещении раздавались громкие шаги, и он, повернув голову, внимательно всмотрелся в сторону, откуда исходил звук. В глаза словно песка насыпали, а тело ощущалось тяжёлым и неповоротливым, как после хорошей тренировки. Он увидел, что Ван Чжи, повернувшись к нему спиной, расхаживает по камере, облачённый лишь в штаны и лёгкую белую нательную рубашку. Сразу же вспомнилось, как Дин Жун самолично в порыве страсти сорвал её. «Значит, не приснилось», – с облегчением подумал он. Дин Жун с удивлением обнаружил, что его собственная одежда была в полном порядке, более того, на него, на манер одеяла, был накинут светлый верхний вышитый халат, от которого исходил лёгкий манящий аромат османтуса. Не удержавшись, Дин Жун, подтянул шуршащую ткань ближе к лицу, желая сполна насладиться приятной сладковатой свежестью. Сколько он помнил, так всегда пах Ван Чжи. – Ты наконец-то пришёл в себя! Хвала небесам! – воскликнул Ван Чжи, стремительно подбежав к лежанке. Румянец уже сошёл с его лица, и он выглядел бледным и встревоженным. – Ты как? Тебе плохо? Больно? Ты же не голодал? На столе ещё остались пельмени, принести? Или может воды?.. – Нет. Спасибо. Не нужно, – прервав нервную тираду, сказал Дин Жун. – Всё хорошо, правда. Строгий взгляд Ван Чжи ощущался так странно и знакомо. «Как когда-то давно мать, отчитывая, смотрела на него – нашкодившего мальчишку», – подсказал внутренний голос. Мать уже давно ушла. Теперь и ему пора. – Точно? Не ври мне. – Никогда, я же обещал. Только... Можно мне вина? Казалось, эта просьба удивила Ван Чжи. – Прямо сейчас? Уверен? – с сомнением переспросил он. – Да. Больше тянуть было нельзя. Так будет лучше для них обоих. – Ладно. Сейчас принесу, – возвращаясь к столу, протянул Ван Чжи. – Знал бы ты, как меня напугал. Я думал, тебе было приятно, но потом, когда ты внезапно заорал, а затем потерял сознание... Я не мог добудиться тебя, решил, что стало плохо, но ты дышал и пульс прощупывался нормально. На всякий случай протёр холодной водой лицо и шею, мне показалось, у тебя жар. Уже собирался идти за доктором, но ты проснулся. Это ведь из-за ран на руках, да? – сникнув, закончил Ван Чжи. – Нет... – Ты всё равно не признаешься, бесполезно расспрашивать. Ну не пытать же тебя. Держи. Полностью в белом и с распущенными длинными волосами Ван Чжи выглядел словно небожитель, сошедший на землю. Дин Жун не мог напоследок налюбоваться им – слишком прекрасным и притягательным было это зрелище. – Благодарю. За всё, Ван Чжи, – забирая вино, тихо сказал он. Дин Жун не знал, что ещё добавить, так что просто сжал горлышко кувшина, и запрокинув голову, начал жадно пить. У сливового вина был чуть терпковатый сладкий вкус с миндальными нотками. Обжигающее тепло быстро распространилось по телу. – Постой, оставь и мне. От неожиданности жидкость попала не в то горло, и Дин Жун зашёлся громким надрывным кашлем. Ван Чжи тут же поспешил на выручку, легко похлопывая его по спине. – Что ты сказал?.. – с трудом отдышавшись, просипел Дин Жун. – Сказал, чтобы ты и мне немного оставил вина. Тоже, пожалуй, выпью. И вообще, у нас есть чаши, зачем... – Не смей!!! Отчаянный крик прорезал тишину. От неожиданности Ван Чжи вздрогнул и отшатнулся. – Да что с тобой такое сегодня? Ты сам на себя не похож... – Не смей пить вино!!! – Дин Жун... – Постой, так тебе... – шокировано продолжил он, – ...Его Величество тоже приказал принять яд... От этой ужасной догадки Дин Жуна буквально прошиб холодный пот. Нет, не может быть, Ван Чжи ведь так верно служил Императору, всегда ставил интересы Мин выше своих, да он же в конце концов спас всех! Так за что и его тоже... – Какой яд, о чём ты?! – Я что-то придумаю, слышишь, даже не думай к нему прикасаться, я обязательно спасу тебя, я ещё успею... Дин Жун, который до этого всё это время смотрел в одну точку, в панике перевёл взгляд на Ван Чжи и осёкся. Тот стоял с холодным, пустым лицом и плотно сжатыми губами. – Так значит, ты решил, что я пришёл сюда исполнить приговор, да? Спешу разочаровать – это просто вино. А переспал, по-твоему, из жалости? – со злостью и обидой выплюнул Ван Чжи. – Вот какого ты обо мне мнения, оказывается. – Нет, всё не так... Но яд... – Нет там никакого яда. И я тебе это докажу, – решительно отрезал он, молниеносно выхватив из ослабевших рук кувшин. Не ожидавший подобного Дин Жун просто не успел отреагировать на этот манёвр. Все, что ему оставалось – обречённо смотреть, как Ван Чжи, припав к горлышку, уверено пьёт. Дин Жун словно в трансе наблюдал, как кадык с каждым глотком ритмично ходит под кожей, одновременно осознавая и переосмысляя всю ситуацию. И медленно умирая изнутри. Что же он наделал... – Дошло? – вытирая губы, спросил Ван Чжи. – Так точно, командующий, – немедленно взяв себя в руки, чинно отчеканил Дин Жун. – Вот и славно. Но я же просил обращаться по имени. – Этот презренный преступник не достоин подобной чести. Дин Жун даже не осмеливался поднять глаза. Какой позор! – Ничего ты не понял, – садясь рядом, со вздохом произнёс Ван Чжи. – Зато понял я. И про предательство, и про то... что здесь недавно было между нами. Знаешь, Его Величество даровал мне милость, назначив военным губернатором в Хэтао. Дин Жун, поехали со мной. Как бы это заманчиво не звучало, после всего, что случилось, он просто не мог. Так и сказал, в конце искренне добавив: – Поздравляю, ваше превосходительство. Ван Чжи некоторое время молчал, хмурясь, будто в уме решая какую-то сложную задачу, пока наконец не нарушил тишину: – Ладно, я уважаю твой выбор. Похоже, метод Дун-эр не сработал. Ничего готовка пельменей не даёт – просто очередная ложь. Ну хоть тебя накормил. – О чём вы?.. – О пельменях, о чём же ещё, – кивнув в сторону стола, ответил Ван Чжи. – Между прочим, сам налепил все. Почти. Дун-эр только немного помогла. – Поэтому они такие кривые... Казалось, после всех сегодняшних потрясений Дин Жуна уже абсолютно ничего не могло удивить, но поди там. Его командир. Собственноручно. Для него. Предателя. Приготовил пельмени. Чтобы что? Подкупить его? Ситуация дошла до такого комичного абсурда, что Дин Жун не выдержав, сначала сдавленно фыркнул, а потом и вовсе расхохотался в голос. Наводящий на всех ужас командующий Западной Оградой пытался дать ему взятку едой, вот умора! – Эй, я старался! – обиженно возмутился Ван Чжи. – Да ты же пьян... Говорил, не пей столько. Посмотри только на себя, то ржёшь, как умалишённый, то плачешь. И правда, Дин Жун сам не заметил, как слёзы непроизвольно покатились по лицу. Так стыдно. В который раз за день. – Повернись ко мне, – натянув рукав своей рубашки, Ван Чжи нежно и аккуратно вытер мокрые следы. – Странно, плачет только один глаз. – Я много лет назад переболел глазной хворью, после этого с левой стороны почти не слезит. – Но видишь-то им хорошо? – Со зрением всё в порядке. – Это когда ты ещё жил в Чэнду? – Да. Узнал об этом из личного дела? – не заметив, как снова перешел на «ты», поинтересовался Дин Жун. – Ага. Если бы и рецепт тех самих пельменей можно было оттуда узнать, – устало вздохнул Ван Чжи. – Но у тебя хорошо получилось. – У меня всё всегда хорошо получается. Вот только, как видишь, делу это не помогло. Между ними повисла тишина. Дин Жун не знал, что ответить. Он чувствовал себя совершенно потерянным и сбитым с толку. Что с ним сейчас творится? И что ему потом делать? Со слов Ван Чжи всё было так просто, так заманчиво. Нужно просто согласиться, поддаться на провокацию. Но как быть дальше? Как жить с грузом вины? Возможно, Ван Чжи его уже простил, но вот простит ли он когда-нибудь себя сам? Пусть он и пытался тогда таким жестоким способом спасти его, отгородить от опасности. Но он всё равно не имел никакого права так с ним поступать. – Я не Тан Фань, меня едой не задобришь, – нарушил затянувшееся молчание Дин Жун. – Знаю. Но я Тан Фаню и не предлагал ехать со мной. Лишь тебе. – Тогда почему я? – А разве нужна причина? Я просто знаю, что это должен быть ты, Дин Жун. А если не ты – тогда и никто. Вот и всё. Устало зевнув, Ван Чжи ещё ближе прижался к его боку, а потом и вовсе положил голову на плечо. Сразу стало тепло и уютно. – Не пожалеешь потом, командующий? – А ты, наверное, жалеешь, что решил на меня работать, да? – поддразнил его Ван Чжи. – Никогда. – Вот и у меня такой же ответ. Видя, что Ван Чжи уже почти засыпает, Дин Жун потянулся к халату, желая укрыть его, когда из складок с грохотом что-то вылетело. – Точно, – мгновенно оживился Ван Чжи и потянулся к пузырьку, – мазь. Я ведь так и не закончил с твоими ранами на руках. – Не нужно, правда, это царапины. – Но здесь ещё достаточно... О! А может, – лукаво протянул тот, – ты хочешь, чтобы я использовал мазь для кое-чего другого, например, сделал и тебе приятно. Пальцами. Ты помог мне – я помогу тебе. – Даже не думайте, нет, я... я грязный! – Ничего страшного. Я не брезгливый. Так что снимай штаны. Дин Жун чуть не задохнулся от стыда и смущения. Нет, Ван Чжи точно пришёл убить его. Он не мылся почти неделю, а тот собрался его трогать в таком месте. Да он лучше откусит себе язык и истечёт кровью, чем допустит подобное! – Нет! – Ты не хочешь меня? – не унимался Ван Чжи. Будто допрашивал, а не предлагал близость. – Хочу! Конечно, хочу. Очень. Но не сейчас. – Вот как... Дин Жун пристально вгляделся в лицо напротив. В прищуренных глазах Ван Чжи читались заметное недовольство, раздражение, возможно, даже обида, скрывавшие что-то иное. И чем дольше он смотрел, тем яснее понимал – Ван Чжи боялся отказа. Боялся остаться один, снова потерять близкого человека. За всей той невероятной внутренней силой сейчас явно проступал облик, который тот так тщательно пытался скрыть – совсем юного потерянного мальчика. Будто догадавшись, что его разоблачили, Ван Чжи на несколько мгновений отвел взгляд, словно в попытке усмирить чувства. Дин Жун незамедлительно поймал его за холодную чуть дрожащую руку и тесно переплёл их пальцы. Ван Чжи внимательно посмотрел на сомкнутые ладони, а затем вновь встретился с ним взглядом. И тогда Дин Жун наконец-то понял, что ответить. Возможно, он эгоист, возможно, это решение в будущем принесёт им больше боли, чем радости, но в этот самый миг он просто не мог отказать себе и поступить по-другому. Да и не хотел. Поэтому, больше не медля, он уверенно сказал: – Когда прибудем в Хэтао, хорошо? И Ван Чжи согласился.