Беззвучный режим

      Несмотря на все мечты и чаяния Шен Цзю собственноручно вспороть Цю Цзяньло брюхо, он не имел к смерти того ублюдка никакого отношения.       Цю Цзяньло поздним вечером нашли мёртвым в его кабинете. Помимо заколотого со спины трупа там находился пытавшийся сбежать управляющий поместьем, при нём же обнаружилось несколько золотых гуаней и расписок о выдаче в долг крупных денежных сумм, что прежде хранились в тайнике, о месте которого знали единицы, а доступ имел только глава семьи. Тан-эр ничего этого, к счастью, не видела — она и Шен Цзю возвращались с закрывающего свои палатки рынка, когда к ним прибежала белая, точно мука, служанка.       К моменту их возвращения убийцу уже скрутили, вскоре пришёл городовой и забрал его с собой, пока остальные слуги пытались привести в чувство рухнувшую при виде мёртвого тела брата молодую госпожу Цю, оставшуюся без последнего родного человека.       Будучи рабом и не имея права сидеть в присутствии хозяйки, Шен Цзю опустился прямо на пол напротив Цю Хайтан в её личных покоях для приёма гостей и безуспешно добивался внимания словами: — Госпожа, посмотрите на меня. Посмотрите! На! Меня! — впервые в жизни закричал Шен Цзю, находящийся на грани истерики.       Цю Хайтан вздрогнула и подчинилась — прежде ей не доводилось слышать крик от своего глухого раба.       Глядя на неё снизу вверх, Шен Цзю заставлял свои губы и язык двигаться, безбожно путался в звуках, силком выдавливая из себя то, что должно было значить: — Вам нужно замуж. Срочно.       Тан-эр хлопнула ресницами, подняла пушистые бровки и, округлив губы, переспросила: «Что. Замуж. Ты ведь сказал "замуж", я правильно поняла. И, за кого это ещё, я вообще не хочу замуж, брат говорил, что не выдаст меня замуж, ещё чего, глупости». — За примака, — припечатал Шен Цзю, обрывая бездумные детские капризы. — Так надо.       Мозг соображал с невообразимой скоростью.       Набрав побольше воздуха, Шен Цзю медленно, очень медленно и как можно более внятно произнёс самую длинную в своей жизни речь: — Если не возьмёте к себе в дом мужа, вам дос-та-нется лишь одна треть от всего семейного имущест-ва — в качестве приданого. Всё остальное станет выморочным имуществом и перейдёт в соб-ствен-ность Поднебесной.       В том числе и он сам. Он, Шен Цзю, отойдёт в собственность казны.       И это пугало до истерики.       Да, он жаждал смерти Цю Цзяньло, смерти медленной и мучительной, но не вот так! Внезапно! Он не желал всех тянущихся за смертью ненавистного хозяина последствий для себя самого!!!       Не видя ответной реакции от надувшей трясущиеся губы собеседницы, которая опускала голову всё ниже и ниже, он, с трудом сохраняя внешнее терпение, спросил: — Ответьте, вы понимаете, о чём я говорю.       Тан-эр сначала слабо закивала, но потом замотала головой и, уронив лицо в ладони, разразилась слезами.       Оставив её на попечение служанок, раб, шатаясь от свалившегося потрясения, принялся за иные дела, которых от него требовали. Всё поместье бурлило, гудело, точно растревоженный улей, Шен Цзю, будучи старшим слугой, носился по коридорам и комнатам как угорелый, раздавал приказы младшим служкам, следил за тем, чтобы не растащили под шумок вещи, проводил пришедших представителей власти к остывающему телу хозяина дома, параллельно судорожно обдумывая все возможные варианты действий и развития событий:       У семьи Цю больше нет потомков мужского пола по прямой линии, чтобы унаследовать имущество, в перечень которого входили рабы. У Тан-эр нет ни племянника, ни внука, чтобы усыновить его в качестве наследника. Сама она не может быть главой дома Цю, потому что женщина. Единственным окошком для Цю Хайтан в безвыходной ситуации было привести в дом примака и, таким образом выйдя замуж, но не становясь частью семьи мужа, получить полномочия полноправной наследницы своей фамилии.       И получить всё имущество единолично.       Быть может, тогда… Не сразу, но в скором времени Шен Цзю сумеет получить вольную?       Когда он, взмокший, едва стоящий на ногах, взвинченный ещё больше и чувствующий надвигающуюся мигрень, которая, как пить дать, скосит его и не позволит даже глаза открыть, вернулся к приведённой в ясное сознание служанками Тан-эр, чуть не рухнул от её наивного вопроса: «Сяо Цзю, а ты станешь моим мужем-примаком».       Что?       О, Небеса…       Ничего умнее она не придумала?       Шен Цзю слабо замотал головой, боясь приступа головной боли, и, спотыкаясь на каждом втором звуке, сухо произнёс: — Нет. Иначе вы станете рабыней.       Так гласит закон.       Мысль же о том, чтобы наоборот ему дали вольную для заключения брака, была смехотворна, поскольку такого бы просто не допустили. По аналогии: даже если лично-свободный мужчина и рабыня полюбили друг друга, искренне, нежно, даже если бы мужчина захотел совершить с возлюбленной три поклона, он не сумел бы это сделать.       У него, свободного человека, не было подобного права.       Мужчинам строжайше воспрещалось брать рабынь даже в наложницы, не то что в жёны! Тот, кто сотворит подобное преступление, наказывается полутора годами каторжных работ. Соответственно, после насильного расторжения мезальянса каждый возвращается к своему предыдущему статусу.       Шен Цзю знал закон.       Ему преподавали юриспруденцию.       Шен Цзю практически дословно помнил все тридцать свитков, каждую из пятисот двух статей уголовных установлений. Вот только сейчас ему не помогут никакие знания — от них становилось лишь тошней.       Он осознавал, что вариант, где Цю Хайтан даёт ему вольную, чтобы сделать примаком, мог закончиться катастрофой для них обоих.       Потому что Шен Цзю — частно-зависимый раб и в сословной иерархии лично-несвободных людей находился посередине между домашне-зависимыми буцюй и казёнными невольниками, которые были самым бесправным слоем населения, сродни «неприкасаемым».       Те же буцюй символично приравниваются к младшим членам семьи и, пускай входят в имущество подворья и наследство, не могут быть куплены или проданы, будучи избавленными хотя бы от этого унижения.       Раб же приравнен к имуществу и скоту, с которым можно делать всё, что душе угодно.       Буцюй имеют право жениться на лично свободной, пускай подобное и не одобряется, ведь женщина теряет свободу, следуя социальному положению мужа и становясь кенюй.       В свою очередь брак раба и свободной женщины насильно расторгается, после чего раб подвергается казни через удавление.       Наконец — дети буцюй остаются с родителями. Изнасиловать рабыню или кенюй нельзя — как можно изнасиловать вещь? — и по их подворью бегали кровные дети Цю Цзяньло, рождённые от кенюй. Те дети оставались с матерями и рассматривались как приплод, точно такой же, как телята от тёлки, но уж точно не как члены семьи Цю или наследники дома.       Дети же рабынь отходили в казну Поднебесной.       И дети Шен Цзю — будь он женщиной — тоже отошли бы в казну Поднебесной, но хоть здесь ему «повезло»: сколько бы хозяин ни проливал в него своё семя, оно не было способно дать всходов.       И… Родись у него дети… Он бы даже не имел права увидеть их. Знал бы лишь, что они под ударами кнута издыхают на плантациях или вековых стройках.       Таков закон.       И избавить его от подобной жизни могла лишь свобода. Получение вольной. Предел его мечтаний и неосуществимая при Цю Цзяньло грёза.       Он помнил, как, выплакавшись, Тан-эр заглядывала ему в глаза, спрашивая: «Даже если я выйду замуж за другого, сяо Цзю, ты же мне поможешь».       И умолкла, перебитая незаметно для глухого раба вошедшим в кабинет Тан Сиваном — уездным чиновником и лучшим другом Цю Цзяньло, — который занимался похоронами вместо не подготовленной для подобного Тан-эр.       Походя ущипнув Шен Цзю за бок, отчего тот шарахнулся, гость, мало расстроенный смертью товарища по забавам, отметил: «Не спешите распоряжаться наследством, молодая госпожа Цю. Не факт, что сяо Цзю отойдёт в часть вашего приданого и будет помогать в дальнейшем — его могут забрать в казну после ревизии в качестве выморочного имущества».       Этого-то Шен Цзю и боялся.       Становления казённым невольником, которых чурались даже рабы. Спуска ещё ниже по социальной лестнице, хотя, казалось бы, падать ниже уже некуда! Просто некуда! Однако на деле было куда. Дно им ещё не было достигнуто, но с каждым мигом Шен Цзю опускался всё ниже и ниже.       Потому что там, в списках казённых невольников, он окончательно перестанет быть человеком.       Ведь…       Раб — вещь, которую нельзя уничтожить. За убийство раба существовало пусть и символичное, но уголовное наказание.       Невольник — вещь, которую уничтожить можно. За его убийство ответственности не существовало.       Закрыв глаза, Шен Цзю пытался найти в захлестнувшем его штормовой волной ужасе обломок сломанной мачты, соломинку, хоть что, — ухватиться, попытаться не пойти ко дну!       Когда он их открыл, Тан Сиван сидел на краю стола, вытянул вперёд ноги, мягко и сострадательно улыбался, утешая сестру погибшего друга словами: «Не волнуйся, Тан-эр, я не позволю, чтобы раб, на которого ушло столько затрат, стал казённым невольником — всё же те улучшения, которые он имеет благодаря милости твоей семьи, полностью принадлежат дому Цю».       Цю Хайтан яро закивала, стирая вновь выступившие на глазах слёзы, когда Тан Сиван опустил взгляд на продолжающего сидеть у господ в ногах Шен Цзю и задал вопрос, который жаждал озвучить сам раб: «Или быть может, ты хочешь дать сяо Цзю вольную. Ещё не поздно».       Сердце в тот миг чуть не остановилось.       Подняв глаза на ту, что была вольна единственным словом, двумя звуками, двумя движениями губ решить его дальнейшую судьбу, Шен Цзю увидел, как его милосердное божество с искренним простодушием выносит приговор: «Вы что, зачем мне давать сяо Цзю вольную. Он мне нужен таким».       Не две буквы — целых два предложения.       Разбиты не только надежды, но и сердце. Всё будущее.       Ласковая хозяйская рука потрепала его не по волосам — по холке.       Шен Цзю не отнимал более взгляда от пола. Пытался проморгаться, чтобы предательские слёзы не покатились по щекам.       Зачем…       Действительно, а зачем?       Он ведь нужен таким.       Даже той, которую он обожал, в которую был без памяти влюблён, он был нужен лишь бесправным рабом — не более.       Тан-эр же, не отдавая отчёт ни своим словам, ни действиям, погладила его по плечу, прося посмотреть на неё, и, заглядывая в замутнённые глаза раба, с улыбкой затвердила: «Я попрошу, чтобы в казну отдали кого-нибудь другого, в поместье много рабов, мне столько не нужно. А ты останешься со мной, сяо Цзю».       Нет. Не останется.       Потому что не хочет быть таким.       Тан Сиван, точно зная все его помыслы, чтобы поняли лишь они двое, но не Тан-эр, одними губами произнёс: «Помни своё место, раб номер Девять».       Помни своё место — правило, вбиваемое в него плетьми и годами, да так и не вбитое.       Знай свои права.       Знай, что прав у тебя нет.       С трудом дождавшись, когда убийце Цю Цзяньло вынесут обвинение и приведут казнь в исполнение, когда найдут жениха для Тан-эр и уладят все проблемы с наследством, Шен Цзю, дрожа от разочарования, от ужаса и отчаяния из-за осознания последствий, без следа скрылся из поместья Цю вместе с У Яньцзы. Он перерыл все документы в кабинете Цю Цзяньло, все бумаги в поместье, все тайники, но так и не нашёл рабскую купчую на своё имя. Тан Сиван, расчётливая мразь, знал Шен Цзю давно, знал хорошо и слишком близко, так что сомнений в том, что это именно он унёс нужные бумаги, не было.       Убить его удалось через два месяца. Чтобы смерть чиновника не связали с беглым рабом, тот не прибегал ни к заклинательству, ни к мечу.       Просто залил в чужую глотку пол-литра ртути.       Держа мужскую челюсть так, чтобы рот невозможно было закрыть, — как прежде нередко держал ему Тан Сиван, — Шен Цзю, со звериным удовольствием глядя в налившиеся кровью и слезами распахнутые глаза, вернул ненавистные слова: — Заглатывай глубже. Ты же умеешь.       Да, он убил ту гниду, но купчую на себя всё равно не нашёл.       Наверняка она лежала где-то в закрытом архиве с сотнями тысяч иных бумаг, но где?       Где?..       Неизвестно.       И неясно, непонятно, сможет ли Шэнь Цзю добраться до неё, не зная, где искать, поэтому, да.       По сей день и, возможно, на всю жизнь он — беглый раб.       Поднебесная огромна, пики Тяньгун далеки от поместья Цю, у него новые имя и фамилия, новые документы и новая жизнь, но если в будущем на пути окажется кто-то из прошлого!.. Если те злосчастные бумаги всплывут и попадут в руки не тому человеку, ещё хуже — влиятельному человеку, если рабское положение Шэнь Цзю станет известно при большом скоплении народа или и вовсе наслоится на иные обвинения!!!       Хах.       Об этом лучше даже не думать.       Потому что тот чёрный день станет днём его гибели.