Малиновое варенье

Февраль 2018-го года. Малоизвестный горнолыжный курорт.

      Вот не зря во многих славянских языках февраль называют «лютым»: мы застали настоящую русскую зиму, поистине суровую и завораживающе красивую. За окном грозно завывает ветер. Старые деревянные рамы не справляются с его мощными порывами — продувает. Ежусь от пробежавшего по оголенным участкам кожи холодка, но прятаться не спешу, наслаждаюсь природной картиной: снежные массы застилают собой все вокруг, абсолютно белое полотно в свете блеклых уличных фонарей. Четвертый день метель, четвертый день мы в заточении.       Аромат пряностей возвращает в реальность: моментально реагирую и выключаю огонь. Некая Ирочка на странице недурного кулинарного форума заверяет, что крайне важно не доводить глинтвейн до кипения — верю и четко следую пошаговому рецепту желанного горячего напитка. Прикрываю небольшую кастрюлю крышкой и оставляю на журнальном столике рядом с печкой. Через десять-пятнадцать минут мое творение настоится, еще сильнее насытится запахами корицы, душистого перца, кардамона, гвоздики и цитрусов.       Я, довольный собой, широко улыбаюсь и уже предвижу приятный вечер. Однако мой дорогой друг, по совместительству компания в спонтанном путешествии, думает иначе. — Сереж, все хорошо? — подхожу ближе к застывшему на пороге мужчине, всматриваюсь в его заметно побледневшее лицо, — ты в порядке?       Все его тело изрядно напряжено. Сережа старательно кутается в огромный шерстяной свитер, но это ничуть не помогает — его потрясывает. — Я так больше не могу, здесь невыносимо холодно, — практически скулит от отчаяния, — думал, хоть в душе согреюсь, вода едва теплая, — поднимает на меня свой полный печали взгляд и тяжело выдыхает, — я устал.       Пока я любовался неописуемой красотой стихии, Сережа переживал свою персональную драму — этот солнечный мальчик не создан для холода.       Я замечаю его покрасневшие глазки. Голову заполоняют тревожные предположения: неужели он стоял под струями прохладной воды и заливался слезами от бессилия…       Смотрю на него с неподдельным сочувствием, молча разворачиваюсь и ухожу. Для того, чтобы согреть своего истощенного приятеля, мне не хватает некоторых особо важных атрибутов: заглядываю в спальню, подхватываю с кровати массивное пуховое одеяло и пару подушек и возвращаюсь в гостиную. — Пойдем, — легонько сжимаю Сережино запястье и увлекаю за собой вглубь комнаты.       В сердце нашей деревянной «крепости» я обустраиваю уютное гнездышко: кидаю подушки к изголовью дивана, расстилаю одеяло и усаживаю Сережу рядом с собой.       Не могу сказать, что электропечь для обогрева конкретно этого дома отличается колоссальной эффективностью: мы скорее околеем, чем она создаст человеческие условия. Однако зона рядом с ней — по-прежнему самое теплое место. — Иди ко мне, — произношу спокойно — так, словно расположиться на диване и зазывать друга в свои объятия не более чем повседневная история.       Сережа смотрит на меня бесконечно долгие несколько минут, не шевелится.       Я пытаюсь прочитать его эмоции — бесполезно. Я не вижу в его глазах смущения, растерянности, страха. Я не вижу раздражения, недовольства, презрения. Я не вижу радости, желания. Меня пугает его пустой убитый взгляд. — Сереж, я просто хочу… — не выдерживаю повисшего в воздухе напряжения и решаю с ним объясниться, не дает: без лишних слов присоединяется, укладывается на моей груди.       «Я просто хочу помочь тебе согреться» — фраза, которая должна была слететь с моих уст. Договорить ее я больше не в силах.       Сережка, словно маленький пушистый котенок, прижимается ко мне всем своим телом. Практически полностью прячется в одеяле, ныряет в него с головой — «на поверхности» остается лишь темная макушка.       Он греется, а я тону в подаренных им ощущениях. Мы достаточно давно ходим по грани, ведем себя неоднозначно: я совсем не замечаю, как смотрю на него завороженно, а Сережа напрочь забывает о личных границах. Между нами было довольно много спорных ситуаций, но такая близость случилась впервые — я слышу, как сердце в моей груди забилось быстрее. О какой дружбе может идти речь, когда от одних прикосновений человека перехватывает дыхание? Делаю тихий рваный вдох и осторожно поглаживаю его спину.       Сережины руки блуждают по моему торсу. Как только ледяные пальчики забираются под плотную ткань свитера и ложатся на мою талию, я моментально прихожу в себя. Изо всех сил держусь, чтобы не подскочить на месте — страшно холодный, отрезвляет.       Настало время тяжелой артиллерии! Тянусь к заветной кастрюльке и после несложных манипуляций напиток нашего сегодняшнего вечера готов. Треплю волосы своего особенного товарища, привлекаю его внимание: — Серень, — как только Сережа приподнимается, я протягиваю ему стакан ароматного глинтвейна, — возьми. — Приятно пахнет, — обвивает ладошками обжигающую посуду, аккуратно подносит к своему лицу и наслаждается запахами, — спасибо.       Каждый погружен в свои мысли, не разговариваем.       Мы поменяли позу, но сохранили тесный контакт: Сережа не отстраняется, а лишь удобнее устраивается у меня под боком. Ворвавшийся в нашу кровь алкоголь помогает окончательно раскрепоститься: я чувствую свободу в своих действиях — новое состояние, удивительное и манящее. Я отчего-то уверен, что могу позволить себе положить руку на его плечо, прижать к себе крепче и не отпускать.       Сейчас мы совершенно не похожи на друзей. Именно сейчас наше общение кажется мне максимально правильным. — Оттаял? — спрашиваю с озорной усмешкой, когда Сережа отставляет пустой стакан на журнальный столик и принимается снимать с себя свитер. — Хочу быть ближе к тебе, — шепчет на предельно близком расстоянии и чертовски уверенно принимается раздевать меня, искуситель. — Ты же знаешь, что у меня под ней, — прежде чем он потянет мою кофту вверх, добродушно предупреждаю, — ничего нет?       Опускает голову, сладенько улыбается и приступает к делу — не отвечает, но кристально ясно демонстрирует мне свою позицию. Ох уж этот тихий омут!       Сережа медленно проводит своей ладонью по моей ключице, на пару мгновений замирает. Его взгляд сосредоточен на моем теле, а мой на его лице: не могу оторваться от столь желанных приоткрытых губ.       Легонько толкает меня в грудь, вынуждает опуститься на диван — ждать не заставляет, ложится следом. Совсем недавно я тонул в невинных нежных эмоциях, сейчас же я чувствую стремительно нарастающее сексуальное напряжение. Сережины действия ненавязчивы, но они, определенно, начинают сводить меня с ума: он располагает свою голову на моем плече и несколько раз носиком проходится по моей шее. — Сереж, у меня страшно чувствительная шея, — хриплю после очередного импульса, пробежавшего по всему моему организму, и от греха подальше прошу, — если не хочешь, чтобы я перед тобой оконфузился, опустись немного.       Я буквально плавлюсь от его пылкого дыхания, а этот человек не перестает надо мной издеваться: смеется в мою, как ему уже известно, крайне восприимчивую шею и оставляет на ней легкий, практически невесомый поцелуй.       Сережа поднимается выше и не без кокетства спрашивает: — А что насчет ушек? — ему не нужен мой ответ, играется. На мгновение Сережа замолкает, его настроение меняется: утомленно выдыхает и обращается ко мне серьезно, — Саш, помоги мне понять тебя.       Не думал, что в тридцать три вновь почувствую себя влюбленным подростком.       Даже самые незначительные Сережины манипуляции вызывают во мне трепетное волнение. Он приподнимается на локтях, нависает надо мной и внимательно изучает мое лицо. Осторожным движением касается щеки, большим пальцем очертывает скулу. Он не смотрит мне в глаза, он пристально следит за своими действиями. — Тебе хорошо со мной? — никогда прежде я не слышал столько ласковых ноток в его голосе, пропадаю, — что ты чувствуешь, когда мы так близко друг к другу? Когда я к тебе прикасаюсь? — едва уловимо колеблется, но все-таки склоняется ко мне, целует в уголок губ, — целую?       Кратко, но приятно — дразнит, вдохновляет желать большего.       От переизбытка эмоций кружится голова. В последний раз мир вокруг меня переставал существовать в школьные годы, во времена первой осознанной влюбленности — дорогого стоит вспомнить. Все расплывается, в данную минуту есть только мы, я и он. Невероятно хочу сорваться в этот притягательный омут: хочу и срываюсь.       Обхватываю Сережу за талию и переворачиваю его на спину — моя очередь. — Хочешь понять меня? — устанавливаю зрительный контакт и лишь тогда продолжаю, — ты мне нравишься, Сереж. Очень давно и очень сильно.       Сережа молчит, взаимностью не отвечает. Светлая и лучезарная, я покорно верю его ангельской улыбке, пока не замечаю в глубине его глаз чертиков, отплясывающих самую сексуальную румбу — удивительный мужчина.       Я не жду разрешения, впиваюсь в вожделенные губы. Ни капли робости, ни намека на нежность — я целую Сережу страстно, открываю ему поработившее меня желание. Он не остается в стороне, поддерживает: Сережа обвивают мою шею и притягивает к себе плотнее. Мы слишком жадные, не хотим отстраняться друг от друга даже ради глотка так необходимого воздуха.       По комнате разносятся звуки прерывистого дыхания и влажных поцелуев — кажется, здесь больше никому не холодно. — На что ты готов со мной? — кусает меня за нижнюю губу, вынуждает прерваться. — На все, что предложишь, — отвечаю вскользь я, куда больше увлеченный освобождением Сережиного тела от никому ненужной футболки.       Открывается моим ласкам, просит уделить внимание шеи. Я забываюсь и не сразу замечаю, как краснеет Сережина кожа — следы моих жарких поцелуев. — А если я предложу секс по дружбе? — и пусть он говорит сбивчиво, с многочисленными паузами, я не слышу в его фразе шутки или кокетства.       Я не разочарован, но такое предложение меня однозначно расстраивает. Вновь друзья, серьезно?       Не без труда останавливаюсь, желание откровенно поговорить и все выяснить кажется мне важнее. Встретиться в уютном заведении или собраться у одного из нас дома, засесть с чашечкой чего-нибудь и болтать по душам часами — наше излюбленное времяпрепровождение. Я знаю Сережу достаточно хорошо, чтобы не спешить с выводами. — Ты хочешь так? — серьезно уточняю и подаюсь назад, подальше. — Не уходи, — его голос срывается; сильным, но при этом деликатным движением притягивает меня обратно и шепчет, — просто ответь.       Его искреннее беспокойство развевает мои сомнения — я не мог настолько ошибиться.       Вот же любитель драматичных сцен. Сережка разукрасит мою жизнь яркими красками, с ним она, определенно, станет насыщеннее. Улыбаюсь посетившим меня мыслям и делаю то, чего от меня ожидает мой ненаглядный: — Мои чувства к тебе глубже обычного влечения, а желания масштабнее дружеского секса, — смотрю в глаза дорогого мне человека и уверенно признаюсь в своих чувствах, — я действительно соглашусь на все, потому что боюсь тебя потерять. Но если ты не хочешь отношений, — на время замолкаю, отгоняю прочь негативные сценарии и стараюсь не поддаваться тревоге, — прошу тебя, не играй со мной, не разбивай мне сердце.       Сережа внимает каждому моему слову, ему не все равно. Я верил в него, и он не подвел: — Мне было важно это услышать, — сознается и в порыве укутывающей душу нежности тянется к моим губам.       Если я не сделал этого раньше, то сейчас я, без малейших сомнений, безнадежно влюбился. — Это значит, что я могу считать тебя своим молодым человеком? — больше флиртую, чем интересуюсь: этого мужчину я никому не отдам. — Можешь, — довольно улыбается и возвращает нас в прерванный момент, — а я могу попросить своего молодого человека продолжить то, что он начал пару минут назад? Я так просто уже не расслаблюсь.