Солнце зимнего дня

      Под покровом ночи поднимается лёгкий ветер, а по стенам мажет едва уловимые тени. Ссутулившиеся, скрытые под капюшонами, неузнаваемые до тех пор, пока не снимут скрадывающий черты покров. Их ноги, словно слабый дождь, тарабанят по кровле домов. Они мечутся, как рой пчел: то сливаясь в единую тёмную тучу, то рассыпаясь бисером на три с лишним сотни мелких клякс.       Наконец силуэты замирают. Перед ними расстилается бескрайняя голая степь. Один из них уверенно делает первый шаг, как перед ним появляется ослепляющий священный светлый облик. Белые одеяния расплываются в лунном свете, походя на призрачную дымку. Стражник пересекается взглядом с синоби. Игра началась. Невзирая на всю холодность и вызов, руки полководца белой армии подрагивают. Дзёнин примечает это и самодовольно хмыкает. Увидеть точно мешает маска, но стражнику мерещится недобрый прищур и нахальная улыбка синоби, отмеченная лишь уголками сухих губ. Рядом резко обозначается ещё один чёрный силуэт, заставляя встрепенуться и обнажить ножны.       — Будьте осторожны, Госпожа. Этот человек играет грязно. Самый настоящий воспитанник ниндзюцу.       — Придите к тишине, — вмешивается в разговор хозяин дома. — Будто сами не знаете, какой сосредоточенности требует игра. Или вы нарочно?       Зрители замолкают, и Касуми благодарно кивает Татакуре. Глубокий вдох, задержка и выдох. Всё внимание снова на гобане.       Ночная долина идёт трещинами, сквозь которые произрастают выступы. Одна за другой линии делятся на девять квадратов внутри друг друга, образовывая девять дворцов. То тут, то там на перекрестках в битву вступают чёрные вороны с белыми цаплями.       Позади слышится пронизывающий отчаянный крик. Оборачиваясь, предводитель стражников видит, как одного из его войнов окружают четверо ниндзя и одновременно пронзают саи. Бедный солдат испускает последнее дыхание, превращаясь в белый дым, который развеивается без следа. Секунда благоговейной тишины нарушается новой мелодией клинков.       Камни в боулах медленно убывают, перекочёвывая на игровую доску. Касуми изредка позволяет себе поднять голову, чтобы мельком глянуть на соперника. Он неподвижен, но за этим нет скованности, наоборот — с той же безмятежностью, с которой он совершает ход, постоянно заставляет сомневаться в собственных умениях. Легко прищипнув пальцами камень из миски, незнакомец ставит его на нужную позицию изящно, с силой и с большим щелчком. Девушка уступает в этом, ведь играть приходилось очень давно и былая ловкость рук растеряна.       Касуми не раз наблюдала за игрой дедушки с друзьями. Она присаживалась рядом и незаметно, словно мышь, затаив дыхание, всматривалась в игру, которая могла длиться и не один час. Композиция из камней скрывала за собой кровопролитную битву, где противоборствующие стороны бились за территорию. Дедушка Хино, видя интерес внучки, обучал её и однажды даже раскрыл секрет своей стратегии: «Я придерживаюсь простого стиля. Он схож с огородничеством. Представь, Касуми: вначале я в разных местах сажаю по одной-две клубнике, от которой в дальнейшем протянутся «усы». Эти длинные отростки вскоре заполнят поле, размножая землянику. То же и в го: я ставлю камень тут и там, а дальше рядом с ними буду выстраивать оборону. Таким образом в процессе игры я медленно укрепляю позиции».       Никакой агрессии в игре дедушки и в помине не было. Большую часть партий он выигрывал за счёт очков обреченных камней, нежели от выбывших. Он «срезал» камни соперника, только если был уверен, что его не настигнет кара. Предпочитал риску и атакам простое строительство стен.       При нынешнем положении, использовать метод дедушки попросту не представляется возможным. Чужак то и дело идёт в нападение, пресекая её попытки выстроить баррикады и свободно перемещаясь по доске. Перед ней, кажется, восседает вовсе и не человек, а дух-отшельник, настоящий мастер го, слоняющийся по свету в поисках достойного соперника. А с ней он будто связался из чистой забавы. Но несмотря на страх быть позорно поверженной, она не жалеет, что согласилась сыграть (хотя её согласие было получено весьма спорным способом). Это вызов, который девушка так давно ждала. Этого не хватало с тех пор, как она лишилась друзей и семьи. Подразнивание или спор вынуждают ощутить азарт от предстоящей демонстрации себя и своих возможностей. Даже если проиграть, сам процесс нередко приятно истощает. Ей просто хочется сыграть и выложиться на полную.       Лицо стражника, тонкое и бледное, как лилия, стало выглядеть торжественно. Бесстыдно оскаливши зубы, он выставил меч перед собой и бросился в пучину битвы.       — Неужели вы разродились на активное нападение, — со смешком замечает Господин в шляпе. — Половина партии прошла, а вы только поверили в себя.       За прикрытием легкомыслия дзёнин уверенно предвидит будущее оком мудреца. Доска квадратна и спокойна, камни круглы и подвижны. Но лишь матёрый взор увидит кипящую борьбу.       Незаполненных клеток, где можно разместить свою армию, осталось всего ничего. Время на обдумывание хода занимает у обоих игроков всё больше времени. Чёрные камни, словно опухоль, разрастаются всё быстрее, вытесняя белые. «Атаковать я уже не смогу, — заправляя прядь за ухо, раздумывает Касуми. — Пространства почти не осталось и игра уже близится к концу. Есть два выхода: спасовать, принимая поражение, или продолжить, словно пойманная в сети рыба, бессмысленно метаясь из стороны в сторону».       На белёсых волосах, которые разметал ветер, уже запеклась кровь. Траурные одежды изрезаны в клочья, на них осели пыль и грязь. Стражник, прихрамывая, еле ковыляет, чтобы нанести свой последний удар и отправиться к предкам.       Касуми занимает последнюю позицию, кладя белый камень в середину чёрных, которые уже окружены белыми. Ход камикадзе.       В отражении лезвия мелькает изнеможденное лицо война. Мгновение. Острие скользит по коже, и из перерезанного горла хлещет кровь. Но в стеклянных, ясных глазах читается победа. Окружившие его синоби испаряются следом.       Дыхание чёрных перекрыто. Господин в шляпе бесцветно мычит, перекручивая уже заготовленный камешек в руке. Он спокойно принял эту потерю и, кажется, решил двигаться дальше. Но стоило его новому демону ночи появиться на поле, как послышалось: «пас».       Поражение. Наровне с горечью, Касуми чувствует и удовлетворение. Спустя долгое время ей удалось ощутить былой энтузиазм, щекотливое чувство внутри от выпавших трудностей. Вспомнились те же ощущения, что и когда она играла с братом и другими деревенскими детьми наперегонки до реки. Когда получалось взобраться на персиковое дерево и помахать оттуда дедушке. Когда еле передвигая ногами, волочилась с трудного рабочего дня на поле вместе с мамой. Сама увлечённость, погружённость, пусть и забирала силы, но даровала взамен воодушевление и подпитывала веру в себя.       — Пас, — звучит следом и незнакомец прячет руки в рукавах хаори, предоставляя подсчёт хозяину заведения.       Господин Татакура принимается вести учёт вслух, начиная с чёрных камней:       — Сорок пять очков территории, шеснадцать обреченных камней и восемь пленников.       Тыкая пальцем в воздухе, он считает теперь белые:       — Тридцать девять очков территории, двадцать обреченных камней и четыре пленника, — он сокрушенно вздыхает, складывая руки на груди. — Суммируя ваши цифры выходит, что у нашего таинственного гостя шестьдесят девять, а у милой Госпожи шестьдесят семь!       — Два очка! — возмущено вскипает один из зрителей. — Всего ничего!       — Если бы не последний ход, разрыв был бы больше, — незнамекомец с ленцой тянется за полупустой чашей. Пока остальные вокруг бузят, делясь впечталениями, мужчина обращается к Касуми. — И какой же вывод вы сделали для себя?       — Просто строить мало, — очевидная ошибка, которую она поняла, лишь оказавшись припёртой к стенке. — Нужно ещё параллельно двигаться.       — Верное направление мысли, — подняв вверх указательный палец, незнакомец продолжает. — Недостаточно просто махать катаной, чтобы быть войном. Также нельзя быть им, отсиживаясь в башне. Необходимо иметь решительность, чтобы упасть.       Эти слова отчего-то вызывают в груди неясный трепет и даже какую-то мотивацию. Всё же ничего не случается в жизни просто так. Казалось, обычная партия в го превратилась в самый настоящий жизненный урок.       — Благодарю вас, Господин, — Касуми склоняется в уважительном поклоне. — Я запомню эту игру.       — Мне кажется, или вы спешите со мной попрощаться?       Девушка удивлённо поднимает брови. Уж не намеревается ли он предложить ей отыграться? Если да, они тут дни напролёт будут сидеть. К тому же время уже, должно быть, клонится к вечеру, а она обещала вернуться Нане до заката!       — Простите, но боюсь меня уже потеряли домашние.       — Ну раз так, то идёмте скорее, — с этими словами мужчина поднимается на ноги. Он останавливается у выхода и, не поворачивая головы, бросает через плечо. — Как-то неохотно вы спешите домой.       Касуми растерянно хлопает глазами и, скоро прощаясь с хозяйном заведения, выходит на улицу. Полуденная жара спала, тени от деревьев создают островки прохлады. Город снова ожил: улочки наполнили рабочие, возращающиеся со смен, несколько женщин торгуются в лавках, а дети мчатся друг за другом, звонко хохоча и визжа. Во всей этой немногочисленной толпе её незнакомец растворился, словно сахар в чае. Без следа.       Ещё с пару минут она оглядывается, ища его соломенную шляпу, но тщетно. Она ускоряет шаг, размышляя, а был ли он вообще? Может, её хватил солнечный удар и всё оказалось бредовым видением? А может, он и правда настоящий синоби? Они, как правило, не имеют запаха, не показывают лица, не произносят своего настоящего имени. «Если Гию узнает, точно решит, что я переутруждаюсь, и не позволит даже с кровати подняться, что уж говорить о тренировках».       — У вас скорый шаг, — внезапно раздавшийся голос заставляет её вздрогнуть, едва подвернув ногу при ходьбе. — У-у, я погляжу вы совсем обо мне запамятовали!       Казалось бы, чутье, заостренное благодаря незаметным появлениям охотника, должно было уберечь её от испуга. Но неведомым образом загадочный дзёнин снова ухитрился её обойти.       Из-за широких полей его шляпы торчит длинный красный нос. Смешанная в чувствах, Касуми довольно невежливо пялится на незнакомца. Теперь его наружность скрывается за маскарадной маской тенгу.       — Мне думается, ужин и ночлег неожиданного гостя заставил вас нервничать, — меж тем, не замечая её любопытно блуждающего взгляда, продолжает старик. — И вы даже могли испугаться, почему я так досаждаю, идя за вами словно тень. Но всё же вы кажетесь мне уважительной к правилам игры. Победитель может попросить об услуге проигравшего, и тот не может ему отказать. Помните?       Касуми с запозданием кивает. Она совершенно точно не знает о таком правиле.       — Вот и славно. А то уж я забоялся, что ночь моя пройдет под открытым небом на холодной земле.       Она немного смутилась, скомкав рукав кимоно крепче, и беспомощно сникла. Затаилось недоброе чувство, что её пытаются нагло обмануть. Не хотелось бы доставлять проблем вернувшемуся с задания Томиоке, ровно как и обижать старика, которому проиграла. За его плечами не было дорожной сумки, даже карманов для булочки или кошелька — и тех не имееется. А его немолодое лицо, может быть, исполосано шрамами или страшными ожогами. Игроки в го назвали его жуликом, но что если он перебирается подобными матчами взамен на еду и кров?       — Надеюсь вам у нас понравится, — всё же сдается жалости она, но осторожно предупреждает на всякий случай незванного гостя. — Мой муж как раз уже, наверное, вернулся, и мы сможем поужинать все вместе.       Господин лишь весело хихикнул, а потом ещё раз.       У самого дома Касуми опомнилась, что запамятовала прихватить из заведения свою корзину с едой и тканью. Старик на это небрежно намекает, что утомился топать на самый край деревни. Солнце всё ещё ярко озаряет город. Она недолго колеблется, прежде чем пригласить гостя войти, пока она воротится в чайную.       Дорога туда и обратно недолгая, и тем не менее она бежит, заставляя местных зевак и сплетников гадать, где приключилась беда. Она бранит себя за рассеяность и чрезмерную доброту. Детали, что до ныне казались безобидными, резко начинают обретать форму. Почему некто, скрывающийся за маской и шляпой, вдруг напрашивается в гости? Превозмогая усталось и горящие легкие, она ускоряется. Пальцы крепко, до побеления, вцепляются в проклятую корзинку — «Это того совершенно не стоит и Гию сказал бы так же», — глаза не видят ничего, кроме кровли дома, показавшегося в конце длинной улицы.       — Касуми? — её слух не сразу улавливает, как её окрикивают. — Касуми!       Тёмно-синие глаза истребителя, казалось, пронзают холодным светом. На лице застывает одно из обманчиво равнодушных выражений.       — Гию! — она бросается к нему, заставляя напрячься от звенящей в тоне тревоги. — Кажется я сотворила нечто ужасное.       Она не просто взволнована, а находится в состоянии паники! В её черных, как угли, глубоко спрятавшихся под нависшими бровями глазах застыл ужас, а лицо бело, как только выпавший снег. Гию прошиб озноб от одного вида перепуганной до смерти девушки. Грубая ладонь приобнимает её за плечо, а на уста уже ложатся убаюкивающие ноты для её страха. Вдруг страшно пронзительный крик разлетается на несколько миль.       Птицы на гинко испуганно всполошились и разлетелись кто куда. На ветке остался лишь один ворон, положивший голову под крыло. Он до сих пор спал.

***

      Испуг тарабанит в груди бойко, кажется, едва не ломая ребра. У ног Мэдоки сотни мелкых осколков в воде, некоторые из которых беспощадно изрезали босые ноги, а напротив неподвижно застыл чужак. Неслышно подкрался, когда слуга, напевая под нос, вешал фонарь, словно кот беспечно чирикающей птичке.       Незнакомец у порога дома безмолвно наблюдает. Его жакет висит пустыми складками, как будто никакого тела под ним нет. Призрак во плоти коротко отступает на шаг, прежде чем что-то успевает блеснуть перед лицом. Серебряный сюрикен аккурат срезает половину длинного носа и впивается в столб.       — Теряешь хватку, — хрипло посмеивается чужак.       — Вы ещё живой нужны, — Нана перекручивает на пальцах ещё одну звездочку с заточёнными краями.       — Твоя прежняя циничность всё ещё при тебе. Однако какое тёплое приветствие.       Хлёстко хлопают ворота одновременно стегают распахнутые, словно огромные крылья, рукава хаори. Незнакомец качается на носках, встречаясь взглядом с Гию, одна рука которого твердо лежит на ножнах. Монотонность безмолвия нарушает лишь ветер, гуляющий на гранитном утёсе.       — Учитель, — почтительно припадает юноша на одно колено, опустив голову.