здесь и сейчас

Ланга наконец-то осознает, что он прочно влип, когда Адам во время их первой гонки тесно прижимается к нему, когда касается коленом внутренней стороны бедра Хасегавы, дышит ему в шею напряженно и насмешливо одновременно. Это оно, думает Ланга, это точно оно– Но додумать не получается – его полностью захватывает дух соперничества, скорость и ощущение ни с чем несравнимой свободы, будто Хасегавы не существует в пространстве и времени, будто он и есть само время. Это когда в сознание Ланги проникает истошный вопль «Черт, копы!» и вдалеке улавливается плавное гудение мотора, Хасегава слышит стук своего сердца и чувствует, как паника накатывает волной. Нет, полиции он не боится. Люди в синей форме лениво выходят из машины, смотрят на него со скукой и отчуждением и не торопятся восхищаться его успехами. Они выполняют свою работу: патрулируют местность, и, честно, им абсолютно наплевать, кто такой Адам и почему какой-то малолетний пацан стоит посреди заброшенного горного пути, весь покрытый ссадинами и синяками– Ланга переживает не из-за копов и последствий от встречи с ними, а из-за того, кто едет его спасать. Реки не вписывается в термин «галантный кавалер», совсем не подходит под типаж Хасегавы – невысокие женственные брюнетки с тонкой талией – и плохо сочетается с представлением о первой подростковой влюбленности. Но Кян, запыхавшийся и раскрасневшийся, быстро и неловко тормозит в метре от Ланги, ошалело кричит «Залезай! Скорее!» так, что почти срывает себе голос, и у Хасегавы не остается никакого выбора. Это выглядит до смешного круто. Ланга проигрывает во всём, что касается Реки.

***

Когда Адам во время гонки прижимается к Хасегаве, Ланга чётко понимает одну простую вещь: ему хочется повторить этот трюк с Реки. Хочется, чтобы Реки смотрел на него во все глаза – со страхом, восхищением и трепетом, хочется вжиматься в него коленями и держать за ладони – так, чтобы большой палец мог беспрепятственно гладить руки Кяна. Черт, хочется, чтобы у него встал.

***

Они едут извилистой горной дорогой, подгоняемые воем сирен и методичным «Остановите байк, это требование полиции!». Ветер треплет взъерошенные волосы Хасегавы, они падают ему на глаза, приятно щекочут веки и разгорячённые щеки. Непослушные пряди закрывают обзор, мешают смотреть по сторонам, но Ланге на это все равно: его переполняет внутреннее ликование, сопряженное с паникой. Он готов распасться на атомы прямо здесь и сейчас, слиться с гребаной безграничной вселенной, чтобы сохранить себя в этом мгновении. Здесь и сейчас, здесь и сейчас. Вот блин, а ведь Хасегава раньше не верил в такое. Он чувствует, как дрожь, словно смертельный вирус, захватывает каждую клетку его тела. Он – оголенный провод, а Реки – электричество, сеть, искра, и еще миллион вещей, способных за секунду уничтожить Хасегаву. Однажды его просто замкнет. Это до жути нелепое открытие заставляет Ланга нервно засмеяться, крепче хватая Кяна за талию. Горные пейзажи сменяются яркими неоновыми вывесками: «Булочная Като-сан», «LOVE-отель», «Круглосуточный у дома». В глазах у Ланги отражается слоган баннера: «Инновация! Сохрани свою молодость», но видит он только спину Реки в коричневой толстовке и его торчащие в разные стороны ярко-рыжие волосы. И нет, Хасегава не хочет их потрогать, погладить или причесать. Он хочет стать частью Кяна – быть продолжением его спины, рук, плеч, узких – еще таких мальчишеских – бедер. Ланга хочет быть тем, от кого Реки никогда не сможет уйти и тем, за кем он всегда будет приезжать, когда их опять навестит полиция. И Ланга не уверен, что ему не плевать, придется проигрывать или побеждать ради этого. Единственное, о чем он сейчас может думать, – это перебинтованное предплечье Кяна, покалеченное по вине мрачного психопата Адама, и пересохшие губы Реки. (Губы не могут быть мягкими и нежными на таком сильном ветру, особенно у того, кто постоянно их кусает, верно?).