четыре года назад
Май проносился перед глазами нервно-розовым маревом. Приближающиеся экзамены успели вынуть душу, еще даже не начавшись, учителя ходили дерганые, большинство одноклассников поддавались этой нервной лихорадке. Антон в прямом смысле чувствовал наступление пиздеца. Висевшее в воздухе напряжение действовало на нервы, мама дома старалась не сильно нагнетать, но как бы невзначай брошенные за ужином вопросы давали понять, что материнское сердце тоже неспокойно. Антон прекрасно понимал, что не должен облажаться, что обязан набрать по каждому предмету как можно больше баллов, но экзаменационная гонка высасывала силы еще на фальстарте. С чем же он подойдет к самому ЕГЭ? Он видел, как запинается от волнения Хилькевич, как нервно зарывается пальцами в волосы Стас, ломая голову над очередным заданием, и даже как бледнеет, стоя у доски, Губерниев, понимая, что его ответ не сходится с верным. Антону хотелось, чтобы это уже поскорее закончилось. Антону хотелось снова наслаждаться жизнью, играть в КВН и гулять ночи напролет, не думая о завтрашнем дне. Антону хотелось, чтобы Арсений не прекращал обнимать его и касаться губами волос, думая, что Шаст этого не замечает. Арсений стал его островом спокойствия. Несмотря на то, что из них двоих именно Попов был более эмоциональным и вспыльчивым, он как никто другой умел подбирать верные слова: разложить по полочкам чужую тревогу, объяснить ее причины и помочь если не избавиться, так хотя бы на время ее заглушить. Рядом с Арсением было тепло и комфортно. Они могли часами болтать, а могли комфортно молчать, просто наслаждаясь обществом друг друга. Но больше всего Антон любил с ним целоваться. В школе оба старательно делали вид, что общаются не больше, чем обычно, вот только теперь переглядки на переменах стали дольше, случайные касания участились, а задача украсть быстрый поцелуй превратилась в настоящий квест. Они целовались в физкультурной раздевалке, в мужских туалетах, под лестничными пролетами, в пустых кабинетах между уроками. Антон не мог сдержать улыбки даже при мимолетной мысли о своем парне, в то время как друзья думали, что если он продолжит бегать на перекур в том же духе, то легкие скоро вытекут у него через ноздри вместо дыма. Арсений был его наркотиком, и это становилось проблемой. Желание быть рядом горело в нем так же неукротимо, как у Колумба — доплыть до Индии, но вместе с тем Антон боялся, что, как и великий мореплаватель, неосознанно совершает ошибку. Казалось бы, и ветер попутный, и корабль крепкий, так почему все вокруг нет-нет да твердят, что курс неверный? Что любовь между парнями противоестественна, что это не чувства, а лишь инстинкт доминирования? Эту дохуя умную фразу вкинул Дрон, когда Губерниев и Зинченко угорали с шутки про фистинг, и речь вновь плавно перетекла на тему педиков. С шутки Антон натянуто рассмеялся, а в дальнейшем разговоре не участвовал, делая вид, что поставил себе целью выкурить треть пачки за раз. Но отмолчаться не удалось: друзья вновь упомянули Попова, костеря его на чем свет стоит, и Антону так хотелось вступиться, сказать, что они ошибаются, что Арс не такой, как о нем говорят, но... Кажется, Арсений действительно был геем. И Шаст до усрачки боялся, что если он вступится за своего парня, то тень подозрений падет и на него. Что он тоже гей. Вернее, пидорас, как любит говорить Дима. А ведь Антон не такой! Ему просто нравится Арсений. Исключительно он. Ни Стас, ни Андрей, ни Дима — ни кто иной. Только Арс. Поэтому, когда Губерниев снова подначивает, что Антон общается с Ебусением, тот надменно тянет и втирает бычок в асфальт мыском потрепанного кросса: — Не знаю, как Попов, но я точно не пидор, — и под одобрительный гогот друзей криво улыбается. Он чувствует себя внутри компании, крепким ее звеном, но вместе с тем словно предает не только Попова, но и себя самого. Последний звонок проходит громко, буйно и очень пьяно. Начиналось все цивильно: в школе десятиклассники по традиции закрепили каждому выпускнику ленту и звоночек на груди (Антон едва удержался, чтобы не чмокнуть Арсения в нос-кнопку, пока тот пытался справиться с булавкой), затем всех собрали на небольшой концерт в актовом зале, учителя наговорили им напутственных слов, пожурили и постращали на тему экзаменов, а вот уже после официальной части школьники отправились на собственноручно организованный праздник. Антон смутно помнил, как прошел вечер и ночь, но точно знал, что ему было так же сильно весело, как и плохо наутро. Воспоминания превратились в такую смутную и обрывистую кашу, что он барахтался в них, как русалка в сетях. Метафора получилась дохуя красивой. Если бы он сдавал литературу, стоило бы даже записать, чтобы ввинтить куда-нибудь в сочинение, но стезя поэтов и прозаиков давалась Антону тяжело и он попросту забил, решив не совершать лишних телодвижений. Выпил заботливо оставленные мамой лекарства и долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь прийти в себя. Подташнивало. Такими же неожиданными позывами возвращались воспоминания о прошедшем вечере: как шатались по ночному городу, как отжигали на парковке с параллельным классом, врубив музыку в портативной колонке, как пьяный вдрабадан Губерниев пытался доказать, что умеет плавать, залез в пруд в парке — а ему воды оказалось по плечи, — и стоял как дебил, пока остальные хохотали и снимали видосы. Что-то подсказывало, что потом это превратится в местный мем: что-то из разряда «ну, предположим, ква» или «мы в говне». — Понимаешь, Тох, бабы… Они приходят и уходят, а друзья, — Шеминов затянулся и вкрадчивым хмельным взглядом посмотрел на сигарету, словно его собеседником была она, а не покачивающийся рядом Антон, — а друзья — это на всю жизнь! — Но ведь можно как-то совмещАТЬ! — под конец фразы икнул Шастун. — Можно. Но! — Стас деловито поднял указательный палец. — Друзья должны быть в приоритете. Бабы — они ж как смартфон? — Разряжаются? — Чо? — Ну, как телефон. Они недоуменно посмотрели друг на друга и тут же глупо захихикали. — Нет, — вновь вернулся на путь великого философа Стас, почесывая лоб под козырьком кепки. — Типа если у тебя старая или разбитая труба, сразу понятно, что ты нищеброд. С девушками такая же херня. Встречаешься с заучкой или серой мышью, все будут думать, что это твой уровень. Такие к тебе и будут тянуться, а красотки даже не посмотрят. Антон сморщился, словно лимона откусил. Во рту и так словно кошки насрали, а потом еще и подожгли соседнее селение, а стоило представить, как с ним заигрывают геи… Даже не геи — пидоры, такие карикатурные, расфуфыренные, напомаженные и очень манерные. Перед глазами мелькнул родной образ Арсения — он шел вразрез с навязываемыми стереотипами, но после слов Стаса Антон стал бояться: вдруг из-за любви к Попову он станет мишенью для других мужиков? А он ведь не такой! Он обычный и совершенно нормальный. Они выкурили еще по одной, прежде чем Шаст привел понравившуюся ему параллель с наркотиками: что вдали от того, кого любишь, словно ломка. Что скучаешь и мысли только о нем одном. Он говорил это замедленным от алкоголя голосом, пока в голове в противовес шевелилась мысль, что что-то тут не так. Арсений хороший, с ним комфортно, можно говорить обо всем, а еще он не обманет. Это константа. Арс никогда ничего не сделает ему во вред. Почему-то Антон был в этом уверен, как в том, что Земля круглая. Шеминов посмотрел на него долгим задумчивым взглядом: — Но ведь это все равно зависимость. Ты можешь испытывать кайф в моменте, но все мы знаем, что наркотики ни к чему хорошему не приводят. Эта мысль якорем зацепилась в пьяном сознании Шастуна, оседая на подкорке, и всплыла в памяти наутро. Стас ведь прав: наркотики — это плохо. Антон упускал тот факт, что Арсений — не кокаин, не ЛСД и даже не спайс. Поэтому вместо того, что увидеть брешь в чужом суждении, он решил посерфить на форумах. Там люди умные, там люди знающие.***
настоящее время
Колесики чемодана загрохотали по лестничной клетке, когда Матвиенко подкатил его к лифту. В багажнике машины уже лежали две спортивные сумки — за три года в Питере Арсений успел разжиться поразительным количеством вещей. Сережа помнил, как тот сразу после школы заявился в культурную столицу с рюкзаком за спиной и огромными амбициями. Теперь же количество его барахла едва влезало в багажник, не говоря про те вещи, которые уже перекочевали домой к Матвиенко. Шутки, что его квартира на самом деле шкаф Арсения, давно стали реальностью. А уж всех его скелетов Сережа знал по именам. — Ты сам прекрасно знаешь, что обязан это сделать. — Сереж. — Не Сережкай мне. Хоть кто-то из вас двоих должен достать язык из жопы и поговорить об этом. Сколько ты будешь от него бегать? — А если он взбесится? Лифт звякнул, извещая о своем прибытии, и Сергей повернулся к мнущемуся в дверном проеме Арсению. Их голоса эхом разносились по всему подъезду. — Мы же с тобой проговорили все «если». Держишь меня на быстром наборе. Если что-то пойдет не так, я приду за тобой. Пришлось поставить чемодан в нетерпеливо щелкающей пасти лифта, чтобы не дать тому уехать. Матвиенко подошел к лучшему другу и крепко сжал его плечо. — Ты справишься, Арс. Сам говорил, что лучше закончить раз и навсегда, чем жить как на иголках. Попов с натянутой улыбкой боднул Серегу лбом в плечо и махнул рукой в сторону лифта, возмущенно стучащего дверьми: — Иди, а то он мой чемодан сейчас пережует. И уже тише добавил, когда Матвиенко заходил в лифт: — Справлюсь, куда ж я денусь. Справится, Сережа знал это как дважды два. Потому что за те восемь лет, что они знакомы, не было ни одной ситуации, чтобы Арсений не справился. Было трудно, обидно, все шло не так, как планировалось, но в конечном итоге — справлялся. И здесь выстоит. Хотя разговор будет явно не из легких. Три дня назад Попов позвонил ему, сидя на промерзшей лавочке у дома, и рассказал, что, кажется, Руслан ему изменяет. И попросился какое-то время пожить, потому что продолжать делить крышу с Белым было исключено, а денег на съем не нашлось. Арс говорил и говорил, как разочарован, что не хочет ни минуты находиться рядом с этим человеком, что прямо сейчас поднимется в квартиру, соберет свои вещи и приедет. Сережа же спокойно ждал — он знал Арсения как облупленного, знал, что через десять-пятнадцать минут эмоциональный запал пройдет, уступив место рациональному мышлению. Так и вышло: стоило Попову выплеснуть эмоции, он спокойно стал рассуждать, стоило ли верить словам Щербакова, что для начала нужно найти доказательства и только после устраивать сцену с разделом имущества. К тому же, остаться без жилья в полюбившемся, но недешевом городе идея так себе. Так что следующие два дня Арс вел собственное расследование, еще раз связался с Лехой, попросив того держать встречу в секрете от Руса, но при этом говорить начистоту. Щербаков, пусть будучи не самым умным человеком на свете, был верным другом и до последнего не хотел обсуждать личную жизнь Белого за его спиной, так что Арсению пришлось использовать весь свой актерский талант, дар убеждения и две трети стипендии на обед в кафе, чтобы выведать необходимую информацию. А, да: еще и убедить самого Лешу, что это деловая встреча, а не свидание. — Ты же знаешь, что я не по вашим делам? — начал тот, еще не успев сесть за стол. — Конечно, Лех. К тому же, ты не в моем вкусе. На такое заявление Щербаков даже немного завис с приоткрытым ртом: — То есть Руслан в твоем вкусе, а я нет? — Ты уж определись, хочешь ты мне нравиться или нет. — По-гейски — нет. — Но то, что я не рассматриваю тебя как партнера, задевает твои тонкие гетеросексуальные чувства? — уже откровенно забавлялся Арсений. — Ты же понимаешь, что геи не бросаются на каждого мужика с мольбой о сексе? — и под полным сомнения взглядом пояснил: — Ты же не хочешь трахнуть каждую девушку, которую видишь? — Ну. Нет. — Вот и я не собираюсь трахаться со всеми подряд. — Точно? — Точно, Леш, точно. Затем разговор перетек в неприятное русло: Арсений узнал про Ахмедову, подрагивающими пальцами полистал фотографии на чужом телефоне, где на недавнем корпоративе эта самая Юля сидела у Руслана на коленках, как они танцевали вместе, как всем коллективом кривлялись на камеру ужратые в хлам. Белый тогда звонил ему по видеосвязи и заплетающимся языком говорил, что останется ночевать у Нурлана. Ага, у Нурлана, как же. Пришлось сглатывать ком обиды, когда Щербаков рассказывал, что дома у Руслана не было посторонних вещей: одна щетка, одна бритва, были, конечно, какие-то тупорылые статуэтки и странные вещи, но Рус всегда отмазывался, что купил в белой горячке, а выбросить рука не поднимается. Арсений не раз замечал, что после подобных вечеринок его вещи лежат не на своих местах, но Руслан нес очаровательную чушь и целовал так сладко, что Попов спускал ему это на тормозах. Как оказалось, зря. Сережа всегда говорил ему, что Белый — мутный тип, что ненормально постоянно сбагривать своего мужика из дома к приходу друзей, три года не знакомить ни с кем из круга общения, но Попов же пока сам лоб не расшибет — не поверит! Сереже хотелось хорошенько так настучать Арсу по голове, но вместо этого он отбивал нервную дробь пальцами по рулю и то и дело косился на темный экран смартфона — на случай, если другу понадобится его помощь. Руслан вошел в подъезд полчаса назад, и хотелось верить, что эти двое умеют разговаривать как взрослые люди. По крайней мере, насколько Матвиенко известно, Белый никогда не доходил до рукоприкладства во время ссор, зато великолепно прессовал морально, и здесь не знаешь, что хуже. Говорят, из двух зол нужно выбирать меньшее, но в данном случае лучше вообще гнать в шею такого человека, чем каждый раз слушать, какое ты говно ни на что не способное и никому не нужное, кроме него — такого жертвенного и великолепного. Выстукиваемый по рулю ритм зазвучал совсем уж нервно, Сережа в очередной раз сказал себе, что нужно дать этим двоим еще немного времени, прежде чем бежать сломя голову в беспокойстве за Арса, когда дверь подъезда оглушительно хлопнула, а Попов плюхнулся рядом на сиденье в расстегнутой куртке и криво повязанном шарфе. Матвиенко вопросительно поднял брови. — Я в порядке. Мотор ласковым тигром замурчал под капотом, когда они выехали со двора на широкую улицу, плавно вклиниваясь в поток машин. Арсений старательно пялился в окно, хотя знал, что его покрасневшие глаза не укрылись от внимания. Сережа заметил не только их: и дерганость движений, и наспех накинутую верхнюю одежду и всклокоченные волосы. Он молчал, давал время. Знал, что Арс ненавидит плакать при ком-либо. Он в целом редко когда срывался в слезы — на памяти Сережи лишь раз: после Антона. После мудацкого Шастуна, который в пару фраз разрушил не только то хрупкое счастье, что между ними было, но и превратил последний год Арсения в школе в сущий ад. Проблемы с родителями подтянулись позже, и эта отсрочка позволила Попову хоть немного подготовиться к скандалу. Сережа помнил, как Арс звонил ему по Скайпу после конфликтов в школе, как старательно тянул лыбу и отмахивался, хотя глаз и скула разливались фиолетовой опухолью, а бока болели после драк с Зинченко и такими же отбитыми ублюдками. Как серьезно друг был настроен уехать в Москву или в Питер, лишь бы подальше от людей, которые в него тыкали пальцем, словно он юродивый. А еще Сережа не понимал, как после всего этого Арсений простил Шастуна. Судьба-злодейка их еще и в университете свела: два человека в огромном городе-миллионнике, с бесчисленным количеством вузов, а эти двое поступили в один и тот же. Но сути это не меняло. Арсений простил ублюдка. Проснулся наутро после посвята и заявил: Антон запутался. Плел что-то про подмену эмоций, страхи, про то, что зол на Шаста и вместе с тем ему благодарен. Сережа тогда так охуел от этого заявления, но не сильно вслушивался в объяснения. В голове Арсения и так трудно разобраться, а когда там пьяные черти пляшут, так тем более. Но к тому моменту у Попова был Руслан, тема Шастуна почти не всплывала в разговорах, так что поводов для беспокойства стало в разы меньше. Теперь же с Белым было покончено, а Шастун нет-нет да снова мелькал в разговоре. Что же Арс топчется между этими двумя граблями, прости господи? — Заедем в мак? — нарушил тишину Матвиенко, поглядывая на друга. Тот сидел с поджатыми губами и выглядел настолько ледяным — дотронешься, пальцы отморозишь. — Он уговаривал меня на прощальный секс, представляешь? Совещание у него послезавтра, удача ему нужна. Арс хмыкнул и выгнул губы в жесткой ухмылке. — Ничего не отрицал. Он же нормальный мужик. Он же семью хочет, — Арсений пустым взглядом уставился на свои ладони. — Я ведь только сейчас понял, что он ни разу не говорил, что любит меня. Оказывается, это только бабам можно говорить. И вещи мои прятал, когда друзья приходили. Потому что жить вместе надо с девушкой. А со мной просто… прикольно. — Ты любил его? — помолчав, спросил Сережа, хотя интуитивно знал ответ. — Какая разница, любил я его или нет? Я ему верил — это главное. Матвиенко хотелось сказать, что в этом плане Арсений не сильно лучше Белого. Что им обоим было удобно вместе. Что, получается, ни один не любил другого, разве что Арс налево не ходил. Сережа не знал всех тонкостей чужих отношений. Сережа не в курсе, что эти двое друг другу обещали. Но Сережа хороший друг, поэтому молча повернул руль, сворачивая в МакАвто. А еще он понимал, что Арс раскис, поэтому мягко сжал его запястье и напомнил, что вместе они прорвутся, что Попов — боец, и справлялся с худшими препятствиями, и с этим тем более справится. Арс качнул головой, заявив, что и бойцам свойственно уставать и хотеть быть просто любимыми. Сережа чувствовал: на макфлурри он сейчас оставит целое состояние.***
— Наверное, так даже лучше, — сказала Ира с тяжелым вздохом. Она сидела у изголовья кровати, подогнув под себя ногу и обмотавшись пододеяльником, словно тогой. Нагая, красивая бабочка, которой Антон случайно стряхнул пыльцу с крыльев. Кузнецова натянуто улыбнулась и погладила его по коленке. — Это же всего раз. Я никому не скажу. Шаст дернул коленом и потер лицо руками. Если Ира не сдержит обещание, ему конец. Это позор. Его зачморят сильнее, чем Попова на одиннадцатом году обучения. У него, Антона Шастуна, упал. Прямо в процессе. С такой девушкой, как Ира, у него не то что стоять должно железобетонно — он членом гвозди забивать должен. Антон покосился на Иру, на что та лишь выпучила глаза и поджала губы. Последние десять минут они провели в тишине, прежде чем Кузнецова решилась на разговор. — Я пришла, чтобы расстаться… — она небрежно махнула рукой, — …последний секс, все дела. Попрощаться, так сказать. Еще сомневалась, правильно ли поступаю, но, видимо, это знак. — Какой? Вопросительный? — с нервным смешком откликнулся Антон и загнул пальцы вниз, показывая опущенную голову вопросительного знака. Упавшую, так сказать. Мда. Ира сильнее поджала губы, чтобы не рассмеяться, и подобралась ближе, обнимая бывшего парня за плечи. — Если у тебя на меня не стоит, какой смысл нам продолжать? — У меня стоит на тебя! — раненым зверем взревел Антон и тут же застонал, пряча лицо в ладони. — Просто так вышло сегодня. Я подумал не о том, и вот… — Видишь, ты еще и думаешь не обо мне во время секса! — радостно хмыкнула Кузнецова, цепляясь за каждую соломинку, аргументирующую их расставание. В ее системе координат все было просто: прийти, потрахаться и расстаться на позитивной ноте, пока в крови зашкаливают эндорфин и окситоцин. То, что у Антона пропало возбуждение прямо в процессе, только сыграло ей на руку. — Я... Да просто… Ир, — Шастун посмотрел на нее глазами побитой собаки и обнял себя руками за плечи. Он знал, что у них уже давно не клеится, что у девушки появился настойчивый поклонник, что сам Антон был для нее лишь временным вариантом. Но череда событий складывалась самым поганым образом, вновь заставляя копаться в себе, подвергая сомнениям те установки, которые он успел воздвигнуть за последние несколько лет. — Антон, — девичьи пальчики утешающе погладили его по голому плечу, а голос стал тише и печальней. — Нам вместе было весело, но это не те отношения, которые мне нужны, понимаешь? Я хочу, чтобы за мной красиво ухаживали, дарили дорогие подарки, хочу чувствовать себя королевой. И Никита… Он словно из моей мечты, веришь? Я долго его игнорила, но он настойчивый… — Не то что я. — Да. Без обид. У нас давно ничего не клеится, Тош. Я даже Никитину подослала, чтобы она тебе карты раскинула, нагадала, что нам не по пути, что стоит со мной расстаться, как тебе придет богиня неземная и все такое. Ну, чтоб морально тебя подготовить к расставанию. Но Дарина сказала, что у тебя какие-то свои проблемы и что я тебе даже не выпала. Что ж, подумал Антон, уже радует, что местная Ванга держит обещания и не треплет о результатах расклада направо и налево. С другой стороны, его только что бросили. Это должно было ударить по самолюбию, вызвать волну обиды, желание доказать, что он лучше этого нового Ириного хахаля, но внутри ничего, кроме пустоты, не было. Вот черт. — Я хочу побыть один, окей? Ира, уже болтавшая про своего Никиту, осеклась на полуслове и тяжело вздохнула, поджав губы. — Ты злишься на меня? — Нет, Ир. Хорошо, что мы прояснили все до того, как ты прыгнула к нему в койку за моей спиной, — Антон меланхолично дернул уголком губ вверх наподобие улыбки. — Спасибо, что ли. Кузнецова ответила ему такой же кривой ухмылкой и, быстро одевшись, взялась за ручку входной двери. — Если тебе будет нужна помощь, мы все еще друзья. Антон устало кивнул. — Взаимно, — он с нажимом провел рукой по лицу и тихо окликнул: — Ир… — Никому не скажу. Но разберись с этим. Она тихо прикрыла за собой дверь, и Шастун устало закрыл глаза. В груди зияла огромная бездна, заполняющая все пугающей пустотой, в то время как к глазам подступали слезы. Антон с силой сжал веки, до жжения, до белых мушек и так же сильно стиснул зубы. Хотелось орать, смеяться и плакать. Он ненавидел себя, ненавидел липкий страх и удушающий стыд, живущие в темных углах души. Он ненавидел Попова, который раз за разом заставлял его сомневаться в себе и собственной нормальности. Он ненавидел свою голову, так не вовремя подкинувшую образ Попова вместо скачущей на его бедрах Иры. Подумав единожды, Антон уже не мог избавиться от этого отравляющего видения. И пока девушка, наращивая темп, сжимала его плечи и пыталась достигнуть разрядки, Антон представлял, как липла бы ко лбу черная челка, как плыл бы взгляд потемневших синих глаз, как отчаянно он мог бы ловить губами рассыпанные по плечам шоколадные крошки-родинки. Мысли тут же вильнули хвостом, напоминая, что все это видит Белый: как Арсений стонет, выгибается, подставляется под прикосновения и поцелуи, как вскрикивает и мычит при оргазме. И гребаная, слишком живая фантазия так четко нарисовала под сжатыми веками эту отвратительную картинку двух сплетенных в экстазе тел, что Антона словно окатило холодной водой. Возбуждение пропало мгновенно. Казалось, если он хоть еще на мгновение подумает о голом Руслане, его попросту вырвет. Он настолько погрузился в свои мысли, что заорал от неожиданности, когда охреневшая от такого поворота событий Ира отвесила ему звонкую пощечину. Антон медленно натянул трусы и футболку. Мысли душили его, а червячок сомнения вновь подтачивал изнутри. Что если тогда он совершил ошибку? Что если все то, что он услышал и прочитал на форумах четыре года назад, было лишь отражением одной стороны монеты? В университете, помимо Арсения, было еще несколько студентов нетрадиционной сексуальной ориентации, Лена с Олей вообще встречались со первого курса, и никто не спешил смешивать их с дерьмом. Точнее, порой кто-нибудь мог кинуть грязную и гомофобную шутку в их адрес, но это было такой мелочью на общем фоне. В этом городе к ориентации относились проще, чем в Воронеже: казалось, только Антон слишком парился на этот счет. Шаст прикусил щеку изнутри и решил поговорить с человеком, который от него не отвернется, даже если посчитает последним ебланом. Проверить это на практике оказалось труднее, чем спланировать в мыслях, поэтому вместо того, чтобы начать серьезный разговор, Антон сказал: — Диман, погнали на «Человека-паука»? Сейчас как раз в «Мираже» крутят трилогию с Тоби. — О, нет, я свое отстрадал на финале «Мстителей», так что ближайшие пару лет даже не проси, — сразу поднял ладони в защитном жесте Позов и даже отступил на несколько шагов. — Мне хватило драмы после смерти Старка и Вдовы. — Но они ведь были культовыми персонажами! — тут же захныкал Шастун, следуя по пятам за лучшим другом. — Их лучше всего проработали, показали многогранность характеров, а не слили позорно, как Кэпа. Со Старка… — …началась киновселенная, — проговорили они в один голос. — Я знаю все это, но, Тох, в ближайшее время никаких комиксов. Я с удовольствием на футбол, но смотреть на людей-насекомых нет никого желания. — Человек-Паук — не насекомое. Он этот… членистоногий, — обиженно вздохнул Антон и сложил ладони в молитвенном жесте, хотя по количеству колец и браслетов больше сошел бы за цыганку. — Ну, пожалуйста, ты же знаешь, как я обожаю эти фильмы. Мне как раз нужно разгрузить мозги. Дима остановился посреди коридора и устало поправил очки за дужку. — Мне тоже. Поэтому и не хочу тратить свое время на то, что мне не интересно. Давай в другой раз, а? Если тебе нужно поговорить — приходи. Но в кино — извиняй. Мимо сновали студенты, задевая его локтями и плечами, пока Шастун побитой собакой смотрел на удаляющуюся спину лучшего друга. Он все понимал, сам терпеть не мог смотреть с Ирой ее сопливые мелодрамы. Но он необдуманно купил два билета на вечерний сеанс, и было крайне обидно тащиться одному. Антон брел на репетицию «Студенческой весны», когда понял, что есть еще один человек, который мог бы составить ему компанию. Вот только этот кто-то выглядел как ходячий мертвец: красные глаза и синие океаны усталости под ними, вялые движение и кривые, совершенно фальшивые улыбки. Арсений выглядел разбитым. От привычной активности не осталось и следа, он неспешно выходил на середину сцены и по бумажке объявлял номер, не приправляя по традиции собственными ехидными или шутливыми комментариями. Это было настолько вынужденно и не похоже на Попова, что тому пришлось объясняться перед организаторами и обещать, что на самом празднике все будет по высшему разряду. Антон, скинув рюкзак на сиденье в зрительном зале, терпеливо дожидался своей очереди, но взгляд то и дело возвращался к Арсению. Тот натянуто ему улыбнулся, объявив номер, и ушел в противоположную кулису. — А не то я тебе задницу надеру! — потряс в воздухе кулаком Антон, заканчивая юмореску под хихиканье оставшихся в зале участников. Его команда боялась, что руководство будет недовольно использованием такого слова со сцены, но номер получался уж очень смешным, так что ребята решили пойти на риск. Это было явно не опаснее, чем выбегать на сцену без штанов с приклеенными к трусам синтетическими шапочками волос. Но в тот раз его из школы за подобную выходку не выперли, и тут не выпрут. — Нужно доработать музыкальный номер, он все еще провисает, — протянул рядом Абрамов, и Антон кивнул. С музыкальной стороной у них действительно были проблемы: из всей команды только Ваня был и певец, и на дуде игрец, так что несмотря на дурной характер оставался незаменимым членом коллектива. И никто, кроме Шаста, не мог на него повлиять. — И нужно переделать отбивку, как договаривались. — Мы с ней четвертый год выступаем. Это уже как фирменный знак. Нас по ней узнают, как мушкетеров по плащам с белыми крестами! — Знаю, но у нас постепенно сменяется состав, и в следующем году из «старичков» останемся только мы с тобой. Мне кажется, будет лучше, если наша отбивка будет ассоциироваться исключительно с первоначальным составом. — Ну не знаю, — скривил губы Абрамов. — Я подумаю, но ничего не обещаю. — Ваня! — По-ду-ма-ю! — Тот уже спрыгнул со сцены и, не оглядываясь, махнул рукой на прощание. Антон в очередной раз подумал, что связываться с этим человеком было себе дороже и нужно было на первых курсах не лениться и все-таки уговаривать Гараева вступить в команду. На сцене резко погасли софиты, оставляя подсвеченным только зрительный зал, как бы намекая, что и ему пора убираться. Антон закинул на плечо рюкзак и медленно побрел к выходу, думая о том, что за болтовней упустил Попова. Идея все еще казалась тупой, как Михеева, но Антон настолько преисполнился в своем нежелании идти в одиночестве, что хотел рискнуть. С поцелуем же получилось. Может, и тут получится. — Ты не видела Попова? — спросил он замешкавшуюся в коридоре Иру. — В сторону выхода пошел. — Спасибо! — уже на бегу крикнул Шаст, лавируя между припозднившимися студентами и со всех ног несясь в сторону турникета, за которым маячила фигура Арсения. — Арс, погоди! Он замахал руками, привлекая к себе внимание не только Попова, но и уборщицы, которая тут же запричитала, что бегают всякие, не дают нормально полы помыть. — Чего тебе? Арсений выглядел вымотанным. Капилляры в глазах полопались, затопив белизну глазного яблока кровью справа от зрачка. Интересно, что стало причиной? Последний раз Антон видел Попова в таком состоянии только зимой на первом курсе, когда вернулся в Воронеж на каникулы, и ноги сами принесли к чужому подъезду. Тот же меланхоличный взгляд, те же тусклые интонации. Шаст даже опешил. — У тебя все в порядке? Попов скривился, словно от зубной боли, но врать не стал. — Не совсем. Но тебя это не касается. Что хотел? И снова этот излюбленный сучий тон. Антон одернул себя, чтобы тут же не скрестить руки перед грудью и не выдать очередную грубость. Головой он начинал понимать, что Арсений имеет право разговаривать с ним в таком тоне, но сердцем… Оно все еще обиженно кричало, что Попов обманщик и пидорас последний. — Сейчас в кино крутят трилогию Паучка с Тоби. А у меня один билет лишний. — Эм, что? — Ты ж вроде умный, Арс. В кино, говорю, пойдешь со мной? На лице собеседника отразилась такая степень охуевания, что Антон непроизвольно прокрутил в голове собственную фразу, пытаясь понять, что в ней сверхъестественного. — До экзаменов еще несколько месяцев, — совладав с собой, медленно, с сомнением проговорил Арсений. — Если тебе нужна опять удача на семинар, не нужно меня задабривать подобным образом. Лучше сходи с Позовым. — Да, блять, Арс, что ты начинаешь? Может, я с тобой хочу! — Отказался? — после паузы улыбнулся Попов. — Отказался, — со вздохом проигравшего согласился Антон. — А Ира? — Мы расстались. — Оу. Сочувствую? — Вот только не ври, что тебе жаль. — Не жаль, — согласился Арсений и посмотрел на Антона смешливым, но уставшим взглядом. — Это же части с Ван Гогом и Лепсом? — Да, — с облегчением рассмеялся Антон и сжал лямки рюкзака. — А в третьей части там еще Веном. — Точно. Человек-Паук против Человека-Жижи. — Арс, — получилось слишком нежно, на выдохе, словно не было этих тяжелых четырех лет порознь, словно между ними не лежала пропасть обид и недомолвок. Арсений впервые за последние несколько дней улыбался по-настоящему, и Антон гордился, что эта улыбка предназначалась только ему одному. И вместе с тем тут же царапнул грудь изнутри страх, что кто-то может увидеть, подумать что-то не то. Шастун прочистил горло и попытался добавить в голос серьезности: — Что скажешь? — Где встретимся? — Давай сразу у кинотеатра на проспекте Энгельса. — Идет. — С меня билеты, с тебя попкорн, — хитро прищурился Антон и тут же испуганно протараторил: — Это не свидание. — Конечно, нет, — фыркнул Попов. — На свидание с тобой я бы и не пошел. И, развернувшись на пятках, неспешно вышел из здания университета, в очередной раз оставив Антона задыхаться от возмущения.***
четыре года назад
— Нужно идти. — Еще минуточку, — пробубнил разомлевший Шаст и вновь потянулся к губам лежащего на нем Арсения. Поцелуй получился легким, ленивым и немного сонным. Они оба совершенно размякли на солнце, светившем аккурат на кровать Антона. Арсений завозился, пытаясь заставить себя встать, но получил поцелуй в нос и улегся обратно, утыкаясь подбородком Антону в грудь и жмурясь, как довольный кот. Шастун приоткрыл один глаз, щурясь от солнечных лучей, и нежно посмотрел на Попова. Чего он только не начитался на форумах: пользователи подтверждали догадки друзей, что все это неправильно, заразно и ущербно. Но почему же, стоило увидеть Арса, он расплывался в улыбке и таял, как пломбир на солнце? Казалось, даже ощущал тех самых пресловутых бабочек в животе. Шаст прошел несколько онлайн-тестов, чтобы определить, есть ли в нем гейские замашки, но все результаты твердили, что он натурал. Только один раз выпало, что он может быть би, но Антон тут же недовольно смахнул вкладку. Следуя прочитанным советам, он пытался представить на месте Арсения другого парня, но все теплые эмоции тут же отступали, оставляя пренебрежение, близкое к отвращению. Путем перебора и длительных размышлений Антон пришел к выводу, что из всех знакомых ему еще немного симпатичен Лазарев: он всегда доброжелателен, хорошо выглядит и даже пахнет приятно. Возможно, будь они ровесниками, он мог им заинтересоваться. Но Сергей Вячеславович был учителем, и потолком испытываемых к нему чувств оставалось уважение. В Арсения же он влюбился. Антон зажмурился, тут же пристыдившись мысленного признания. Ведь влюбляться нужно было в девчонок, а он вот так нелепо вкрашился в Попова. Так сладко и стыдно одновременно. И так неправильно. Арсения хотелось обнимать, любоваться его улыбкой, держать за руку и украдкой целовать в висок, нос, губы и закрытые веки, хихикать, когда тот смущается и вжимает голову в плечи, если рассыпать поцелуи по шее. Антону не хотелось скрываться, но страх быть непонятым, стать объектом разочарования, насмешек и осуждения был слишком велик. Шастун знал, что от него отвернутся друзья и одноклассники. А что скажет мама? Больше всего Антон боялся увидеть разочарование в ее глазах. Он настолько загнался, что вздрагивал и выдергивал руку из ладони Арсения каждый раз, когда они сидели у пруда, гуляли вечером в сквере и просто засиживались в кафе. А потом долго извинялся многочисленными поцелуями и долгими объятиями, стоило им остаться наедине. Плел про то, что ему нужно время, что он просто не хочет сплетен, и со временем лапша на ушах Попова грозила стать длиннее, чем собранные в хвост волосы. Антон хотел быть с Арсением. И вместе с тем он хотел оставаться нормальным. — Ты в порядке? — Арс приподнялся на локтях и обеспокоенно заглянул в зелень глаз. — У тебя так сердце заколотилось. — Да-да, все ок, — закивал Антон, понимая, что собственные мысли вновь отравляют моменты их редкого уединения. — Иди сюда. Он сел в постели и, дождавшись, пока Арсений перекинет ногу и удобно устроится на его бедрах, властным движением притянул его к себе за шею, сталкиваясь губами в жадном поцелуе. Он искал забвения, пытался растворить сомнения и тревоги в ответной ласке. Родные пальцы вплелись в его кудряшки и сжали, заставляя охнуть: кончик языка Попова игриво коснулся пухлой верхней губы, прежде чем снова скользнуть в горячий рот и сплестись в поцелуе. — Арс, — шумно выдохнул Антон и с нажимом провел ладонями по спине, заставляя прогнуться и вжаться бедрами в низ его живота. Даже сквозь джинсы он чувствовал чужое возбуждение, и это рассеяло последние крупицы сомнений. Он хотел Арсения. Господи, как же он его хотел. Ладони уверенно сжали ягодицы Попова, и тот низко застонал в губы, совершая несколько плавных движений тазом, бесстыдно притираясь задницей к натягивающему тонкие домашние штаны члену. — Черт, Шаст. Арсений сорвался в иступленные поцелуи, касаясь губами везде, где только мог дотянуться. И пока пальцы Антона нагло выправили из штанов рубашку и уже скользили по спине, изучая, касаясь боков и с нажимом опускаясь по обе стороны от линии позвоночника, губы Попова порхали по длинной шее, то и дело подменяя нежные поцелуи на легкие укусы. — Как же долго я об этом мечтал, — промурчал Арсений куда-то в основание шеи и коснулся кончиком языка яремной ямочки, заставляя кожу покрыться мурашками. Он настойчиво потянул вверх края футболки, вынуждая Антона поднять руки и выпутаться из ненужной тряпки; чтобы тут же сползти ниже, не переставая осыпать поцелуями грудь и взволнованно подрагивающий живот. Кончик языка лизнул кожу над резинкой штанов, несмело, словно на пробу, и Антон приподнялся на локтях, ошалело глядя на замершего Арсения сверху вниз. — Арс, ты уверен? Тот кивнул и решительно развязал белые завязки на поясе, приспуская штаны ниже. Антон выдохнул сквозь приоткрытые губы и попытался сконфуженно свести колени вместе, но сидящий между ними Арсений его остановил, не сводя взгляда с натягивающего трусы члена. Возле головки на ткани образовалось маленькое влажное пятнышко, и Попов нервно улыбнулся. Антон видел, как тот волнуется, кожей ощущал повисшее в воздухе напряжение и смущение, но не мог отвести взгляда от столь завораживающей картины. Он ведь никогда и ни с кем не пробовал ничего подобного. Вообще дальше поцелуев не заходил, пока не встретил Арсения. Страх шептал прикрыться, но Антон не двигался, позволяя рассматривать себя, тем самым показывая едва ли не высшую степень доверия. Взгляд голубых глаз встретился с его, и Арсений медленно наклонился ниже, шумно сглатывая, и ведя приоткрытым ртом вдоль обтянутого тонкой тканью члена. Губы сомкнулись на головке, сжимая ее, срывая с губ Антона хриплый тихий стон. Он кожей чувствовал чужую победную ухмылку и шире развел ноги, когда Арсений скользнул губами ниже, оставляя поцелуи на внутренней стороне бедра. Антон согнул ноги в коленях и потянулся рукой вниз, чтобы вплести пальцы в волосы и подтолкнуть голову этого засранца обратно, когда слух каким-то чудом поймал звук проворачивающегося в замочной скважине ключа. Это было сродни окатыванию ледяной водой: Шастуна подбросило на месте, он отпихнул выцеловывающего его бедро Арсения и принялся суматошно шарить руками по постели в поисках футболки. — Антон? — Обиженный и растрепанный Попов все так же сидел на постели, ничего не понимая. — Антон! Что произошло? Я сделал что-то не то? — Мама пришла, — в ужасе выпалил Шастун и попытался привести себя в порядок, хотя бардак на голове и сбитая постель выдавали его с потрохами. Недоуменно моргающий растерянным воробушком Арс только усугублял картину. — Антош? — послышалось из коридора, и это словно заставило Попова встрепенуться. Он резко вскочил на ноги и принялся заправлять рубашку обратно в джинсы, но та как назло комкалась черте как. Поэтому он плюхнулся обратно на задницу, вытащил первый попавшийся учебник, раскрыв его на случайной странице, ровно в тот момент, когда после деликатного стука дверь отворилась. — Ты не откликался, вот я и… Ой. Здравствуй, Арсений. Не знала, что у нас гости. — Добрый день, Майя Олеговна, — деловито кивнул Арс, надеясь, что его не сильно выдают алеющие щеки. Он привычным движением провел рукой по волосам, понимая, что выглядит ужасно растрепанным, но, кроме как держать лицо, ничего не оставалось. Подставлять притихшего Антона перед мамой он не планировал. Трудно разговаривать про отношения с родителями, даже с самыми лояльными, а сразу вываливать информацию, что завел не подружку, а парня — это слишком жестоко. — Я забежал на часок-другой в гости. Надеюсь, вы не против. — Конечно, нет, — широко улыбнулась женщина, но тут же перевела строгий взгляд на сжавшегося в изголовье кровати сына. — Нужно было меня предупредить. Она еще раз посмотрела на Арсения, невозмутимо держащего учебник вверх тормашками, на сына с подушкой на коленях и нервно-бегающим взглядом, и тяжело вздохнула. — Подходите на кухню через полчаса, пообедаем. Бросив еще один задумчивый взгляд на Антона, женщина закрыла дверь, оставляя парней наедине. Шаст тут же с тихим стоном уронил лицо в ладони, а Арсений резко развернулся к нему, взволнованно касаясь коленки. Антон вздрогнул, но не отстранился. — Ты говорил, ее до вечера не будет, — зашептал Попов, словно женщина могла стоять под дверью и подслушивать. — Ты сейчас меня обвиняешь? — Что? Нет! Просто это было неожиданно. Я думал, у нас есть время. — Что мама теперь подумает… Арсений тяжело вздохнул и взял лицо Антона в ладони, заставляя посмотреть на себя. — Все, что нужно, она уже подумала. Но, уверен, она очень тебя любит, и никакие предрассудки между вами не встанут. А я буду рядом в случае чего. Обещаю. — Она решит, что я не такой. Что я ненормальный. — Эй-эй, Тош, ты абсолютно нормальный. И твоя мама это прекрасно знает. Не недооценивай ее. Она умная женщина и все поймет. — Ты не понимаешь, — вздохнул Антон и уткнулся лицом в грудь Арсу, прикрывая глаза и пытаясь успокоить зашедшееся в ужасе дыхание. — Блять. Как же это все, блять, не вовремя.***
Арсюша Я подбегу в школу к концу твоей репетиции, ок?Ок. Напиши, как придешь, нужно будет от пацанов смыться
Антон спрыгнул с подоконника и закинул рюкзак на плечо. Три экзамена уже остались позади, а репетиции выпускного ставили все чаще и чаще, поэтому приходилось наведываться в опустевшую школу, где, помимо задействованных в мероприятиях старшеклассников, обитали только преподаватели да редкие ученики, посещающие факультативы. Актовый зал располагался на первом этаже, так что Антон зашаркал ногами к лестнице, когда кто-то окликнул его по имени. — Сергей Вячеславович? — расплылся в улыбке Шастун, хотя в голосе звенело скорее удивление. Но он не мог перестать улыбаться математику: каждый раз, когда его видел, сразу непроизвольно лыбился как идиот. Лазарев был строгим, но справедливым преподавателем. Из тех, что в классе три шкуры спустит, но при этом всегда дотошно разъяснит тему, пока обратившийся за помощью ученик не вникнет в суть. Было обидно, что он ничего не преподавал у их параллели, ведя часть классов с пятого по десятый. Но зато повезло Арсению, у которого Лазарев был классным руководителем. Странно только, что Попов не обратился к нему за помощью, а пошел на платные курсы к маме. Но на это было грех жаловаться — иначе они бы вряд ли познакомились, а еще Арсений не только приносил деньги, но и помогал маме убедиться, что она хороший педагог и не стоит бояться брать больше учеников на репетиторство. — Даже жаль прощаться с твоим классом, — Лазарев шагнул ближе и мягко улыбнулся. — А ваши сценки в КВН очень здорово разбавляли праздники. Не забрасывай юмор, обязательно запишись в университетскую команду. — Вы так уверены, что я поступлю? — брякнул Антон и тут же захлопнул рот, на что математик лишь звонко рассмеялся. — Конечно, поступишь, Антон. Не бойся подавать туда, куда хочешь. Порой упорством можно добиться очень многого, — учитель задумчиво замолчал и посмотрел на Шастуна другим взглядом, более серьезным и вкрадчивым. Наверное, так он смотрел на своих уроках. — Я серьезно. Не бойся. Даже если родители хотят видеть тебя в одной профессии, но ты понимаешь, что душа лежит к другому, — это твоя жизнь. Я то же самое говорю Арсению, но пока авторитет его родителей слишком велик. — Он очень боится их разочаровать, — осторожно кивнул Антон и сжал лямки рюкзака. Он не очень понимал, почему учитель решил обсудить с ним одного из подопечных, но при любом разговоре про Попова Шастун навострял уши, словно кот. — Как и каждый из нас. Но нельзя вечно оправдывать чьи-то ожидания, на собственную жизнь времени не останется, — Лазарев говорил спокойно, без нравоучений, просто рассуждал на равных. — Я рад, что вы с Арсением подружились. Может, тебе удастся повлиять на него больше, чем мне. Из него, конечно, может получиться великолепный ученый, может, даже знаменитый математик… — Хах! — …но он горит идеей стать актером. Антон? Сергей Вячеславович вскинул брови в недоумении, и Шастун тут же стушевался из-за внезапно слетевшего с губ смешка. — Я сказал что-то смешное? — Нет, — замотал головой Шаст и переступил с ноги на ногу, чувствуя себя второклашкой у доски, на которого с осуждением пялится весь класс. — Просто вы сказали, что Арсений — хороший математик, вот я и рассмеялся. Это же шутка была, да? — Нет. Я говорил серьезно. — Но ведь ему тяжело дается ваш предмет. Особенно геометрия. Он ведь и на ваш кружок ходит целый год, чтобы разобраться в программе! — звонко заключил Антон, радуясь, что смог привести стоящий аргумент в этом странном разговоре. — В качестве преподавателя, — кивнул Лазарев. — Арсений вместе со мной ведет математический кружок. Он лучший в классе по моим предметам, всегда им был, поэтому я назначил его правой рукой. Когда у меня нет возможности провести факультатив, Арсений меня заменяет. И он ни разу не подводил. Чего, блять? Наверное, вопрос высветился у Антона на лбу красной бегущей строкой, потому что Лазарев сильнее нахмурился и положил руку ему на плечо, встревоженно всматриваясь в глаза. — Антон, ты в порядке? — Ничего не понимаю, — затряс головой тот и сделал шаг назад. — Арс же… Он же ходит к моей маме уже год на дополнительные занятия. Вечно жалуется, что что-нибудь да не понимает в геометрии или формулу забудет… — Не понимаю, о чем ты говоришь, — покачал головой учитель. — Арсений лучший в моем предмете. В этом можешь быть уверен. Это какой-то бред. Фарс. Розыгрыш. Шастун еще раз тряхнул головой, словно все сказанное высыплется через уши абсурдным набором слов. Зачем Арсению ходить на допы, платить деньги, чтобы его учили тому, в чем он и так хорош? Это какая-то чушь. Нет-нет-нет, мама бы поняла, что что-то не так. Или нет? Но судя по встревоженному взгляду Сергея Вячеславовича, все именно так и было. Антон попятился в сторону лестницы. — Я пойду. Там репетиция, много дел. Сами знаете. Извините. И побежал вниз, перескакивая через ступеньки, едва не завалившись в пролете второго этажа, чудом успев схватиться за перила. Он не мог. Это же Арс. Он бы никогда так не поступил. Но ситуация была однозначной: Арсений лгал ему с самого начала.