Беззвучный режим

      Смыв с кожи запах плесени, гари и калёного железа в купальне Лотосового флигеля, обычно к этому времени ложащийся на пару часов поспать Юэ Цинъюань не смог идти достаточно быстро и опоздал-таки на полуденное собрание горных лордов.       Когда он прибыл, под неодобрительным взглядом Главы школы встав за его возвышающийся над иными трон, как раз шло перечисление понесённых за войну жертв, что служило напоминанием собравшимся о важности набора в школу младших учеников и, желательно, в большем количестве, нежели в довоенные годы: — За три года школа Цанцюншань потеряла семнадцать старейшин, семьсот шестьдесят три адепта, четыреста семнадцать учеников — наших младших братьев и сестёр. Это невосполнимые потери. Однако… мы потеряли горного лорда. Погиб лорд пика Фуцзо, непревзойдённых артефакторов, — с горечью сетовал Глава школы, когда его мягко и не совсем почтительно перебил детский голос: — Чжанмэн-шисюн, безусловно, прав, — задумчиво протянул лорд Цяньцао, чем привлёк к себе всеобщее внимание.       Все в школе и за её пределами ожидали, что вот уже три века смертельно больной лорд Бай станет первым ушедшим владыкой пика, но этого так и не произошло.       Глянув на пустующее место лорда Цинцзин, Юэ Цинъюань продолжил слушать негромкие и звонкие, но верные слова: — Гибель лорда Фуцзо трагична, однако столь колоссальная потеря учеников и адептов — куда как большая потеря. Они — будущее Цанцюн, не мы. — Как твоё собственное самочувствие? — под видом заботы уточнил сидящий напротив него лорд Аньдин, который наверняка видел, насколько плачевно состояние Бай Ижэня, однако тот привычно не растерялся.       С прохладой улыбнувшись, этот меланхоличный мужчина, одним взглядом не позволяющий забыть о своём истинном возрасте, ответил: — Шисюну Ишао нет нужды беспокоиться, этот лорд находится в достаточном здравии, чтобы узреть инициацию поколения «Цин». — Однако этот лорд слышал, — слово «лорд» из уст лорда Аньдин звучало ненатурально, в отличие от Бай Ижэня, — что ты в этом году вдвое чаще посещал пещеры Единства душ. Тебе явно стало хуже. Да и выглядишь ты совсем плохо… — Лорд Аньдин, — холодно пресёк дальнейшие унижения своего ученика и названного младшего брата Му Цинфан, уже обращением вынудив «лорда» Аньдин недовольно умолкнуть, — следите, пожалуйста, за своей речью. Иначе собравшиеся решат, что ваше проявление заботы является не более чем гнусной попыткой оскорбления.       От подобной отповеди со стороны обычно доброжелательно настроенного ко всем Му Цинфана лорд Аньдин закис, умолк и присмирел, вынудив Юэ Цинъюаня ступить вперёд и, весьма деликатно подбирая слова, потушить конфликт: — Лорд Цяньцао прав, и будет замечательно, если его здоровье, насколько возможно, окрепнет. Я, как и лорд Аньдин, выражаю надежду, что пребывание в пещерах Единства душ несколько чаще прежнего в том помогло и будет помогать впредь.       Бледно улыбнувшись Наследнику школы, Бай Ижэнь вежливо подтвердил: — Мне действительно лучше. Благодарю.       Тягостная атмосфера слегка разрядилась.       Сидящий буквально на расстоянии вытянутой руки от Бай Ижэня лорд Байчжань перегнулся через подлокотник и, насколько мог, негромко произнёс, хотя его великолепно было слышно всем: — Не бери в голову. Сам знаешь, Ишао-сюн страдает по поводу и без.       Задорно усмехнувшись и на миг показавшись настоящим ребёнком, Бай Ижэнь успокоился, и не удивительно: — Тебе ли меня жалеть. Тебе хуже всех нас вместе взятых пришлось.       И верно. Пусть и не число, но доля погибших на пике Байчжань относительно выживших была самой высокой во всей школе. По числу лидировали адепты и ученики пиков Аньдин и Цяньцао, многие из которых стали жертвами прошлогодней резни в день Середины Осени, когда демоны прицельно выкашивали тех, кто обеспечивает сражающихся. За ними шли девы Сяньшу, которые пропадали как на собственных охотах, так и когда охотиться начинали на них самих.       Отведя взгляд от погрузившегося в глубокие раздумья и переставшего следить за ходом собрания Бай Ижэня, Юэ Цинъюань незаметно переступил с ноги на ногу и взглянул на единственную в зале собраний женщину.       Сидя на своём троне неподвижно, княжна Саният была подобна бесценной яшмовой статуэтке Владычицы Западного рая на алтаре, и лишь глаза выдавали в ней жизнь.       Единожды почувствовав её ци во время совместной ночной охоты между адептами нескольких пиков на стаю опасных демонов, Юэ Ци не смог ту забыть: клокочущие бурные воды, скрытые подо льдом, подобные нраву госпожи-княжны Сяньшу, скрытому под слоем манер и воспитания.       Зная, что Глава школы не выносит её «варварские замашки», и не имея на собрании молчаливой поддержки мужа, Саният Илэ расплела косы и убрала волосы в высокую ханьскую прическу, которую украшали подвески из хотанского нефрита в золотой оправе, напоминающие сложенные в небесном чертоге веточки коричного лавра, и шпильки-артефакты в виде парных цветков мэйхуа и лазоревых облаков, выполненные из духовных камней редчайшей чистоты.       Юэ Цинъюаню нравилось наблюдать за этой загадочной женщиной, ведь не только в её манерах и поведении, но и в облике невозможно ничего ни прибавить, ни убавить. Украшена она в самую меру — не много и не мало. На первый взгляд кажется, что кое-где, возможно, украшений больше, чем надо, однако на самом деле их не хватает. Одеяние строгое и целомудренное, как и подобает благонравной жене, но присмотрись — и оно почудится излишне легкомысленным, в самом духе пика Сяньшу.       Скромная грация граничила в ней с истинной глубиною.       Пусть с ним поспорят, но поистине, стоило жить в одиночестве тысячу лет, чтобы обрести подобное сокровище.       Изящно вытянув руку, украшенную единственным охранительным браслетом-артефактом с гравировкой-вязью и инкрустацией бесценным юаньским жемчугом, за который знающие заклинатели выложили бы целое состояние, Саният Илэ подала её почтительно стоящей подле Ци Цинци и плавно поднялась, так что ни одно из сверкающих золотых и нефритовых украшений не зазвенело, вслед за чем изрекла неторопливо, плавно, но с затаённой болью: — В боях пало, было искалечено и изуродовано тридцать пять бессмертных красавиц и семнадцать… пропало без вести. Лишь двоих удалось найти.       Хм. Юэ Цинъюань знал об одном случае: старейшина из Цветочного дворца уже обладал золотым ядром и просто хотел повысить уровень духовных сил, поэтому деву Сяньшу позволили спасти. Второй, видимо, пришёл со стороны.       Понурая Ци Цинци кривила губы. Бледнее обыкновенного, Саният Илэ добавила, не поворачивая головы и глядя прямо перед собой в пустоту: — Трижды двадцать седьмой и десятый дни после похищения. — Виновные?.. — Один пойман, — с кивком подтвердила Саният Илэ и столь же плавно опустилась на своё место. — Госпожа-основательница Сяньшу, как единственная обладающая правом карать Охотников за яшмой и нежным ароматом, казнила его посредством проедания живота крысой с предварительным отрубанием конечностей и тестикул — именно на этом способе настояла спасённая девушка.       Да. Если бессмертную красавицу удавалось спасти, а виновника — поймать, всегда спрашивали, как дева пожелает убить своего мучителя. Скромничали редко. Если же деву находили уже мёртвой, Госпожа-основательница Сяньшу сама не гнушалась выбирать жесточайшие способы казни. Отчасти это уменьшало количество желающих со стороны: Юэ Цинъюань знал это наверняка.       Взгляд Саният Илэ исподволь скользнул на Бай Ижэня, и стало ясно почему: — Девушки пострадали, и им требуется лечение. Они уже были сопровождены на ваш пик…       Хочет попросить о персональном лечении, понял Юэ Цинъюань. Несмотря на проблемы с собственным здоровьем, Бай Ижэнь был и оставался целителем уникального опыта и навыков. Зашить сосуды, сложить кости из мелкого крошева, восстановить духовные вены — его рука оставалась тверда, а глаз — точен.       Зная это, Саният Илэ произнесла с насколько возможной мягкостью и робостью: — Из осмотра эта служанка решила, что девушке, спасённой на десятый день, можно помочь и позволить дальше ступать по тропе самосовершенствования, спасённая позже нуждается в ещё более серьёзном лечении, но ей уже не помочь. Прошу, окажите им помощь и мне услугу, не погубите их после пережитого. — Госпожа, — с невесёлой улыбкой обратился к ней внимательно выслушавший просьбу лорд Цяньцао, заставив явно неловко себя почувствовавшую Саният Илэ взглянуть слегка смущённо. — Я целитель. Моя цель лечить людей, а не калечить их.       Горные лорды тихо начали переговариваться.       Всем было ясно, в чей огород брошен этот камень.       Тяжёлые межличностные отношения между лордами Цинцзин и Цяньцао влекли за собой не менее тяжёлые последствия, наличием которых отчасти обосновывалось принятие обитателями Цинцзин Шэнь Цинцю в качестве своего будущего лорда.       Будущего лорда Цинцзин, дружащего с будущим лордом Цяньцао. Ведь как было ныне:       На пике Цинцзин не запрещалось болеть.       На пике Цинцзин не рекомендовалось болеть.       Бай Ижэнь никогда не позволял своим подчинённым отказывать ученикам и адептам Ван Иляна в медицинской помощи, но ситуации это не решало. С чужих слов Юэ Цинъюань знал, что века полтора назад, когда конфликт между лордами был на пике, произошёл резонансный случай: адепт Цяньцао оставил тяжело раненного в бою адепта Цинцзин с массивным кровотечением и отравлением трупным ядом без лечения.       Связал и бросил на одном из скальных обрывов хребта Тяньгун. Наутро адепта Цинцзин нашли мёртвым.       Бай Ижэнь тогда в срочном порядке вернулся из странствования и на яростные заверения своего подчинённого в том, что это было возмездие, ослабевшим голосом спросил: — Кому ты мстил? С какой целью ты мстил? — Я мстил за вас! — Нет! Ты лишь преумножил страдания, ты обрушил свой собственный гнев на непричастного!       Лорда Цяньцао всего трясло, он тогда был едва способен сохранять равновесие, пока его, окружённого иными учениками, прежде свято уверенными в правильности действий своего собрата, слушали: — Я просил кого-то мстить за себя? Я желал, чтобы кто-то мстил за меня?! Ты не добился ничего, кроме смерти безвинного!       Стоящий подле Му Цинфан боялся, как бы у Бай Ижэня на фоне столь сильного душевного волнения не случилось обострение болезни, но тот на раздавшийся от уверенного в правильности содеянного адепта яростный вопрос: — Но почему?! Разве вы не страдаете?! — выкрикнул: — Нет!       И дрожащими губами произнёс: — Я болен, и испытываемая мною боль неизбежна. Однако боль в течение жизни неизбежна для всех, а страдание — личный выбор каждого!       Окидывая отчаянным взглядом своих пристыженных, прячущих глаза, едва не плачущих учеников, Бай Ижэнь срывающимся, ломающимся голосом прошептал: — Вследствие собственной болезни должно сочувствовать всем, кто болен. Зная, что сам страдал бесчисленное множество веков, должно подумать о благополучии иных живых существ! Не в моей власти подчинить ваши тела и разумы, но я надеюсь, подобное… больше не повторится.       И верно: тот страшный случай стал первым и остался единственным.       После же того, как лорд Цяньцао исцелил лорда Цинцзин от искажения ци и последствий битвы с Главой школы, отношения между адептами пиков более-менее выровнялись.       Всё же, несмотря на редкость нахождения в школе, на собственную болезнь и облик, Бай Ижэнь пользовался среди целителей не просто беспредельным уважением — его почитали за бодхиссатву. И потому, несмотря на то, что всем было известно о всё стремительней прогрессирующем ухудшении его состояния, уход лорда Цяньцао к Жёлтому источнику в царство смерти грозил обернуться для обоих его пиков трагедией, а для школы Цанцюншань — ощутимой потерей.       И сейчас он уточнил: — Есть ли надежда, что оставшихся дев удастся обнаружить? — У пятерых уже нет, — покачала головой Саният Илэ. — Однако одна из дев… Она пропала тринадцать дней назад…       Бедолага. — В таких случаях есть шанс сохранить её заклинательские силы и у нас есть зацепки, где её могут держать, но нет рабочих рук, чтобы охватить всю необходимую местность. — Не беспокойся, шимэй. Юэ Цинъюань, — обратился Глава школы к своему почтительно поклонившемуся старшему адепту, дав понять, что речь снова идёт о нелегальном нападении, — распорядись о том, чтобы двадцать адептов Цюндин немедленно присоединись к поискам. — Слушаюсь, — однако его на краткий миг удержала госпожа Сяньшу речами: — Ци Цинци, помоги своему шисюну. — Подчиняюсь воле Наставницы, — почтительно ответила старшая адептка Сяньшу и первой направилась к выходу, чтобы покинуть зал, как Глава школы добавил: — Уверен, девушку найдут вовремя и она станет прекрасной охранницей своим сёстрам или исцелит своё тело и душу в скором браке.       Выполнив распоряжение, но не желая возвращаться в зал собрания, где царила чудовищно душная атмосфера, Юэ Цинъюань в компании степенно следующей подле него Ци Цинци, которая сама выбирала дорогу и любовалась пышными шапками хризантем, предпочёл ненадолго задержаться в садовой тени и подышать свежим воздухом. От их наличия или отсутствия на собрании ничего не изменится, к тому же: — Вы слышите? Кто-то поёт, — внезапно привлекла его внимание что-то напевающая себе под нос Ци Цинци, остановившаяся посреди тропинки в саду Подметённых лепестков, заставляя прислушаться, и усмехнулась. — А голос-то знакомый. У нас почти все девчонки от него млеют.       И точно: — Белы хризантем многослойные юбки, Сереют платана могучие своды, Цветы побросали в студёные воды Своих лепестков разноцветные шлюпки.       Голос чистый и нежный, словно звон яшмы от удара коралловой шпилькой, лился из зарослей раскидистого платана, под кроной коего, меж изгибов ручья, росли хризантемы.       Аккомпанируя себе на лунном цине, «таинственный» Чжан пел южный романс на мотив «Яшмового ненюфара»: — Шмели свысока лепестки провожают охотно, Взлетают дикие гуси с осоки, Свиданий несбыточных кончились сроки, А птицы в полёте сплетаются крыльями плотно. — Ах!.. — раздался влюблённый девичий вздох.       Заслушавшийся Юэ Цинъюань про себя усмехнулся: умеют же обитатели Цинцзин очаровывать женские сердца.       И верно, стоило ему и его спутнице дойти до укромного уголка природы и схорониться за ветвями да кустами сада, он увидел стройного юношу семнадцати вёсен в зелёных шелках, с отливающими ночной синевой волосами, уложенными в причёску, затейливую, словно облака в горах. Держа короткий гриф лунного циня, Хэ Син естественно и привычно опирал круглую деку о бедро чуть выставленной вперёд ноги, а сам прислонился спиной к стволу развесистого платана. И чарующе, волнующе улыбался.       Удлинённые, заострённые ногти на правой руке, словно медиаторы из бамбука аль кости, подёргивали шёлковые струны, хотя с лёгкостью бы вскрыли неприятелю вены.       Удивительней было видеть ту, кому он пел.       Цинь Ваньжун.       Адептка пика Цюндин из числа аристократок с головой, набитой рисовой соломой, — это именно она в день Середины Осени уже совершила осечку, публично оскорбив Ци Цинци и не только её, и потому должна была явиться лично к напрочь позабывшему о ней Юэ Цинъюаню — сейчас она бесстрашно и даже нагло наслаждалась тем, как Хэ Син своим пленительным, дарованным Небом голосом, способным растрогать даже бездушное железо, вдохновенно пел.       Вот только смотрел он не на девушку, которой играл, а вдаль, словно грезил иной возлюбленной, однако не мог посвятить слова ей, ведь: — Песню мою ты услышать не в силах, Перья твоих крыл не срастутся с моими, И все ожиданья бесцельны и мнимы — Две лунки от острых локтей на перилах.       Дева, бывшая подле Ся Фэй, словно чахлая трава у корней омытой росою орхидеи, явно восприняла всё на свой счёт и себялюбиво расправила плечики. От Ци Цинци повеяло холодом.       Прежде слышавший об интрижке Хэ Сина Юэ Цинъюань не придавал ей особого значения. Более того, не понимал, как Хэ Сину вообще удалось убедить девушку в своей внезапно вспыхнувшей страсти и с чего вдруг та вспыхнула, но, зная о редкостной безмозглости Цинь Ваньжун и о том, что место адептки для неё было куплено отцом, сейчас для него всё встало на свои места: — Жун-эр, не удивлюсь, если ты подумаешь, что меня привела сюда случайная прихоть, и не поверишь в мою искренность, — нежно шептал отложивший лунный цинь Хэ Син и, преклонив колени, бережно взял ручку возлюбленной, чью девичью грудь теснили вздохи, — но если бы ты знала, как давно стремится к тебе моё сердце, как долго ждал я возможности открыть тебе свою душу, и вот наконец!.. Ужели столь долгое ожидание не убедит тебя в глубине моих чувств?       Право, злобный демон — и тот не посмел бы обратить на него свой гнев, что же говорить о едва ставшей совершеннолетней девушке? — Син-Син, мне непонятно, что ты жаждешь сегодня… — жеманно ответила та, дуя губки, и стрельнула глазками.       Что-то утвердительно буркнувшая себе под нос Ци Цинци заставила на миг отвлечься, сама слегка нервозно улыбнулась, но внимание Юэ Цинъюаня тут же приковало происходящее действо:       Глядя влюблённо, глядя заворожённо, Хэ Син заговорил, и невозможно было ему не поверить: — Безошибочный голос сердца привёл меня сюда сегодня, и не стоит притворяться, будто ты ничего не понимаешь. Я ни в коем случае не хотел бы показаться тебе бездумным повесой, но неужели я ждал близости слишком мало? Просто почитаю долгом своим хоть отчасти высказать чувства, которые до сих пор таил в глубине души.       Так, и к чему всё это?       Пока Цинь Ваньжун теребила серёжку, кокетливо строя глазки, Хэ Син легко поднял её, тоненько вскрикнувшую, на руки и, нежно прижимая к груди, опустил на землю, в то время как брови Юэ Ци всё выше ползли на лоб.       Это что?.. Ч-что это такое?! — Ой-ё, — только что и сказала Ци Цинци, сама явно не ожидавшая подобного. — А вот это уже неудобно. Мы похожи на тех подглядывающих сластолюбцев с весенних картинок.       И усмехнулась, замяв в руках розовую нагрудную ленту.       Нервничает. — Син-Син, т-ты что делаешь? — ощутимо занервничала привставшая на локтях девушка, пока юноша со вполне ясным намерением снимал свой дасюшэн. — Я думала, вооб… Я думала, ты меня сегодня первый раз поцелуешь, что ты делаешь?! — Я тебя поцелую, — пообещал нависший над взвизгнувшей девчонкой Хэ Син. — Много раз поцелую.       Вся сжавшаяся под ним дура принялась испуганно шарить по сторонам, но, ощутив, что ей не сбежать, ошеломлённая своим открытием, замерла в растерянности, не в силах вымолвить ни слова.       Холодный пот струился по её лицу, тяжкие вздохи вырывались из груди, к которой она в жесте защиты прижимала тонкие ручки. Подавив жалость, шевельнувшуюся было в его сердце, нежно улыбнувшийся Хэ Син постарался тронуть её ласковыми, чувствительными речами — и где только он слова такие находил? у кого научился? — но девчонка, явно не ожидавшая подобного напора, впала в истерику. — Син-Син, мне страшно, я не могу, не могу! — упёрлась она руками в грудь уже не маленького мальчика, а молодого воина. — Кто возьмёт меня замуж после этого? Пусти! Пусти немедля!       Её вопли должно было быть слышно по всему пику, но только сейчас Юэ Цинъюань уловил странную заложенность ушей, какая возникает при заклинании Тишины, и замер. Обвёл взглядом периметр. Кто поддерживает заклинание?       Между тем, уже успевший стащить с девчонки под ярые сопротивления верхние одежды Хэ Син, словно не понимая, что совершает тяжкое преступление против нравственности, совращая деву, за что будет сурово судим, принялся утешать её рассудительно и многословно, опутывая сетями сладких речей: — Я возьму тебя замуж, Жун-эр. — П-правда? — на миг поверила ему эта дура, пока таращащий глаза на происходящее Юэ Цинъюань пялился на них, не понимая, что, в конце концов, происходит. Ци Цинци подле него просто наблюдала за происходящим, явно наслаждаясь метаниями своей бывшей обидчицы. — Конечно же, — заверил Хэ Син и мягко коснулся ладонью девичьей щеки. — Досадно, что ты сочла меня обычным повесой. Ты не могла не знать, что я имею склонность к безрассудствам, однако с тобой меня свела сама судьба. Неодолимая сила влечёт меня к тебе, и я не боюсь даже твоего презрения. Увы, я и сам не знаю… Что творю…       Мгновение, удар в болевую точку — и девушка обмякла.       Юэ Цинъюань стоял как громом пораженный, пока не услышал: — Фу-ух! — облегчённо выдохнул рухнувший на землю рядом Хэ Син и запрокинул голову. — Не, не подходит мне роль коварного соблазнителя. У Шэнь Цзю это как-то лучше получалось.       Что?..       Какое «лучше», чем сяо Цзю на Цинцзин занимается?!       Раздались шаги со стороны, а затем ворчливое девичье: — А ты не мог ещё дольше провозиться, чтобы у меня запас ци окончательно скатился в ноль, заклинание развеялось и ваши оры услышали по всей школе?       Не разделяя недовольства старшей ученицы Цинцзин, на моменте появления которой Юэ Цинъюань окончательно перестал понимать, что происходит, Хэ Син возмущённо вякнул: — А ты на моё место не хочешь? Сначала окучь эту девицу, поиграй из себя не то барана, не то кого похуже, что идёт за каждой, кто его пальчиком поманит, чтобы в итоге чуть не быть пойманным на цветочном воровстве. Да я, между прочим, полночи на заучивание речи к сегодняшнему дню потратил! — Да ты половину забыл, а вторую — перепутал, — всё тем же возмущённым голосом ответила Цяо Мянь, параллельно тыркая бессознательную Цинь Ваньжун и приводя её одежду в ещё более беспорядочный вид. — Тебе Шэнь-сюн такую речь написал, что можно было весь пик Сяньшу своим гаремом сделать, а ты!..       Это слова сяо Цзю?!       Юэ Ци выпал в осадок. Хэ Син обиженно надулся.       Дёрнув себя за ворот нижних одежд и придав тем небрежный вид, поднявшийся в полный рост ученик Цинцзин чуть растрепал волосы и, с силой покусав губы, похлопал себя по щекам, так что те раскраснелись вслед за припухшими губами.       Выглядел он так, словно только покинул ложе возлюбленной. — Эта заноза говорит, что они на месте и тебя скоро будут бить, — внезапно произнесла Цяо Мянь, явно имея в виду мыслесвязь, в ответ на что Хэ Син возмутился: — Не называй Фэй-мэй так! — на что Цяо Мянь только махнула рукой.       Поднявшись в полный рост и критично оценив Цинь Ваньжун, напоминающую жертву реального изнасилования, Цяо Мянь повернулась к Хэ Сину со словами: — Что делать дальше, ты знаешь. Я, если что, буду рядом, — и подойдя к своему шиди, залепила ему звонкую пощёчину. — Ау! — вскрикнул схватившийся за щёку бедняга, получив в ответ: — Она сопротивлялась, а я просто зла, что ты так долго возился, — и под пылающим праведным недовольством взглядом окольным путём направилась прочь из-под густой древесной кроны.       Заложенность в ушах пропала, словно лопнул мыльный пузырь. Юэ Цинъюань оценивающе глянул вслед хмурой старшей ученице Цинцзин: а она неплоха. Он знал, что Цяо Мянь — хороший боец, но возможность столько времени удерживать заклинание высокого уровня говорит о много большем. Ван Илян действительно воспитывает и обучает лучших из лучших.       Но характер у неё просто дрянь: бедные наложницы её жениха-недомужа и бедные ученики Цинцзин.       Наблюдая за тем, как, крадучись, потирающий щёку Хэ Син направляется прочь с места действа, словно боясь быть пойманным, придерживающий дёргающееся веко Юэ Цинъюань чувствовал себя так, словно его вбросили в театральную постановку на последнем акте до развязки!!! Едва не зашипев, он шёпотом заговорил так, чтобы его слышала лишь Ци Цинци: — Что здесь происходит? — но та, довольная донельзя унижением того, кто прежде унизил её, предположила: — Я уверена, что в сущности ничего особенного. Просто ученики Цинцзин невинно развлекаются. Сами знаете, они это дело любят, а Ван-шибо одобряет.       То, что Ван Илян одобрял подобные выходки своих учеников, — это да, но «невинно развлекаются»?!       Понимая, что вопрос требуется перефразировать, он уже обеспокоенно уточнил, с мягкой тревогой глядя на Ци Цинци: — Не происходило ли между пиками Цюндин и Цинцзин ссор, пока этот Юэ был хвор? — Так вы не знаете? — с ненатуральным удивлением и сарказмом переспросила Ци Цинци, но, стоило ему чуть надавить взглядом, уняла свой норов, уже со смущением уточнив: — Правда не знаете, что ли? Цинь Ваньжун так и не понесла наказания, хотя вы публично о том заявили. Она почувствовала свою вседозволенность и несколько дней назад назвала пик Цинцзин — пиком калек. — Это всё? — тихо-тихо уточнил Юэ Ци. — Нет, — качнула головой Ци Цинци. — Она произнесла это при скоплении людей в спину Шэнь Цинцю. Отсутствие реакции с его стороны и возникшая неловкая ситуация показались некоторым довольно смешными.       О. Вот как. Видимо, не всем удалось заткнуть рты после дня Середины Осени и придётся заняться этим.       Лично. — Проследи за тем, чтобы Цинь Ваньжун себе не навредила, когда проснётся, — спокойным тоном распорядился взбешённый, но заинтригованный Юэ Цинъюань, не желая допускать никаких иных нежелательных факторов.       Уйдя из тени раскидистых ветвей, он скрыл своё присутствие и вернулся обратно, чтобы понаблюдать за действиями Ци Цинци: и верно. Старшая ученица Сяньшу подошла сначала к Цинь Ваньжун и, мстительно попинав ту ногой, взяла позабытый или специально оставленный на месте лунный цинь Хэ Сина. Со спины её обняли нежные руки, прижимая к хрупкому стану. — Поможешь мне ещё немного, сестрица Ци?       Не оборачиваясь к Ся Фэй, порозовевшая от смущения Ци Цинци ответила: — Ты же знаешь, что да. Всегда да. Так зачем спрашиваешь?       Убедившись для себя в том, что Ци Цинци изначально не была незаинтересованной стороной, Юэ Цинъюань, не давая заметить своё присутствие, направился в сторону незадавшегося цветочного вора и к своему приходу едва не пропустил начало второго действия: Хэ Сина заметили трое печально знакомых адептов Цюндин из числа оппозиции, оказавшихся в нужном месте в нужное время.       Это о них говорила Цяо Мянь?       С внутренним волнением глядя на личных врагов, которые по сей день открыто выказывали неодобрение его пребыванию на посту Наследника школы, Юэ Цинъюань судорожно следил за происходящим. — Как смеешь ты бежать, увидев нас? — обратился к Хэ Сину главарь сегодняшней оппозиции, прежде бывший приближенным к Фа Циншаню, но при Юэ Цинъюане подвергшийся опале. — Прекрати стоять спиной, когда к тебе обращаются старшие.       Замерший на месте Хэ Син, который стоял спиной просто потому, что по его разукрашенному стараниями Цяо Мянь лицу можно было прочитать обо всём якобы творящемся с ним в последнее время, поднял глаза к небу. Молитвенно шевельнул губами. И развернулся как раз на словах: — Разве ты не гулял с нашей шимэй? Где она, где ты её оставил?.. Ч-что у тебя за вид?! — Молодые господа что-то путают, — попытался было уйти от ссоры неловко засмеявшийся Хэ Син, за которого без слов говорил его облик, потому как застывшие истуканами адепты сначала потеряли дар речи, а потом один из них взревел: — Молодые господа тебе сейчас руки переломают и зубы по одному вырвут! Будешь в тюрьме на флейте лучшим игроком! Что ты натворил с шимэй?!       Хэ Син сбледнул и, подняв руки в жесте поражения, попятился было, словно перед лицом хищников.       Вся эта сценка до боли напоминала другую, по сей день неприятно царапающую память неровными краями.       Ещё в начале зимы, когда клан Хэ только-только был обвинён в Восстании против, Юэ Цинъюань стал случайным свидетелем неприглядной сцены: Хэ Син, с совершенно непривычно для него растрёпанными волосами, которые усилиями двух кружащих вокруг и хохочущих учеников превращались в пряжу, тянул руки к одному из них в попытке вернуть свои украшения для волос, утопая в сугробах. — Ты куда руки тянешь, а?! — смеялся один из них, когда другой толкнул Хэ Сина палкой со спины: — Держи палку, ей пучок заколи!       Упавший в снег лицом Хэ Син с трудом отряхнулся, а, подскочив, вскрикнул: — Украшения мои верните! — Рабы и простолюдины не имеют право носить золото и серебро! — измывался ученик Цюндин, который, благодаря разнице в росте, мог держать руку с украшениями над головой и не позволять до той дотянуться.       Тогда, невольно поправив серебряную шпильку в собственном пучке, Юэ Ци продолжил наблюдать и слушать паскудное: — Где твои копи, а, мальчик из золотой соли? Всё? Нету?! — Верните мне моё! — высокой нотой звучал чистый голос Хэ Сина, что мелодично звенел, словно та коралловая шпилька разбилась о яшмовое блюдо.       Тогда Юэ Цинъюань не смог добиться для Хэ Сина справедливости: правда была на стороне обидчиков. Хэ Син, не будь дураком, молчал и лишь прожигал недоброжелателей расстроенным взглядом лучистых глаз из-под тучи спутавшихся в драке иссиня-чёрных волос. Юэ Ци и не знал, как он выглядел в детстве с родными мышасто-серыми, только с чужих слов слышал. Заставив всё же вернуть украшения владельцу, Юэ Цинъюань посоветовал разжалованному в простолюдины аристократу и правда пока что воздержаться от ношения благородных металлов.       Глотая слёзы унижения, тот поблагодарил его за заступничество и добрый совет.       Впоследствии дело против клана Хэ было закрыто, его имя очищено, старший брат Хэ Сина восстановлен в должности генерал-губернатора полуострова Шаньдун, отныне подконтрольного Цанцюншань, а одна из дочерей клана, Хэ-шуфэй — сегодня являлась матерью императора и вдовствующей императрицей.       Встать на его сторону зимой было верным ходом.       Хэ Син мог быть сколько угодно эмоционален, болтлив и смешлив, но ничто из этого не отменяло ни его проницательности, ни редкого ума и глубоких познаний, ни занимаемого положения во внутришкольной иерархии, ни обширнейших связей в верхушке общества даже в то время.       Хорошие отношения с ним и мелкие долги — залог отсутствия многих затруднений в вопросах, что требуют деликатности и переговоров в нерабочей обстановке. Аристократ по крови, Хэ Син, равно как и Лю Цингэ, был выгоден для Юэ Ци, у которого у самого не было никаких связей наверху.       И потому происходящее сейчас навевало всё больше и больше вопросов.       Всё выглядело спланировано с обеих сторон, но, если со стороны Цинцзин четвёрка участников была ясна, то вот кто руководил действиями обидчиков Хэ Сина и к чему вообще потребовалась эта сцена с мнимым изнасилованием — неясно. Это точно было спланировано кем-то повыше Цинь Ваньжун и тех адептов, что сейчас, окружив вжимающего голову в плечи Хэ Сина, яростно обвиняли его: — Взгляни на него! Разве не ясно, что он только что делал? — Где сяошимэй Цинь?! Где ты её оставил? — Шиди Хэ, простите моих братьев, — с привычной для него вежливостью говорил главарь оппозиции, — однако ваш облик недопустим и навевает сомнения в нравственности ваших последних деяний.       Чудо, но дело пока не доходило до рукоприкладства. Всё же на Цюндин в массе своей кишели люди с имперскими замашками, родословной благородной до сотого колена, и воспитание у них было соответствующее. Случись всё на Байчжань или Аньдин, бедолаге бы уже давно прописали в глаз.       Однако на Цюндин же всё начало выходить из рамок межличностного конфликта и переходить на политику страны. Приближенный Фа Циншаня потребовал у двоих адептов, бывших у него на побегушках: — Найдите сяошимэй Цинь, позовите старших. — Нет! — воскликнул Хэ Син и толкнул самого эмоционального из обвиняющих в грудь. Заискрила ци!       Результат себя не заставил ждать: в щёку, разукрашенную пощёчиной, влетел кулак! Хэ Син рухнул на землю! Завязалась уродливая драка двоих на одного с криками обвинений и оправданий, пока третий адепт пытался растащить борющихся со словами: — Вы что творите?! Хотите вместе с ним получить? — схватил старший одного из своих подчинённых за шиворот!..       И тут из тени вышла Цинь Ваньжун.       Бледная, вся в перекосившемся одеянии, сжимающая ворот одежд и беззвучно льющая слёзы — кто бы, взглянув на неё, не проникся состраданием?       Только узрев её, избитый Хэ Син рванул к ней со словами: — Жун-эр, скажи им, что я ни при чём!       И замер. — Жун-эр?.. — схватил он её за руки и перепуганно воскликнул: — Что с тобой стряслось?!       Однако бледная Цинь Ваньжун не могла вымолвить ни слова. Она даже не шелохнулась. — «Что стряслось»?! Ты ещё смеешь спрашивать? Ты растоптал её девичью честь! Ты преступник! — набросился на него всё тот же не умеющий держать себя в руках адепт.       Все трое, не получив никаких серьёзных увечий, с приходом девушки почувствовали не просто своё преимущество, но то, что победа у них в кармане.       Покачнувшись, словно деревце на ветру, схватившийся за сердце Хэ Син прошептал: — Никто не верит мне… Никто не верит. О, горе мне!       Что произошло в следующий миг, Юэ Цинъюань разобрал, — но от ощущения нереальности это не спасло.       Узрев у ближайшего из адептов меч, Хэ Син рванул к нему и, обнажив лезвие, направил себе в сердце! — Коли мне не верят, лучше умереть!       Захват чужой рукой, залом! Ученик Цинцзин коротко вскрикнул, когда его руки заломил за спину оппозиционер, но в тот же миг — шаг назад, мелькание!       Меч развернулся остриём к подступившему к Цинь Ваньжун Хэ Сину, перенос центра тяжести!..       И оппозиционер вогнал лезвие в спину прямо напротив его сердца.       Раздался женский крик! Юэ Ци повернул на него голову — к ним бежала вся перепуганная Цяо Мянь.       Цинь Ваньжун тихонько всхлипнула и зажала рот руками. Потерявшие дар речи адепты смотрели то на торопящуюся старшую ученицу Цинцзин, то, как из груди повернувшегося и осевшего на землю Хэ Сина струится кровь, окрашивая зелёные шелка багрянцем. По его побледневшим щекам лились слёзы, словно капли дождя по лепесткам цветка, глаза были устремлены в небо, а с губ в повисшей тишине сорвалось: — Нет веры невиновному… каждый норовит лишить его жизни, — и упал подле возлюбленной в красивом обмороке, разметав одежды и волосы по травам с мечом в спине, пока… — Сяошимэй Цинь, что произошло? — прохрипел кто-то, явно желая спросить прямо, но при подбежавшей к Хэ Сину Цяо Мянь не решались.       Сидящая над Хэ Сином и льющая слёзы Цинь Ваньжун молчала.       Молчала.       Что с ней после пробуждения сделали Ци Цинци с Ся Фэй, раз заставили заткнуть рот? Что? Просто что?!       Свидетелей у происходящего не было: на пике Небесного купола знали, куда лезть не надо, и вторым в списке стояли чужие проблемы.       На первом месте значились дела Юэ Цинъюаня.       Единственная случайно проходящая мимо девушка хотела было окликнуть столпившихся братьев, когда Юэ Цинъюань послал в её сторону волну энергии.       Девушка замерла. Начала шарить распахнувшимися глазами по сторонам, пока не увидела его в древесной тени и не выпялилась, словно деревенская девка на призрака.       Не меняя холодного выражения лица, Юэ Цинъюань показал одними глазами, что ей стоит немедля уйти и не навлекать на свою голову беду. Ни к чему это.       Шаг назад. Правильно. Ещё.       Случайно чуть было не попавшая в гущу проблем адептка быстрым шагом уходила прочь по другой тропе, словно была слепа и глуха.       Аккуратно извлёкший меч из раны главарь отвлёкся от мучительно застонавшего Хэ Сина, явно почувствовав чужую ци, пусть Юэ Цинъюань и направлял её прицельно, но прежде чем кто-либо ещё нашёл взглядом его, он сам вышел в сад Подметённых лепестков и достаточно громко, чтобы сразу услышали, но глухо, чтобы не восприняли за угрозу, произнёс: — Что здесь происходит?       Адепты Цюндин, стоящие с окровавленным мечом над раненным со спины учеником Цинцзин, над которым плакали двое учениц, замерли. — Дашисюн Юэ? — Какого?.. сейчас же собрание… — с подкатывающим ужасом зашипел не умеющий держать себя в руках идиот, в то время как главарь процедил сквозь зубы: — Твою мать.       Через миг все трое успокоились и, осознавая своё положение, встали на колени, опустив головы ниц. — Мне стоит повторить вопрос? — переспросил он, глядя на провинившихся в своих ногах, на что главный оппозиционер распрямился, но ответить не успел. Юэ Цинъюань повернулся к новому действующему лицу в их импровизированной постановке. — Шимэй Ци, вы как раз вовремя. Рад, что вам удалось покинуть собрание раньше по моей просьбе и столь скоро прийти на помощь.       Кивнувшая Ци Цинци как раз подошла, хотя прежде наверняка наблюдала за происходящим, и теперь должна была в возникшей ситуации представлять «незаинтересованную» сторону, уточнив: — Что происходит? Драка? — однако Юэ Цинъюань с печалью покачал головой. — К сожалению, шимэй, всё представляется куда более серьёзным.       И как же вовремя: ресницы Хэ Сина затрепетали, Цинь Ваньжун радостно воскликнула и что-то нежно залепетала, так что Юэ Цинъюань первым делом подошёл к ним с перепуганной Цяо Мянь и, приподняв юношу, задал уточняющий вопрос: — Хэ-шиди, вы представляетесь главным пострадавшим. Расскажите, что, по-вашему, произошло.       Однако ослабленный раной, тот горестно взглянул на старшую ученицу, прося поддержки. В тот же миг Цяо Мянь переменилась.       Изящно склонившись в надлежащем поклоне и приобретя облик утончённой юной учёной, старшая ученица Цинцзин с глубочайшим почтением и изысканностью слабым голосом обратилась к старшим адептам пиков: — Благодарю дашисюна Юэ за честь отвечать первой и поведать свой взгляд на произошедшее недоразумение. Эта ничтожная просила Хэ Сина направиться на Цюндин, однако его долго не было. В своих поисках я обнаружила его в обществе наших уважаемых шисюнов, что обвиняли моего шиди в цветочном воровстве, а не сумев заставить его признаться, тяжело ранили. Ранили в спину… Безоружного… Защищающего собой шицзе Цинь.       Прикусив губу, она под сочувствующими взглядами старшего адепта и адептки великодушно попыталась выгородить злодеев, даже не думая обвинять их: — Возможно, возникло недопонимание. Эта ничтожная верит, что мотивы наших шисюнов были исключительно благими, пусть, на взгляд этой скудоумной, и руководствовались ложными догадками. Прошу разрешить наш невинный спор и простить, что потревожили вас столь незначительной просьбой и неприглядной сценой.       Вот оно — воспитание пика Цинцзин и выучка Ван Иляна. — Просьбы моих шиди не могут быть незначительны для меня, а их споры и их разрешение — моя первая забота, — с видимым добродушием ответил Юэ Цинъюань и с ободряющей улыбкой позволил Цяо Мянь встать прямо, придерживая бледного и опечаленного до глубины души Хэ Сина за спину.       Хотелось не улыбаться и не разбираться в том, что произошло, а просто сдать виновных тем, кто и выбьет из них душу батогами или плетью. Да уж.       Годы проходят, а суть не меняется: он всё так же в роли судьи слушает споры своих «младших», разве что теперь они ведут речи, чьё узорочье с персидскими коврами сравнить можно, а раньше перед ним перепихивались малолетние рабы, не знавшие никаких канонов, и всё было просто: «Этот ублюдок пнул меня!» и «А этот жополиз украл мою миску для подаяний», «А неча разбрасывать её где ни попадя!»       И Ци-гэ, со всё той же неизменной улыбкой, выслушивал их, чтобы определить, кто прав, а кто виноват, и уже позже докладывал о произошедшем их хозяевам-работорговцам, чтобы те осуществили наказание. Портить собственную репутацию в глазах малышни, доверяющей ему, словно Будде, желания не было, а работорговцам нужно было периодически нагонять страх на живой товар, чтоб тот не осмелел и не разбежался, лишив их дохода от своей продажи и собранных подаяний.       Сам Ци-гэ столь грязной работой не занимался.       Вместо этого с позволения знавших о его натуре работорговцев он взял на себя присмотр за всеми остальными маленькими рабами. Сяо Цзю желал бы присоединиться к нему, однако ему в этом было отказано, так что вместо этого он продолжал тиранить других ребят и повсюду чинить беспорядки. Сяо Цзю — вечно больной оборвыш, раб-попрошайка, в полном смысле слова дикий зверёк, рыщущий в джунглях империи, он всё детство нападал на слабых, но сам стал жертвой более сильного.       Однако его единственного работорговцы ни разу всерьёз не избили, ограничиваясь безболезненными пинками, тумаками и затрещинами: во-первых, они бы лишились благосклонности засланной крысы в лице Ци-гэ, а во-вторых, сяо Цзю и без того приносил половину дохода.       Чтобы разжалобить прохожих, нужно плакать навзрыд, но Юэ Ци в те годы не мог заставить себя, как бы ни старался, в отличие от сяо Цзю, который наловчился изображать умирающего и тяжело больного. Благодаря его хрупкому телосложению и миловидному личику, полным слёз и мольбы детским глазам, не говоря уже о весьма убедительных рыданиях, растроганные люди охотно развязывали кошельки перед его местом, что служило неизменным поводом для зависти со стороны иных попрошаек. Сяо Цзю же вечно приходилось убирать за шиворот медяки и полоски рубленных серебряных слитков, дабы не отпугнуть их количеством иных сердобольных прохожих.       Представить себе Шэнь Цинцю, который бы рыдал навзрыд перед проходимцами, вымаливая милостыню, едва ли мог кто-нибудь на всём хребте Тяньгун, включая Юэ Цинъюаня.       Впрочем, это не помешало ему сегодня столь реалистично пустить горькую слезу и разыграть ту постановку с обидой, что в её достоверность поверил даже Юэ Ци.       Не имея сил сесть ровно, всем своим видом напоминающий израненного зверёнка Хэ Син, на чьих щеках засохли слёзы, тихо признался: — Шисюн Юэ… Этот ничтожный никогда не посмел бы причинить вред деве и лишить её целомудрия. Напротив, он желал помочь. Оскорбления в подобном, что ему довелось слышать… ранят в самое сердце, — и прижал сжатую в кулак руку ко кровавому пятну на груди. Слабо закашлялся.       Поникшая Цяо Мянь, направляющая ци, чтобы помочь своему шиди с раной, выглядела не менее беззащитно.       Юэ Ци едва сдержался, чтобы не закатить глаза: бедные-бедные ученики Ван Иляна, все их обижают.       Раздался вопль: — Он всё врёт! — Ах ты лис-оборотень с горы Цинцю! — возмутился выскочивший вперёд адепт, который, в отличие от помрачневшего главаря, ещё не понял, что здесь происходит, и только вернул дар речи. — Он с шимэй в тутах встречался прежде, а теперь!.. — И что, что встречался? — с надрывом в голосе спросила Цяо Мянь. — Что он, сам, по-вашему, на меч напоролся?!       Ну, технически да… О-о!       А вот это уже интересно! Неужели стратеги Цинцзин применили стратагему нанесения самому себе увечья? Никогда и никто не хочет нанести себе рану. Если кто-то поранился — значит здесь нет подвоха. Если ложь кажется настолько правдивой, что правда кажется ложью, хитрость удалась. — Вы же понимаете, никто не ранит самого себя мечом в спину, — мрачным голосом начала Ци Цинци, обводя адептов Цюндин суровым взглядом. — Ранение своего шиди вне тренировки — это тяжкий проступок, караемый изгнанием из школы. Нападение превосходящим числом и нанесение столь серьёзного увечья… Мне сложно предположить, как вы оправдаете подобное.       Краем уха слушая попытки адептов Цюндин очистить своё имя, Юэ Цинъюань в итоге поднял руку, призывая к тишине. — Каждому будет дана возможность высказаться. Шимэй, — стелющеся-мягко обратился он к уже дважды провинившейся у него на глазах Цинь Ваньжун, чьи одежды были в беспорядке. — Что с вами стряслось? Отчего вы в столь неподобающем виде и что из изречённого сейчас правда?       Губы дрожащей девушки скривились — с них не сорвалось ни звука. — Шимэй?.. — чуть надавил он голосом, но взгляд девушки метался с него на Хэ Сина, оттуда на Ци Цинци, а следом на оппозиционеров, чтобы снова вернуться к нему. В итоге обхватившая голову руками девчонка с плачем закричала: — Не знаю, я не знаю!       Не позволяя ей соскочить с крючка, Юэ Цинъюань коснулся её плеч и, ощутимо сжав, вынудил поднять мокрое от слёз лицо, чтобы заботливо и обеспокоенно изречь: — Шимэй, тебе навредили. Это произошло здесь? — Цинь Ваньжун замотала головой. — Тогда отведи нас. Просто отведи. — Шисюн, — внезапно обратился к нему главарь оппозиции и поднял наглый взгляд. — Вы столь яро защищали шиди Хэ и обвиняли нас. Не пожалейте об этом. — Я надеюсь, никто из вас не заставит меня о чём-либо жалеть и произошедшее действительно окажется недоразумением, — только и ответил Наследник школы, не имеющий права выделять кого-то из своих младших братьев и сестёр.       Адепты Цюндин приободрились было, явно рассчитывая на нечто, что обязано было убедить всех в их невиновности и содеянном Хэ Сином преступлении, однако юные стратеги пика Цинцзин вновь оказались на шаг впереди. Как и ожидалось, там не нашлось ни следа пребывания Хэ Сина, Ся Фэй или Цяо Мянь, зато обнаружились примятая трава с чёткими следами ци Цинь Ваньжун и трёх «насильников», которые с каждым мигом всё яснее осознавали, что их переиграли.       Горящий от любопытства Юэ Цинъюань желал бы побродить по растущим вокруг кустам в поисках трупов тех, кто должен был со стороны оппозиции обеспечить доказательственную базу, но был вынужден работать с «фактами».       В тот же миг Цинь Ваньжун рухнула перед ним на колени! — Хэ Син защитил меня! Он защитил меня! — Что? — это был вопрос одного из адептов.       Их главарь просто закрыл глаза и втянул воздух носом. — Хэ Син защитил меня, когда эти трое напали на меня, пожелав… пожелав… надругаться! Я боялась говорить, но это всё они! — с криком «признавалась» Цинь Ваньжун и с силой сжала ворот своих одежд. Её глаза бегали, голос дрожал. — Он прикрыл меня своей спиной, а они ранили его! Да! Так всё и было!       Судя по лицам двух адептов, её реплика должна была звучать иначе, а в совокупности с иными доказательствами и вовсе была предательством.       Занятно.       И удивительно на руку ему — сердце трепетало от мечущихся в уме мыслей, как можно повернуть ситуацию в свою пользу.       Интересно, что даже главарь сегодняшней оппозиции выглядел растерянным. План явно был продуман до мелочей и столь существенные накладки в него никак не вписывались — не удивительно, что прежде он не слишком нервничал и даже полагал, что находится в шаге от победы. Теперь требовалось всё закончить в наиболее сжатые сроки и не дать им связаться с вышестоящими.       Растянув над ними энергетическую сеть, которая не позволила бы никому из находящихся внутри сотворить заклинание, и повернувшись к сурово молчащей Ци Цинци, что олицетворяла собой справедливость, Юэ Цинъюань мягко изрёк: — Шимэй Ци, вы сами всё видели и слышали. Этот Юэ приносит свои извинения, что втянул вас в столь неприглядную ситуацию, однако вынужден просить вас сопроводить вторую молодую госпожу Цинь на пик Цяньцао. Пусть целитель засвидетельствует или опровергнет потерю девушкой добродетели и в любом случае умиротворит её тревогу, — и перевёл холодный взгляд на «уважаемых шисюнов» тяжело дышащего от кровопотери Хэ Сина, которого Цяо Мянь заботливо усадила на краю поляны подле тихо журчащего ручья. Цинь Ваньжун хотела было к нему обратиться, но не решилась и была уведена «заботливо» придерживающей её под руку Ци Цинци.       Церемониться желания не было. От недосыпа, усталости после отравления и всего насыщенного дня начало подташнивать, ноги ныли и хотелось хотя бы присесть. Вместо этого пришлось отпустить учеников Цинцзин, чтобы залечить раны, с условием позже вернуться для дачи показаний уже на официальном судилище перед горными лордами.       Потерявший голову от облегчения Хэ Син, чью вину опровергли, а обидчиков признали, с горячечной спешкой, тихо, но радостно затараторил, отчего Юэ Ци показалось, что он очутился в весеннем саду, настолько его голос был подобен ранней утренней иволговой иль соловьиной трели: — От всего сердца благодарю дашисюна Юэ!.. Ваше понимание и внимание до смертного одра останутся в памяти этого недостойного, и долг его будет не отплатить десяти поколениям потомков, — и, заботливо ведомый Цяо Мянь, удалился с пика.       Юэ Цинъюань удовлетворённо смотрел им вслед. Всё же с обитателями Цинцзин лучше дружить, нежели враждовать.       Оставшиеся стоять на коленях адепты начали было: — Дашисюн Юэ, возникшая ситуац… — Молчать.       Обведя хладным взором своих моментально заткнувшихся подчинённых, что вновь приникли носами к земле, Юэ Цинъюань стыло напомнил главное правило пика Цюндин: — То, что происходит на пике Небесного купола, остаётся под куполом. Я отослал учеников Цинцзин и Ци Цинци лишь для того, чтобы они не становились свидетелями нашего с вами дальнейшего разговора.       И направился в сторону Лотосового флигеля, жёстко приказав: — За мной.