«Всякий, кто будет даже свирепым как тигр, упорным как баран, алчным как волк,
но в такой мере, что его невозможно подчинить приказам,
будет обезглавлен».
Только этого и ждущий второй военачальник, во все годы умевший покорять чужие сердца с той же лёгкостью, с коей пронзал их мечом, обратил это в свою пользу и выступил перед войском с обличительной речью, вызвав волнение среди солдат. Когда утром его вызвали дать ответ за подстрекательство к мятежу, он явился на приём и, не моргнув глазом, без лишних свидетелей отрубил голову Первого в армии. Омыв руки кровью учителя и покинув шатёр, убийца издал приказ-обманку по войскам, в котором говорилось:«"Благородный муж, первый в армии" совместно с правителем Ци замыслил поднять мятеж против нашего Чу,
поэтому наш князь тайно приказал мне покарать его смертью».
Испуганные командиры подчинились вслед за воспрявшими духом солдатами, и никто не посмел воспротивиться, так что коварный победитель без труда захватил единоличную власть надо всей армией, заняв пост старшего военачальника, однако настал пятый день пятого месяца — пало царство Чу, бросился с камнем за пазухой в речные воды Цюй Юань, чтобы смыть грязь, которой ему облили душу. Едва на престол взошёл дурной младший сын Цинь Ши-хуанди, что имел голову человека, но ревел, точно скотина, как старший военачальник провозгласил южные земли отдельным государством, а себя — его Верховным правителем. На севере в сердце империи Цинь казнённые устилали землю на тысячу ли, топоры и секиры палачей, плач вдов и сирот заменили музыку, кровь текла потоками, обращалась реками, а отрубленные головы не покидали рыночных площадей. На юге тела непокорных унаваживали землю. В чёрном от гари и копоти небе носились кометы с огненными хвостами и метеориты. В воздухе Поднебесной стояло багряное марево, и, вдыхая, каждый ощущал на языке вкус крови. Стремительно возвысившийся Верховный правитель юга продвигался всё дальше на северо-запад, захватывая циньские земли, желая установить над гибнущей империей свою власть. Однако на середине пути к нему пришло известие, что Лю Бан уже занял столицу, отчего Верховный правитель юга пришёл в ярость, но, когда один из его слуг донёс, что Лю Бан уже взошёл на престол и желает назначить низложенного императора из рода Цинь главным советником, а все драгоценности и сокровища Цинь уже захвачены им, рассвирепел и ответил: — Завтра я как следует угощу своих солдат, чтобы потом они напали на войска Лю Бана и разгромили их. Однако всё тот же слуга, уговаривая своего господина, сказал ему: — Когда Лю Бан проходил сквозь земли Цинь, он ничего не брал себе из ценностей, не поинтересовался ни одной из женщин, отказывался от вин и мяса, что подносили ему люди, чем снискал их сердца. Я приказал посмотреть на эманацию паров, и оказалось, что облака над Лю Баном походят на драконов и тигров и окрашены они в пять цветов, а ведь это облака Сына Неба! Будьте бдительней! Верховный правитель юга насторожился. Задумался. И вскоре, мягко улыбнувшись, отдал приказ: — Подготовьте пиршество, достойное Сына Неба. И заточите мой меч. С почтением приняв легендарный клинок своего господина, чьё светлое, плавно изогнутое лезвие было подобно текущей воде, а дол украшали жемчужины, словно позвонки на хребте зверя, слуга исполнил его волю, и вскоре император Хань был приглашён в ставку Верховного правителя юга, который желал выказать почтение успокоителю земель между морями. Прибыв к месту встречи вместе с сотней воинов и молодым телохранителем-чжаосцем, Лю Бан был встречен с доброй улыбкой, как давний друг, и с почтением, достойным его нового титула, после чего препровождён в шатёр к накрытым столам. Во время пира слуга Верховного правителя юга несколько раз подавал тому знаки глазами и трижды поднимал висевшее у него на поясе нефритовое кольцо с прорезью, но Верховный правитель молчал и не отвечал на подаваемые знаки. Тогда слуга встал, вышел и позвал одного из лучших убийц их войска, в приступе недовольства сказав ему: — Наш повелитель по характеру невыносим. Поэтому войди внутрь шатра, пожелай императору Лю долголетия, а когда закончишь пожелание, попроси разрешения исполнить танец с мечом, во время которого напади на императора и убей его. Если ты не сделаешь так, мы все окажемся его пленниками. Сделав всё, как требовалось, убийца выхватил из ножен меч и стал танцевать перед пирующими — однако черноглазый телохранитель Лю Бана также выхватил меч и начал легко танцевать, всё время прикрывая своим телом, словно крыльями, императора, так что убийце не удавалось нанести удар. В это время слуга откинул полог шатра и гневно уставился на своего господина, причём волосы на его голове поднялись кверху, а зрачки настолько расширились, что казалось, разорвут глаза, однако словно и не замечающий этого Верховный правитель продолжал дружескую беседу с Лю Баном и лишь спросил, кто исполняет танец с мечом, а получив ответ, громко изрёк: — Бравый воин! Жалую тебе чару вина, не откажешься принять? — и телохранителю подали огромную бронзовую чару вина. — Я не уклоняюсь даже от встречи со смертью, стоит ли отказываться от чары вина? — с шалой улыбкой ответил сверкнувший непроглядно чёрными глазами чжаосец и принял подношение, но прежде, чем сделать глоток, счёл нужным напомнить: — Циньский император, как известно, обладал сердцем тигра и волка, он убивал людей, словно думал, что не успеет перебить всех; он наказывал людей, словно боялся, что не успеет наказать всех, вот почему все в Поднебесной восстали против него. Именно этот путь привёл к гибели династию Цинь, и я смиренно полагаю, что вы, Верховный правитель, не пойдёте по нему, — на что тот не нашёлся с ответом. Вскоре спокойно пирующий и не подозревающий о засаде и попытках убийства Лю Бан поднялся, чтобы справить нужду, но по пути обратно его перехватил телохранитель с требованием немедленно вернуться в столицу. — Сейчас я вышел, не попрощавшись, как быть? — смутился император, на что ему ответили: — При совершении великих дел не обращают внимания на мелочи этикета, при исполнении важных церемоний не страшатся мелких отступлений от ритуала. Ныне этот человек в шатре действует, словно держит в руках нож и доску для резки пищи, а вас считает рыбой и мясом, для чего же вы жаждете попрощаться?! Вынудив императора бежать всего с тремя людьми, лишь бы спасти жизнь, его телохранитель остался вместе с подготовленными дарами и, когда по времени Лю Бан уже должен был оказаться в безопасности, вернулся в шатёр, чтобы принести извинения: — Чары с вином оказались непосильными для императора, поэтому он не смог проститься, однако, преисполненный к вам уважения и полный памяти о днях на службе князю Чу, он приказал мне, Ляну, поднести к вашим стопам, Верховный правитель, с двукратным поклоном пару белых яшмовых блюд, а два яшмовых сосуда для вина с двукратным поклоном поднести к стопам той, что сидит подле вас. И, передав драгоценные блюда благодарно их принявшему Великому правителю юга, который положил дар рядом с собой, поставил сосуды для вина около женских ног, скрытых под подолом роскошного одеяния, расшитого поверх синей парчи сребротканной луной и жемчугом-звёздами. Стоило лишь «Ляну» удалиться, как Верховный правитель юга молча обнажил не пригодившийся клинок. Остриё вонзилось в центр сложенных стопкой блюд, со звоном расколов их на куски! — Как же так могло произойти? Вы были в шаге от победы, так отчего медлили? — горестно сетовал и качал головой слуга, на что уже успокоившийся Верховный правитель юга отряхнул с одежд мелкие осколки и уверенно произнёс: — Я бы не добился ничего, пока рядом с Лю Баном находился этот странный чжаосец, поэтому лучше подождать иного случая. Ничего страшного: победа без поражений, счастье без горя — хлопок одной рукой. И оказался прав. Перипетии их дальнейшей многолетней борьбы за Поднебесную и престол Дракона, с многочисленными походами, битвами и манёврами, осложнённые частыми изменами их приближённых и дроблением только-только объединённой империи на владетельные княжества, создавали сложную и запутанную картину войны, отражённую в летописях, которая, однако, подробно анализировалась на занятиях на Байчжань, где ученики в обязательном порядке проходили все крупнейшие военные действия прошлого, применённые в их ходе тактики, причины побед и поражений, — а период смуты между империями Цинь-Хань был одним из ключевых в истории. Тихо млея под пальцами А-Ци, которая незаметно начала массировать стучащие виски, сидящий с закрытыми глазами Лю Цингэ чувствовал себя на лекциях Учителя, который стоял перед масштабной картой и увлечённо рассказывал о событиях глубокой древности. Жаль, что сам Лю Цингэ не блистал талантом рассказчика и в его исполнении летописи прошлого обращались сухой военной сводкой, не лишённой, однако, духа своего времени: Двигаясь с покорённого юга на северо-восток в сторону Шаньдуна, где вновь образовалось царство Ци, Верховный правитель юга снёс внешние и внутренние стены циских городов, спалил дома и строения, обезглавил всех сдавшихся вражеских солдат, сделал своими пленниками всех старых и малых, всех жён и дочерей. Покорив земли Ци, он почти всё вокруг предал разрушению и уничтожению. Жители Шаньдуна, на чьей стороне стояла школа Байчжань, стали тайно собираться в отряды и восставать против. К тому времени войска юга считались сильнейшими среди войск вновь появившихся в Поднебесной владетельных князей. Их армии, выступившие на стороне императора Хань, соорудили более десяти укреплённых лагерей, но никто не посмел ввести войска в бой, ведь каждый воин Верховного правителя дрался за десятерых, от их боевых криков содрогалось небо, и не было среди противников ни одного солдата, который не задрожал бы от страха. И всё же весной Лю Бан, управляя войсками общей численностью в пятьсот шестьдесят тысяч воинов, выступил против него из столицы. Узнав об этом, Верховный правитель юга приказал своим военачальникам продолжать военные действия против Ци, а сам во главе всего лишь тридцати тысяч отборных воинов выступил в поход. Переправившись через реку, он потопил все лодки и суда, а после привала разбил котлы и горшки для пищи, сжёг шалаши и хижины, разрешил воинам взять с собой продовольствия лишь на три дня, чтобы показать им, что они должны быть готовы умереть, но не иметь и мысли о возвращении назад. На третий день ранним утром Верховный правитель юга напал на ханьскую армию и уже к полудню двадцатикратно превосходившие его отряд войска Лю Бана были разгромлены! Солдаты Хань бежали, обгоняя друг друга, бросались в воды рек, стремясь переправиться на другой берег, было убито свыше ста тысяч воинов. Отступавшая ханьская армия была прижата к реке, множество солдат перебито и сброшено в воду, от количества мёртвых тел даже течение реки остановилось! Остальные опрометью бежали на юг, в колдовские горы, где и сгинули без следа. Беспрецедентная победа сил Верховного правителя юга по сей день казалась многим невероятной, Лю Цингэ помнил, сколько ребята спорили после лекции о ней, не веря в подобное, но она была зафиксирована заслуживающим доверия историком, который к тому же был на стороне тех, кто проиграл в той битве. В итоге почти не понёсший потерь отряд Верховного правителя юга окружил Лю Бана тройным кольцом. Спасения было ждать неоткуда. В это время с северо-запада, со стороны Хотана, налетел сильный ветер! Он ломал деревья, сдирал крыши с домов, поднимал в воздух песок и камни, отчего вокруг потемнело и день превратился в ночь, причём ветер дул прямо в лицо воинам Верховного правителя юга! Его отряд пришёл в расстройство, ряды распались, что дало возможность Лю Бану и его людям бежать из окружения. Скрываясь, он разделился со своими людьми, а сам нашёл спасение в мятежном Шаньдуне. Тогда, не обнаружив ни одной ладьи и преодолев бурную реку вплавь, он сумел на время запутать следы и, выгадав время, сначала скрывался в ущелье, которое и по сей день звалось "Ущелье, где скрывался император", а позже нашёл прибежище близ стен школы Байчжань в доме господина Ци. Тот спрятал его в покоях своей дочери, ведь осматривать женские комнаты никто из посланных убийц не решался. Так Лю Бан и познакомился с девой Ци. Тем временем могущество одолевшего его Верховного правителя юга потрясло всю Поднебесную. Вскоре их войска вновь стояли друг против друга, не прибегая к решающим действиям. Взрослые здоровые мужчины страдали от походной жизни, а старые и малые надрывались над перевозкой по суше и воде военного провианта. Силачи Верховного правителя юга порой предпринимали попытки нападения, но в стане Лю Бана имелся искусный наездник и стрелок из варварского племени. Его враги трижды пытались напасть, но варвар каждый раз выстрелами убивал их. Верховный правитель юга сильно рассердился, сам взял в руку меч и выехал к реке. Варвар хотел и его застрелить, но Верховный правитель юга с такой яростью взглянул и прикрикнул на него, что противник даже глаз не смел поднять, а задрожавшие руки его не решились спустить стрелу, и он бежал обратно к себе за укрепление, не осмеливаясь больше показываться. Лю Бан послал потихоньку узнать, кто напугал его воина, и, когда получил ответ, серьёзно встревожился. В то время к нему в лагерь пришёл опирающийся о посох старец с обритой головой и ясными голубыми глазами и попросил воды. Никто не знал, откуда он пришёл, из какой стороны. Не любивший регалии и пустые символы власти Лю Бан поднёс и питья, и пищи, на что старец, посмотрев в его лицо, сказал: — Отчего ваше чело омрачено, милостивый господин? Ваша внешность говорит о знатности, которую даже трудно выразить словами. Поблагодарив его, по-солдатски просто одетый император коротко поведал о своей печали, связанной с раздорами в Поднебесной, на что покачавший головой старец мягко изрёк: — Скажите, кто в стране ныне соперничает с вами из-за власти? Разве не Верховный правитель юга? — Да, это так, — подтвердил император Хань. — А как вы оцениваете себя по сравнению с ним в отношении талантов и военных умений, храбрости и решительности, гуманности и силы? После долгого молчания Лю Бан искренне произнёс: — Во всём этом я ему уступаю. Старец склонил голову, выражая уважение честности и готовности признать правду, и заговорил: — Я такого же мнения. Но я знаю Верховного владыку юга и, с вашего позволения, расскажу вам, что он собой представляет. Этот ненавидимый самими Небесами ребёнок властолюбив и несдержан, проявляет неоправданную обстоятельствами жестокость, за годы войн искалечив сотни и убив тысячи людей без причины, а это значит, что храбрость у него, как говорят в войсках, мужицкая. Он старается быть обходительным, проявляет любовь и уважение к людям, ведёт учтивые речи; достаточно человеку заболеть, как он начинает проливать слёзы, делиться с ним пищей и питьём. Это значит, что гуманность его чисто женская. Поговаривают, что Верховный владыка юга вскоре овладеет всей Поднебесной, но это не так. — Он уже захватил бывшую столицу, — не согласился с ним Лю Бан, услышав: — Верно, — кивнул старец, опираясь двумя сухими руками о посох и не выражая ни капли волнения. — Двинувшись на запад, он вырезал население бывшей столицы и сжёг циньские дворцы и палаты. Пожар не утихал три месяца. Он забрал все драгоценные вещи и женщин из дворцов и двинулся обратно на юго-восток. Где бы он ни проходил, не оставалось ничего не разрушенного. Население Поднебесной полностью обманулось в своих ожиданиях, и только из страха не смеет сопротивляться. Лю Бан, которому вести не приходили уже полгода, узнавал для себя: — Жители покорённых земель его тайно ненавидят. Многие повинуются только его силе, но не расположены к нему душой. Верховный владыка юга безжалостно уничтожает всех повсюду, где он появляется; формально он является правителем южных земель, но фактически лишился симпатий всех вокруг себя. Поэтому я и говорю: его могущество в любой миг способно обратиться в слабость, а непомерные амбиции приведут к гибели. Оставив императора Хань в раздумьях, унявший свою жажду старец покинул палатку, а когда выбежавший следом Лю Бан пожелал было догнать его, никто во всём войске не мог сказать, куда гость ушёл. И следа не оставил — как и не было его. Вскоре после этого Верховный правитель юга встретился с Лю Баном на противоположных склонах горного ручья и начал с привычной учтивостью разговор: — Поднебесная волнуется, словно море, вот уже несколько лет, и всё из-за нас двоих. Я хочу лично встретиться с вами в поединке, поучиться и выявить победителя и побеждённого, чтобы не причинять больше напрасных страданий народу, нашим отцам и сыновьям в Поднебесной. Однако прямой, словно меч, Лю Бан, сурово укорил его: — Будучи слугой, вы убили своего господина, будучи подчинённым, убили вышестоящего, будучи учеником, убили учителя; вы лишали жизней уже сдавшихся вам воинов и обращали в рабство покорённые народы; вы правили несправедливо, вероломно нарушали данное вами же слово. Поднебесная этого простить не может. Это огромное предательство и безнравственность. Для чего же мне «учиться и встречаться с вами в поединке?». Гордый Верховный правитель юга пришёл в неописуемую ярость от подобной отповеди и выстрелил в Лю Бана из припрятанного арбалета. Император был ранен в грудь, ему раздробило рёбра, пробило лёгкое и едва не задело сердце, но, потрогав свою ногу, он сказал: — Ты попал мне в палец. Начался бой, в результате которого поверженное ханьское войско было вынуждено укрыться за стенами ближайшего города. Страдая от опасного для жизни ранения, ухудшившегося в прошедшем бою, Лю Бан слёг, но, понимая, что требуется ободрить войска, чтобы успокоить солдат, вышел из палатки и прошёл по лагерю, поднимая дух своих людей и не давая сопернику морального превосходства. Боль в потревоженной ране усугубилась, из-за чего он уже не мог покинуть походную постель, сгорая в лихорадке. Тем временем преданные военачальники Хань решили ради него обмануть врагов и выдать одного из них за императора, что дало бы возможность Лю Бану незаметно покинуть осаждённый город и оправиться от раны. Той же ночью один из переодевшихся им приближённых, восседавший в колеснице с жёлтым пологом и поддерживающий знамя из перьев, водружённое на левой перекладине, прибыл вместе со своим соратником к стану врага, сказав караульным: — В городе иссякло продовольствие, я, Лю Бан, сдаюсь. Их враги провозгласили здравицу в честь победы. Увидев не императора, но двоих его военачальников, Верховный правитель юга обманчиво спокойно спросил: — Где же Лю Бан? На что ему ответили: — Он уже покинул город. Обманутый Верховный правитель юга, не говоря ни слова, живьём сжёг подставного императора. Соратник убитого с бранью ответил: — Если ты не поспешишь сдаться Лю Бану, он нынче же заберёт тебя в плен! Ты не соперник для него! — отчего Верховный правитель юга рассвирепел ещё пуще и сварил непокорного заживо, заодно убив и всех, кто с ними двумя пришёл. Тем временем бессознательного Лю Бана, усаженного перед седлом одного из всадников, вывезли из города через западные ворота в безопасное место. Пролежав в бреду четыре дня, на пятый Лю Бан вновь вернулся в армию, и именно в тот день свершилось чудо. Из Хотана пришло письмо от бессмертного мастера Вана с предложением легализовать заклинательские секты. Какая удача! Те располагались именно на непокорном юге, и, недолго думая, Лю Бан согласился. Сейчас, зная о судилище над Тёмным божеством, что протекало в Хотане, Лю Цингэ осознавал: в происходящем было куда больше факторов, повлиявших на ход событий. Не было ничего удивительного в том, что Лю Бан не знал о дальнейшей судьбе бессмертного мастера Вана и суде над ним, коли колдуны стояли на стороне его соперника, однако с тех пор всё изменилось. С момента признания сект — школами юг ему безоговорочно подчинился, а Верховный правитель был вынужден бежать. Изначально ему осталось предано восемь тысяч воинов, но вскоре из всего войска с ним оставалось всего двадцать восемь верных всадников, так что в отряде было всего тридцать человек — число же преследовавших ханьских конников составляло несколько тысяч. Верховный правитель юга обратился к своим людям с такими словами: — Прошло уже много лет с тех пор, как я поднял воинов на борьбу. Я лично участвовал в более чем семидесяти битвах. Преграждавших мне путь я разбивал; на кого нападал, тех приводил к покорности. В прошлом я не знал поражений, однако ныне в конце концов я оказался здесь в безвыходном положении. И сегодня я хочу с радостью сразиться за всех вас и непременно добиться трёх побед: прорвать для вас окружение врага, убить вражеского военачальника и сорвать их знамя! После этого он разделил своих всадников на четыре отряда и расположил их лицом на четыре стороны. Ханьские войска окружили их несколькими кольцами. Вслед за тем Верховный владыка, испустив громкий клич, помчался вниз. Ханьские воины пришли в смятение и рассеялись, а он зарубил одного из ханьских военачальников. В это время начальник конницы бросился в погоню, но Верховный правитель так свирепо взглянул, что преследователь, его люди и кони в страхе отшатнулись. Тогда он зарубил ещё одного ханьского военного советника, в одиночку убил около сотни человек и снова собрал своих конников, потеряв только двоих. Обратившись к ним, он спросил: — Ну каково? Всадники, склонив головы, отвечали: — Всё, как вы сказали! Верные люди предлагали переправиться через Янцзы, чтобы править там, но Верховный правитель, получивший более десяти тяжёлых ранений во время прорыва, с невесёлой улыбкой отказался. — Я в своё время переправился через Янцзы и ушёл на запад с восемью тысячами юношей из района к востоку от реки, а ныне ни один из них со мной не возвращается обратно. Пусть даже их отцы и старшие братья пожалеют меня и поставят правителем, какими глазами буду я смотреть на них? Пусть даже они ничего не скажут, разве мне не будет стыдно в душе перед ними? После этих слов он отпустил оставшихся с ним до последнего людей. Он отпустил всех, кроме одного человека. Единственное создание, к которому он питал болезненную, откровенно нездоровую привязанность — своенравная наложница Юй, красотой своей повергавшая в прах целые города. Говорили: «Если смотришь на неё издали — видишь сияние, подобное луне на заре в утреннем тумане. Если смотришь на неё вблизи — она подобна нежному лотосу, который распускается на глади вод». С тех пор как встретил её в Гусу, Верховный повелитель юга не отпускал Юй от себя ни днём, ни ночью, словно боялся, что она воспарит к ночному светилу, подобно Чанъэ, и оставит его. Никто не ведал, почему, не имея жены, он не посадит страстно любимую женщину на престол рядом с собой, почему не назовёт своей госпожой? Все лишь знали, что никогда и нигде не проявляющаяся без мужа наложница Юй была подле него как на пирах, так и на полях сражений. И в бегах она была рядом. Как прежде Лю Бана, оставшихся вдвоём Верховного правителя юга и наложницу Юй преследовали днями и ночами, пока не загнали в болота Края за цветными облаками, где измождённые беглецы едва не сгинули в топких трясинах. Сам вернувшийся в столицу и желающий поскорей расправиться с могущественным врагом император Хань назначил за поимку беглеца тысячу золотых и вдобавок обещал пожаловать селения с десятью тысячами дворов. Умелый воитель, успешно прорывающийся сквозь охотников за его головой и ханьских воинов, даже он не был всемогущ. Узнав, что наложница Юй повредила ногу, и окружив неспособных идти дальше беглецов кольцом, Лю Бан приказал своим воинам петь чуские песни, чтобы Верховный повелитель юга осознал: он один, и во всей Поднебесной не осталось никого, кто желал бы поддержать его. Подобная психологическая атака надломила дух Верховного правитель юга, его поражение было вопросом времени, но никто даже не предполагал, что оно случится при подобных обстоятельствах. Как-то раз, проходя мимо уличных актёров, Лю Цингэ услышал въевшиеся в память горькие строки: Мысль жить так дальше невыносима, Закрыли тучи нежный лик Луны, Последние развязаны узлы, И кровь восхода землю окропила. Взяв знаменитый меч устало спящего мужа, Юй покончила с собой ночью, перерезав горло хладным лезвием Сюаньсу. Её мёртвое тело бесшумно ушло под воду. Надо ли говорить, что было поутру? Вместе с возлюбленной уже и так потерявший всё, слышащий со всех сторон лишь песни войска одолевшего его врага беглец нашёл обагрённый кровью меч и исполненные чудною чистотой лотосы, подобные отражению недостижимой луны, что печально качались на глади бездонных вод бескрайних болот. Говорят, с тех пор Верховный правитель юга лишился рассудка и вскоре нашёл свою гибель на берегу Янцзы. То был страшный день. Казалось, на небесах, как в довременную эпоху, сияют десять солнц — десять любимых сыновей Неба. Ослепительный свет заполнял всё кругом, жгучий зной иссушал землю, горели посевы в полях, луговые травы и деревья в лесах, в реках и озёрах едва не кипела вода. Ещё немного, и в недрах земли начали бы плавиться камни и железные руды. Прежде лишь благодаря нарушившему заветы Неба герою Солнцеборцу люди избежали неминуемой гибели, и ныне лучи единственного солнца были подобны золотым перьям трёхлапых воронов, в кои обратились безжалостно умерщвлённые Солнцеборцем девять солнц. Обратившись с вопросом к Небу, Великий правитель юга кричал то ли безумное, то ли самолюбивое, то ли горестное: — Это Небо губит меня, а не мои ошибки тому виною! Оно возносит меня выше облаков, чтобы, рухнув оземь, я страдал во сто крат сильнее, уничтожает всё вокруг меня, дарует, а вслед отбирает самое ценное, сокровенное!!! За что Небо мстит мне?! Окропились сухие земли кровью — обагрилось лезвие Сюаньсу. Перерезавший себе горло Верховный правитель юга с последним вздохом на губах бросился в воды Янцзы. В тот же миг утих зной, повеяло живительной прохладой. Жаждавшие получить награду воины тотчас достали утопленника из реки, с ожесточением топтались вокруг, борясь между собой. В сутолоке было убито несколько десятков человек. Недвижимое тело в мгновение ока разодрали на десять тысяч кусков, сложив которые воедино мертвеца с трудом опознали, и обещанная награда была роздана. После смерти Верховного правителя юга большая часть прежде подконтрольных ему земель сдалась империи Хань, но были готовые стоять насмерть за своего почившего правителя. Тогда император Хань взял голову своего невольного врага и показал её жителям непокорных земель, после чего отцы и старшие братья в их семьях решили сдаться. Во все годы признавая незаурядные способности, несомненные достоинства и таланты, разительно отличавшие Верховного правителя юга от окружающих, Лю Бан воздал ему должное: не казнил ни одного из сородичей, как было принято, распорядился похоронить умершего с почестями, отвечавшими его высокому титулу, объявил траур и уехал в столицу. Однако прошло не столь много времени, как на его столе начали появляться безрадостные донесения: не стало покоя на водах Янцзы, тонули ладьи, валы набегали на изрезанный берег, воды затапливали прибрежные поля и селения. Получающий всё больше и больше донесений из мест близ Янцзы Лю Бан, по наущению, призвал заклинателей. Те пытались найти демона, что поселился в реке, но все их усилия были тщетны, пока не стало ясно, что в водах бушует не демон, а не нашедший покоя в посмертии дух — ведь именно самоубийцы и те, кто умер насильственной смертью, становятся голодными бесприютными духами — «гуями». Все боялись их мести. Тогда императором было приказано провести все возможные ритуалы, чтобы избавиться от тёмной сущности и дать той уйти на новый круг перерождений. Шептались, что убитый не нашёл покоя из-за затаённой в момент гибели злобы и жестокого надругательства над телом — Великий правитель юга решил уйти из жизни добровольно и тем увеличил страдания своей души в посмертии, обрекая её на муки, но умер он насильственной смертью, его плоть рвали и резали, когда в той ещё теплилась душа, что было подобно линчи. Столь чудовищная гибель того, кто являясь простым смертным, мог в одиночку сокрушить сотню врагов и повергнуть неприятелей в страх одним взглядом, сулила тяготы даже бессмертным мастерам. Сорок дней проводились церемонии усмирения тёмной сущности на берегу Янцзы, но все старания оставались бесплотны. Трагедиям на реке не было конца, водной рябью, что ближе к берегу обращалась бушующими волнами, пробежали среди бессмертных разговоры о том, чтобы запечатать своенравную душу, на которую нет управы, но мастер-основатель Цинцзин — единственный способный сотворить заклинание подобного уровня — задерживался в Хотане, где навещал своего ученика. И тогда, когда уже казалось, что надежда меркнет, из монастыря Чжаохуа прибыл великий мастер Учэнь, в котором Лю Бан узнал некогда поднявшего его дух старца. Без насилия и боли призвав истерзанную душу и в безмолвной беседе узнав её посмертное желание, великий мастер Учэнь с почтением попросил людей, чтобы те помогли ему найти в болотах Края за цветными облаками тело милостивой госпожи Юй и надлежащим образом захоронить, чтобы она обрела мир. Это оказалось несложно: даже в ночи среди гиблых трясин монаху и его спутникам были видны лотосы, что поросли на месте, где наложница Юй нашла свою смерть и вознеслась к ночному светилу. Так, за одну лунную ночь великий мастер Учэнь совершил то, что столь долго не удавалось никому, и душа Верховного правителя юга обрела забвение. В качестве платы ни монах, ни иные заклинатели не взяли ни единой монетки — лишь мастер-основатель Ваньцзянь с одобрения иных заклинателей попросил забрать в школу Цанцюншань меч Сюаньсу, что, по его словам, стал духовным оружием. Уходя, все шептались о том, как хорошо было бы, не возродись только убитая душа хотя бы в ближайшее тысячелетие. В Поднебесной наконец ненадолго наступил настоящий покой. Приближенная в годы противостояния наложница Ци, сопровождавшая императора Хань во всех походах против Верховного правителя, являлась его верной спутницей в долгих поездках после окончания междоусобицы и просто была с ним рядом в дальнейшей жизни. «Книга истории» и «Разные записки о западной столице», «История династии Хань» — все летописи писали одно и то же: сильная духом, удивительно для женщины образованная, наложница Ци была уже не юна, когда оказалась приближена к императору, — ей было под тридцать, но красотой она могла сравниться с молодыми девами и ни в чём не уступала им своей прелестью. Это не была юношеская страсть. Не любовная горячка, не похоть или краткая прихоть. В последние годы мирного правления Лю Бану было уже пятьдесят, и наложница Ци могла как побыть для него увлекательной собеседницей, так и развлечь щемящую тоску зачем-то продолжающего жить императора задорными южными танцами с его родины, игрой на сэ и цимбалах иль нежным пением ею же сочиняемых песен. Лю Бан любил слушать, как Ци напевает мелодии «Покидаем заставу», «Возвращаемся из похода» и «Гляжу на путника», и по окончании пения у него на глазах показывались слёзы. Каждый год в один и тот же четвёртый день восьмого месяца они вдвоём уходили в бамбуковую рощу на окраине дворца и там играли в облавные шашки на желание. Тот, кто проигрывал, мог отвести от себя неудачу, обратившись к духу Девятого лунногневного светила. Смешно! Какая шутка! Ци выигрывала каждый год, она могла попросить всё что угодно, стоило лишь сказать! Неужели было хоть что-то, что император Поднебесной не мог исполнить?! Но каждый год она желала удачи династии Хань… Она желала, чтобы император жил и действовал, — если не для себя, то ради начатого дела. Как он мог не выполнить её единственную волю? Как мог подвести её? Как мог подвести того, кто дело начал?.. Прекрасно всё понимающая, но неизменно весёлая, всегда рядом… Добрая подруга, нашедшая место в его усталой душе, куда он никого не пускал, надёжная опора, ближе и вернее которой у первого императора империи Хань никого не было. Зная, что Небо ниспосылало ему лишь одного слабого духом потомка, она действительно подарила ему сына, достойного наследовать престол. Сына, по праву получившего имя «Желанный». Подло убитого в отрочестве. И она следом приняла в разы более страшную смерть. Он не сумел уберечь её. И её он тоже не сумел уберечь… Недостаточно подумал о ней. Спросившая, о чём он думает, А-Ци отложила гребень, которым распутывала его медленно сохнущие волосы, на стол и промурлыкала короткую строфу из уличной песенки: — Ты знаешь, государь, где Ци твоей могила? Ведь знают все, где Юй покой нашла. А ей всё весело, всё она улыбается… Да почему?! Почему?.. Отведя руку за плечо, он поймал пальцы А-Ци и чуть их сжал. Склонившись, та спросила: — Чего такое? Настроение испортилось? — Как ты можешь так просто об этом рассуждать? Разве подобное можно простить? — А кого здесь прощать? — ответила вопросом на вопрос уже сонно зевающая А-Ци, а увидев невесёлый взгляд Лю Цингэ в отражении зеркала, тоже сжала его руку. — Кроме самой наложницы Ци и императрицы в случившемся никто не виноват. Женщины удел — служить супругу своему при жизни и в посмертии. Хорошо, коли избежишь подобной участи, но если сама готова к такому шагу, то не кори судьбу. Кто хочет голову сберечь, смиренно стоит за занавеской. От слов этих легче не стало. Со вздохом обвив его шею руками и положив предплечья ему на плечи, а подбородок — на макушку, стоящая почти вплотную к нему А-Ци тихо спросила: — Скажи, почему тебя это так волнует? Это дела давным-давно минувших дней, ты сам молод и здоров, и никто из тех, кто тебя окружает, сегодня не страдает. Я не хочу сказать, что произошедшее в твоей семье ничего не значит или что всё и впредь будет хорошо, но вспомни: не лучше ли наслаждаться сегодняшним днём, чем скорбеть о прошлом и не давать шанса будущему? Её речи, казалось, вырвали побеги душевных страхов и горечей, поселенных после беседы в Библиотеке Бамбуковых анналов и давших первые всходы после знакомства с Шэнь Цзю, но все её усилия были бессильны и не способны вырвать изводящие его мрачные помыслы с корнем. — Я понимаю. Понимаю… — откинулся он на спинку стула и смежил веки. — Но нечто сильнее меня не даёт прожить эту жизнь спокойно. Оно точит изнутри, грызёт, душу терзает! Я не знаю, что мне с этим делать. Девичьи кисти рук скользнули вдоль шеи на напряжённые плечи и в пару движений их размяли, стремясь помочь расслабиться. Вскоре удалось чуть свободней вздохнуть. — Всё, что ты должен на самом деле сейчас сделать, это не думать о том, что не исправить, а слетать за Минъянь, пока она не начала беспокоиться или не легла спать, — напомнила Ци Цинци, заставляя задуматься о действительно важных делах. — Ты права. Уже поздно, тебе самой пора ложиться спать, — произнёс он напоследок, на что тихо рассмеявшаяся А-Ци убрала руки с его плеч, позволяя встать, и ответила: — Ты постоянно мне так говоришь. Мне думается, я никогда не услышу от тебя ничего большего, — и, как порой бывало, сонливо попросила: — Побудь со мной ещё немного. — Только недолго. Перед девичьей кроватью в нише стояла четырехстворчатая ширма из пёстрого шёлка и парчи, на которой красовались вышитые исторические сценки. Укрыв быстро заснувшую А-Ци одеялом, Лю Цингэ затушил свечу и бесшумно покинул комнату, чтобы не нарушить безмятежный сон подруги. Коридор терялся во мраке. Собственная комната навевала мучительные воспоминания, хотя с его пола уже давно истёрлись следы угля и крови. Их следовало оставить как напоминание о содеянном. Пока Лю Цингэ переодевался, чтобы направиться за Минъянь, невольно вспоминались последние столбцы жизнеописания предка. По сравнению со своими друзьями и недругами Лю Бан умер тихо и мирно: в него на охоте попала шальная стрела. Виновника разыскивали день и ночь, но никто так и не сумел сказать, кем стрела была пущена, а сам раненый разглядел лишь силуэт в густой древесной зелени. Лю Бан не разрешил лечить рану, несмотря на возможность полного исцеления, и отослал лекарей прочь, сказав лишь: — Коль скоро судьба моя зависит от Неба, даже будь здесь сам искусный целитель Бянь Цюэ, какая от этого польза? Он считал, что прожил достаточно. В последние дни успел закончить свои дела, вынес приказы о том, кто после его смерти будет занимать ключевые государственные посты, распределил иные обязанности, обезопасил, как наивно считал, нежную подругу и любимого сына… И встретил предел своих лет. Сегодня Лю Цингэ не видел в том ни единого повода для гордости. Никудышный муж и отец: загнал отношения с женой в пропасть, обращая на неё внимания не больше, чем на служанку дворцовую; открыто принижал старшего сына-наследника, на которого и так давили мать и двор, лишь за слабость характера, хотя тот мальчишке просто не позволяли проявлять, душа ростки воли в зародыше, — а ведь он до последнего защищал младших братьев; не сумел обезопасить любимого сына и женщину, оставив их одних на произвол судьбы; не мог смотреть на младшего ребёнка, сослав того на край страны лишь за тягу к наукам и искусствам. Никудышный правитель: не сумев довести дело до конца и успокоить земли Поднебесной, добровольно ушёл из жизни, оставив шестнадцатилетнего наследника, не готового принять трон, и свору придворных, едва не уничтоживших государство. Чем тут гордиться? Тем, что мечом махать умел? Войска в бой вёл? Едва ли. Так после смерти Ли Сы он проигрывал своему заклятому врагу из раза в раз!!! Врагу-узурпатору! Врагу, которому подчинялись лишь из страха перед всесокрушающей мощью! Кун-цзы говорил: нельзя доверять войско тому, кто с голыми руками бросается на тигра, кто пересекает реку вплавь и кто уходит из жизни без сожалений. Коли это правда, Лю Цингэ не доверил бы своему предку войско. Какая шутка! Какая шутка…