Малиновое варенье

— Ты еще здесь? — неторопливо проходит в гримерную, окидывает меня уставшим взглядом и чисто ради формальности спрашивает, — тебя разве не ждут?       Очередной съемочный день подошел к концу, вся наша команда благополучно разбежалась по домам — ушли все, кроме него.       Не надо быть близким другом Арсения, чтобы заметить его поникшее состояние: он не устал, он расстроен. И пусть во время наших импровизационных игр он держал себя в руках, вживался в выбранные для него образы и достойно вел своих персонажей, от меня не ускользнули его натянутые улыбки и потухшие огоньки в таких живых чувственных глазах. И это я молчу о невысказанном вслух желании сбежать: стоило Арсу покинуть телевизионные декорации, он наскоро распрощался со всеми нами и умчался в уборную на ближайшие лет сто.       О том, что творится в мыслях этого человека, я могу лишь догадываться — да и то уверен, мои предположения максимально далеки от правды. Наверняка я знаю одно: я волнуюсь за него. Видимо, оттого не могу просто взять и уехать, оставить его одного. — Как видишь, — подхожу ближе, забираю из его рук полотенце и помогаю вытереть влажные от водных процедур лицо и волосы, знатно освежился в павильоне, — еще тут.       Необычная для нас ситуация. Безусловно, в наших отношениях немало тактильного контакта, мы многие вещи приемлем. Почему же такая невинная близость кажется интимной?       Арсений стоит ко мне спиной, однако отражение в зеркале выдает мне его растерянность. Он выглядит озадаченным, но сопротивляться мне не спешит. — Арс, — откладываю ненужные вещи в сторону, поворачиваю за плечи и прижимаю этого приунывшего товарища к себе, — иди ко мне.       Арсений не ожидал. Я чувствую, как сильно напряжено его тело — не поддается.       Полминуты, которые он бездействует, кажутся мне вечностью. В какой-то момент я начинаю думать, что сейчас его терпение лопнет, он силой меня оттолкнет и пошлет куда подальше добрым русским матом — не похоже на интеллигентного парня из Питера, правда? Только ни так, ни иначе не происходит.       Арс расслабляется. Устраивает свою темную макушку у меня на груди, прижимается ближе и неуверенно проходится пальцами по моим ребрам.       Возможно, я ошибаюсь, но в данный период жизни ему крайне необходимо человеческое тепло. По-другому как объяснить то, что мы стоим посредине пустынной комнаты, без лишних слов крепко обнимаем друг друга и не чувствуем ни капли смущения? — Малыш, — привлекаю его внимание, ловлю удивленный взгляд и с широченной улыбкой произношу, — не грусти.       Одним тоскливым осенним вечером внимательный и чуткий дядюшка Арсений этой самой фразой пытался утешить невыносимо робкого, неуверенного в себе и тогда страшно трусливого мальчугана Антона. Нежные воспоминания.       Прошли годы. Мальчик вырос, возмужал и теперь сам готов поддержать своего особенного друга, стать для него надежной опорой. — Дурак, — говорит ворчливо, но выглядит довольным.       Чудной. Арсений смотрит на меня так, словно я его ребенок — тот самый, который успел сморозить что-то невероятно глупое и потрясающе милое одновременно.       Он прикрывает веки и впервые за день искренне улыбается — любуюсь. Мне нравятся озорные морщинки, что собираются в уголках его глаз. И ямочки на едва заметных щеках кажутся очаровательными. Действительно красивый.       Если для того, чтобы его порадовать, мне придется побыть дурачком, я не стану сопротивляться. — Хочешь, проведем вечер вместе? — и пусть ему стало чуточку легче, мне не хочется расставаться сейчас. — Выпьем чего-нибудь. Ты поделишься со мной своими переживаниями, я тебя внимательно выслушаю.       Мы с Арсением редко остаемся наедине, еще реже целенаправленно собираемся отдохнуть вдвоем. Я готовлюсь услышать деликатный отказ, но он меня приятно удивляет: — Поехали, — не раздумывает, соглашается уверенно, но тут же вносит свои коррективы, — только давай обойдемся без разговоров.       Многозначительно. Теперь мне страшно интересно, куда же нас приведет его «без разговоров»?