***
Шан Цинхуа считает, что расспросить Шэнь Цинцю о тех самых слухах и Системе — хорошая идея. Более того, ему везёт, и он натыкается на странствующую пару любовников, когда сам плетётся в известном только его ногам направлении. Единственный минус этой встречи — он рассчитывал на более радушный прием старого друга-попаданца. — Гм, как дела, Гуа-сюн? — спрашивает Шан Цинхуа, когда наконец привыкает к не совсем дружеской атмосфере. Он старается не замечать пристальный взгляд Ло Бинхэ, от которого по коже бегут мурашки и потеют ладони. Шэнь Цинцю привычным жестом раскрывает веер. — Всего хватает, всем доволен, — отвечают ему тем самым спокойным тоном, который, как правило, ставит точку в разговоре. Какое-то время они молчат. Шэнь Цинцю продолжает лениво обмахиваться веером, Ло Бинхэ, вероятно, мысленно расправляется всеми возможными способами с Шан Цинхуа, не переставая излучать недовольство и показывать, как не рад видеть своего шишу, а сам виновник гнетущей атмосферы рассматривает убранство их гнёздышка. Наконец Шэнь Цинцю произносит: — Бинхэ, мы хотели пообедать. — Я понял, шицзунь! Вмиг сделавшись радостным, главный герой сбегает в сторону кухни. Шан Цинхуа вздыхает и едва не хватается за сердце от накатившего чувства спокойствия и облегчения. — Как дела в Царстве Демонов? Все ли в добром здравии? — непринужденно спрашивает он. — Понятия не имею. Мы не связывались ни с кем с тех пор, как ушли странствовать. — Вижу, жизнь ваша только процветает, — делает он очередную попытку завязать разговор. — А как дела сердечные? Не ссоритесь, не ругаетесь, тарелки не бьете? — Говори прямо. — Ты давно общался с Системой? Шэнь Цинцю задумчиво стучит веером по подбородку. — Может быть, пару недель назад. Основной сюжет завершился, так что не вижу смысла больше общаться с ней. А что? «Что "что"? Главный герой страдает, а ты и глазом не моргнешь! И кому приходится узнавать о его боли? Такому второстепенному персонажу, как я!» — А то, что она не может достучаться до тебя и теперь достаёт уведомлениями меня! Ты знал, что у твоего ненаглядного лотоса каждый день по несколько раз увеличиваются очки разбитого сердца? Шэнь Цинцю едва не испуганно смотрит в сторону — туда, где теперь горит его окошко Системы. Завидев его хмурый и обеспокоенный взгляд, Шан Цинхуа, сложив руки на груди и довольно улыбнувшись, добавляет: — То-то же, запомни доброту Сян Тянь Да Фэйцзи и отплати миской лапши. — У меня нет очков разбитого сердца. — Что? — переспрашивает Шан Цинхуа. — У меня нет никаких очков разбитого сердца, — повторяет Шэнь Цинцю почти по слогам, как для какого-то маленького ученика. — Тогда откуда они у меня? Ранее Шан Цинхуа не сталкивался ни с какими очками или баллами. Его миссией было спасти Мобэй-цзюня, подняться до звания пикового лорда и выжить (хоть о последнем нигде не было написано, но он считал это само собой разумеющимся). Может, дело было в том, что его учетная запись не была связана с Ло Бинхэ, как было в случае с Шэнь Цинцю. Тогда вопрос: что изменилось сейчас? Шан Цинхуа хмурится и снова открывает окошко Системы. [Очки разбитого сердца: 4800] В какой-то момент они начали расти как на дрожжах. Он не знает предела этому числу, но с каждым разом ему страшнее смотреть на него из-за боязни за весь мир (читай: за собственную жизнь). — Это твои очки, — делает вывод Шэнь Цинцю. — С кем связан твой аккаунт? — Понятия не имею, — пожимает плечами Шан Цинхуа. Неожиданно Шэнь Цинцю спрашивает: — Что с Мобэй-цзюнем? — Слуга и господин разошлись как в море корабли, — отвечает он, стараясь придать голосу спокойствие. При мысли о Мобэй-цзюне что-то колет под сердцем, но он списывает всё на неприятные воспоминания об их расставании и столкновении с самым ужасным дядей. — Не знаю, что с ним да как. Кстати, — решает он перевести тему, не давая Шэнь Цинцю и рта раскрыть, — вы серьезно не знаете, что происходит в Царстве Демонов? — Я ведь уже отвечал. «Вот уж и впрямь голубки! Скинули с себя все обязанности, разорвали связи с внешним миром и уплыли, как утки-мандаринки. Поминай как звали». — Просто говорят, что кто-то из демонической верхушки болен и уже находится на смертном одре. Вот и хотел узнать, кто бы это мог быть. Так, знаешь, любопытство. Но, наверное, это всего лишь слухи. Шан Цинхуа все же удается вкусить лапшу, пропитанную мастерством Ло Бинхэ. Он душу продаст, лишь бы есть такую вкусную лапшу до конца своих дней. Увы, стоит доесть, как ему мягко намекают, что пора прощаться. — Этот ученик благодарит шишу Шана за встречу и желает хорошего пути, — без капли искренности заявляет Ло Бинхэ. — В следующий раз мог бы предупредить за месяц до визита, — уже тише добавляет он. Стоящий рядом с ним Шэнь Цинцю мягко стучит по его макушке веером. — Имей уважение к своему шишу. Если изначально Шан Цинхуа хотел напроситься на ночлег (хотя и подозревал, что ему место уготовано разве что на лавке в саду), то, увидев эти полные обожания взгляды, пожелал поскорее уйти. — Шан-шиди, — зовет его Шэнь Цинцю, когда он уже переступает порог. Шан Цинхуа поворачивается к нему. — Подумай о том, чтобы встретиться с Мобэй-цзюнем. Я уверен, что твои очки связаны именно с ним.***
Говорят, правая рука Ло Бинхэ, Его Величество Мобэй-цзюнь, скоро умрёт. Шан Цинхуа слышит это сам от Линьгуан-цзюня, когда тот пытается избавиться от него. Ему кажется, что на него вылили цистерну ледяной воды — новость так поражает его, что он не замечает направленной в его сторону демонической энергии и та пронзает его лодыжку. Линьгуан-цзюнь наступает на колено другой его ноги. — Подумать только, — начинает он, прилагая больше усилий. Шан Цинхуа кажется, что он слышит хруст костей. — И ради такой падали вредный мальчишка прочесал всё Царство Демонов? Вместо того чтобы в тишине и спокойствии доживать свои последние часы, он решил потратить все оставшиеся силы на поиски тебя. А знаешь, — задумчиво произносит Линьгуан-цзюнь, перекатывая чужое колено носком ботинка. Шан Цинхуа шипит. — Может, я и пощажу тебя. В конце концов, ты оказал мне услугу. Не будь тебя, проклятие бы не подействовало на Мобэя. Проклятие. Когда они только встретились, Линьгуан-цзюнь, как типичный злодей в его новелле, рассказал о том, что сделал, — проклял Мобэй-цзюня, когда тот поглощал ступени мастерства предков. Из-за этого проклятия тело Мобэй-цзюня с каждым днём слабело и он был вынужден откашливать растущие в нем цветы, уже наверняка укоренившиеся и приносящие невероятную боль. Одним словом, Мобэй-цзюнь медленно умирал. Те слухи были о нем. Единственное, чего он не понимал и до сих пор не понимает, — это самое проклятие действовало только в том случае, если жертва имела безответные чувства к кому-либо. Но Мобэй-цзюнь не влюблён — знай об этом Шан Цинхуа, он бы упивался слезами разочарования где-нибудь далеко-далеко, а после, вероятно, отправился в свой мир проживать остатки жизни с разбитым сердцем. Этот зловредный дядя снова всё путает! Устав слушать его болтовню, Шан Цинхуа набирает в лёгкие побольше воздуха и истошно кричит: — Мой король! Он чувствует раньше, чем видит, как пространство трещит и тут и там ползут черные тени. Мобэй-цзюнь даже не обращает на него внимания, когда ступает на землю. Едва завидев дядю, он хмурится (всегда ли его прекрасное лицо было таким бледным?) и зарядом ледяной демонической энергии отправляет Линьгуан-цзюня в полёт, прямо в ущелье. Наконец он переводит взгляд на Шан Цинхуа. Тот, припомнив его слова в их последнюю встречу, закрывает лицо руками. — Можешь сделать вид, что меня здесь нет! — выкрикивает он. После этих слов он слышит, как лёд хрустит под чужими ногами, и чувствует прохладу воздуха. — Ты… Мобэй-цзюнь не договаривает. Вместо этого раздается сильный кашель, за которым следует звук падения чего-то тяжелого на землю. Шан Цинхуа осторожно раздвигает пальцы руки и позволяет себе взглянуть на его короля. При виде упавшего наземь Мобэй-цзюня в его голове вспыхивают воспоминания об их первой встрече, когда раненый молодой Мобэй-цзюнь точно так же упал, а Шан Цинхуа, имея в голове трусливые мысли, хотел его убить. В этот же раз в его груди вновь что-то колет: то ли от вида засыхающей крови в уголке побелевших губ и груды запятнанных лепестков, то ли от собственных нахлынувших чувств. Он подползает к распластанному на земле телу, шипя и ойкая каждый раз, когда раненая нога задевает камни, и тянется рукой к белому лицу и обескровленным губам с прилипшим лепестком незабудок. Так значит, это правда. Мобэй-цзюнь действительно проклят болезнью хуату и теперь умирает от неразделенной любви к кому-то. Шан Цинхуа ставит своей целью доставить его короля обратно во дворец, а затем исцелить его от болезни хуату. Он автор. Он бог этого мира. Он наверняка найдёт способ, как сделать это, а потом вернётся к привычной рутине, когда его поколачивали трижды в день и гоняли с Аньдина во дворец и обратно.***
Дворец встречает его на удивление тепло — ему даже чудятся радость и облегчение на лицах придворных демонов, когда он возвращается вместе с Мобэй-цзюнем. Он просит принести ему в личные покои его короля, в которых размещается сам (никто не высказывается против, что тоже удивительно), все свитки и книги о любовных проклятиях, и погружается в чтение. Последующие два дня Шан Цинхуа не отходит от постели Мобэй-цзюня. Его король не просыпается, но он точно жив.