Сидоров и зеленый горошек

Сидоров никогда не был спортсменом, но, как считал сам, обладал неплохим здоровьем. Его организм успешно справлялся с любой травмой и болезнью при помощи самых простых средств. Сидоров втайне гордился тем, что даже разрекламированный диадемомикроб он поборол с помощью простого аспирина. Он уверовал, что теперь ему не страшно ничего. Но гордыня и самонадеянность, как известно, часто подводят. Вот и Сидорова настигла карма. В тот день он возвращался из магазина, позвякивая полиэтиленовым пакетом. В рюкзаке были сложены упаковки макарон, гречи, риса, а также сосиски. Сидоров вполне был доволен собой и удачным днём и уже предвкушал начало медитации. В последние дни ему снова стало казаться, что инопланетяне пытаются выйти с ним на связь, и до контакта осталось совсем чуть-чуть. Внезапно из-за угла появился Володька. Вопреки обыкновению Володька не бежал рысью, а шёл расслабленным и одновременно гордым шагом. Они поздоровались и Сидоров опытным взглядом сразу определил — Володька был выпивши. Его природная говорливость обрела несколько утрированные черты, жестикуляция сделалась достойна итальянца. Ухватив Сидорова за рукав, Володька повлёк его в ближайший скверик, к мокрой лавочке. Тот не сопротивлялся — обычно занятой приятель желал пообщаться, и это было очень необычно и даже интригующе. Болтая, Володька заметно трезвел. Наконец, он выдохся, взмахнул напоследок руками и закончил фразу: -… последний транш всемирного банка! — и устало сложил ладошки на коленях. Сидоров понял, что ему пора. — Ты откуда идешь, такой веселый? — из вежливости спросил он. — С презентации. Там шампанское было и красная икра. — Завидую, — сказал Сидоров и поднялся. Тут — совершенно неожиданно — в левой ступне его что-то хрустнуло и всю ногу прострелило острой болью. Сидоров ойкнул. — Ты что это? — удивился Володька. — Да ничего, — Сидоров сделал шаг, второй, третий… и снова ойкнул. Володька испугался. — Нога что-то вдруг. Володька встал. — Домой-то дойдешь? — обеспокоенно спросил он. — Или скорую вызвать? — Какую скорую, обалдел, что ли? — Сидоров, морщась, сделал еще пару шагов. — Я домой пойду. — Проводить? — Ну проводи. Он похромал в сторону дома. Володька, подцепивший его под руку, семенил рядом. Нога болела все сильнее, идти делалось все труднее. Володька довел его до лифта и робко отпросился. Сидоров лишь отмахнулся в ответ. От лифта до квартиры он добрался, держась за стены. Опустив на пол звякнувший пакет и скинув рюкзак, он похромал на кухню, где закинул в рот две таблетки анальгина и проглотил, не запивая. Прошел час, потом два. Сидоров решился встать с табуретки и тут же убедился, что анальгин ему не помог. Тогда он решился на отчаянный шаг. Он выцепил из ящика кухонного стола ветхую записную книжку и отыскал в ней телефон профессора Блинштейна. Это был папа его школьного приятеля, Борьки Блинштейна. Сам Борька уже давно переселился на историческую прародину. Изредка он приезжал, лысый и импозантный, и привозил друзьям подарки. Сидорову обычно доставались футболки, которые он старался носить бережно и неизменно портил. Последнюю, с видом Иерусалима, он случайно залил свиным жиром, приведя ее в полную негодность. Родители же Борьки, Лия Львовна и Григорий Яковлевич, бывший преподаватель медицинского вуза, на прародину переезжать отказались и коротали свои дни в маленькой квартирке на другом краю города. Для Сидорова, который избегал обращаться к врачам, Григорий Яковлевич был настоящим спасителем. В тех редчайших случаях, когда болячка не исцелялась анальгином, аспирином и перекисью водорода, он звонил профессору Блинштейну и тут же получал исчерпывающие рекомендации. Отставной профессор явно скучал на пенсии и был рад помочь; Сидоров же робел перед ним и всегда неукоснительно исполнял его указания. Звонил он редко: боялся злоупотреблять добротой Григория Яковлевича. Но сегодня выхода не было. — Здравствуйте, Григорий Яковлевич! Это Сидоров. Пожалуйста, можете меня проконсультировать? Я тут… с ногой… со скамейки встал и заболело… может мне в больницу надо? В эту… в травмпункт? — От такой неожиданно открывшейся для него перспективы у самого Сидорова защемило сердце. Григорий Яковлевич деловито уточнил детали. -Нет, в травмпункт тебе не надо. Возьми бинт, зафиксируй ногу. Туго. И прикладывай лед. Все время прикладывай. Ничего другого все равно не скажут. У тебя есть формочки для льда? -Нету. — Тогда заморозки какие-нибудь. Горошек, например. Есть у тебя горошек? — Нет, — растерялся Сидоров. — Блинчики вот есть… — Блинчики жалко. Горошек купи. Есть, кому принести? — Найду. — Сидоров, по мере сил, рассыпался в благодарностях и, распрощавшись, повесил трубку. Горошек! Мороженый зеленый горошек! Кто же мог подумать, что он окажется столь необходим! Держась за стену, Сидоров допрыгал до прихожей и со стонами извлек из пакета бутылку водки. Отхлебнул. И стал звонить. Дрищев- уже -не -Богуславский (после развода с женой он сменил фамилию) трубку не взял даже после пяти звонков. Сидоров едва успел задуматься — и тут позвонил Володька. — Привет! Ты как там? — Хреново. Слушай, ты не можешь мне купить зеленого горошка? Было почти что слышно, как в голове у Володьки скрежещут шестеренки. Вероятно, он решил, что Сидоров спятил. — В банке? — вкрадчиво спросил он. — Или в стручках? — Ты дурак? — не выдержал Сидоров. — Мороженый горошек! В пакете! Володька явно обиделся. — Извини. Я сейчас очень занят! Пока, — и он бросил трубку. Сидоров застонал и швырнул телефон в хлебницу. Спустя три глотка он выудил телефон обратно и набрал номер Берберова. — Привет. Мне помощь твоя нужна, — и Сидоров неожиданно для себя четко и ясно изложил суть несчастья. — Сказали, мороженый горошек надо прикладывать. У меня нету. Ходить не могу. Можешь купить и принести две пачки? — Могу, — незамедлительно отозвался Берберов. — Вот сейчас прямо и схожу. Две пачки, говоришь? Берберов перезвонил минут через двадцать. — Слушай, тут горошка мороженого нет. Есть только кукуруза. Подойдет? — Нет, — печально и уверенно отозвался Сидоров. — Сказали, горошек надо. Посмотри еще где-нибудь. -Окей. Минут через сорок Берберов уже звонил в домофон. Сидоров доковылял до двери. — Вот, как ты просил. Нет, денег не возьму. Мы, русские, должны помогать друг другу. -Берберов огляделся и лицо его приняло брезгливое выражение. — Слушай, а ты давно ремонт не делал. Надо, брат, надо. — Он пристально всмотрелся в потолок. — Очень надо. — Как же я ремонт буду делать… без ноги? — Ну, пройдет нога. Горошек же я принес. Пока… брат. Приложив к ноге пакет с горошком, Сидоров заверещал, как девчонка. Процедура оказалась почти невыносимо болезненной. Сидоров сжался на постели и терпел. Через некоторое время горошек немного согрелся и терпеть стало легче. Он почти задремал. Он повторял процедуру до ночи, меняя пакеты и запивая боль водкой. Наутро ему слегка полегчало, но он продолжал менять пакеты. Дня через четыре он решился выйти на улицу. Проходившая через двор аллейка была залита осенним солнцем. Пожелтевшие клены точно испускали собственный свет. Сидоров, ступая все увереннее, шел вдоль длинного, как удав, дома. — Спасибо! — сказал Сидоров Вселенскому разуму и, почти не хромая, направился в сторону банка, куда ему, собственно, и было надо. … В ноябре ему внезапно позвонил Берберов. — Привет. Я тут рядом. Зайду? Сидоров уже употребил первую стопку, и принимать гостей никак в его планы не входило. Тем более, он опасался, что Берберов опять начнет принуждать его к ремонту. Но отказать другу, который не оставил его в беде, он не мог. — Заходи. Войдя, Берберов тут же извлек из внутреннего кармана куртки бутылку с темной жидкостью. Не дожидаясь приглашения, он прошел на кухню. — Рюмки давай. Сидоров откопал в шкафчике заросшую пылью стопку, стыдливо помыл ее под краном и выставил на стол. Рядом скромно поставил свою, недавно использованную. Берберов грузно осел на табуретку. Сидоров смотрел на него вопросительно. — Меня увольняют. Точнее, отстраняют. — Почему? — Сидоров ничего не понимал. — Потому что я не укололся жижей! — почти выкрикнул Берберов и звучно отвинтил пробку. — Не хочу я жижей колоться! А начальство хочет! — Хочет, так пусть колется, — дипломатично заметил Сидоров, подвигая стопки. Он не вполне понимал, что такое «жижа», но смутно догадывался, что это сленговое название рекламируемой по телевизору прививки от диадемомикроба.  — Вот именно! Пусть колется! А ко мне пусть не лезут, суки, сволочи… — и Берберов разразился такой матерной тирадой, что Сидоров аж привстал. Он всегда относил Берберова к интеллигентам и такой пассаж оказался совершенно для него неожиданным. Берберов налил и выпил. Сидоров скромно отхлебнул. — И главное, — продолжил Берберов, продышавшись, — ведь это во всех странах так делается! А потом умирают! Статистику скрывают все. И детей рожать не могут уже, после жижи этой. У нашей продавщицы из ларька знакомый после прививки на третий день помер! Молодой мужик! От инфаркта! — Берберов нервно налил еще. Сидоров скромно выпил. Берберов продолжил свой монолог, который становился все красочнее. Тут упоминался и некий неизвестный Сидорову Билл, и, наряду с ним, Светка, которая обещала Берберова бросить, а также Маргарита Пална (видимо, директор школы), которая с его доводами согласна в целом, но отстранить его тем не менее вынуждена… Сидоров скромно налил еще себе и Берберову и спросил: — Ну и что делать будешь? — Колоться не буду! Ни за что не буду! Тут у одного доктора есть сайт… — И Берберов, уперев локти в кухонный столик, начал шептать. Сидоров окончательно потерял нить беседы. Он лишь подливал темную жидкость, пока та не закончилась. Последнее, что он помнил: Берберов стоял в дверях его квартиры, по-ротфронтовски воздев кулак и восклицал: — Они еще пожалеют! Все пожалеют! — и вышел в тускло освещенную парадную. Сидоров лег и сразу отключился. Наутро ему было плохо. Так плохо, как давно не бывало. Постанывая, он дошел до кухни и напился воды. Голова раскалывалась. Он вытянул из ведра вчерашнюю бутылку. «Огни Москвы, настойка крепкая, 40%», прочел он. Сидоров выпил анальгин, лег. Встал, выпил аспирин, лег. Ни то, ни другое не помогло. Тогда он вспомнил про лучшее средство от Григория Яковлевича. Зеленый горошек. Уж если от ноги помогло, от головы должно помочь точно, рассудил он. Держась за виски, он добрел до холодильника и вытащил из морозилки пакет с чудотворным овощем. Сначала голову ломило от холода, потом неожиданно полегчало. Сидоров закрыл глаза и, сквозь опущенные веки, четко увидел склонившихся над ним гуманоидов.