Чертенок, или Сказ о том, как Федю пороли

Пир шел в самом разгаре. По всей зале был слышен перезвон посуды, смех, мужские голоса опричников. Играла музыка. Однако все внимание царёвых зорких черных очей было устремлено на одного человека – Фёдора Басманова. Чертёнок сидел подле иностранного переводчика и смущенно улыбался в ответ на каждое слово мужчины. Они о чем-то перешептывались – даже если бы Иоанн захотел, то не смог бы услышать и слова – гул в зале стоял сильный. Царю все это не нравилось. Ещё более ему не нравилось то, как переводчик, чьего имени Иван Васильевич даже не запомнил, проходился руками по спине Басманова, легонько касаясь позвоночника, а затем его рука опустилась ниже, туда, где Фёдора дозволено было трогать только царю. Иван разозлился не на шутку, но последней каплей стало то, как Федя хитро улыбнулся переводчику и заправил за ухо с красивой серьгой – подарок царя - непослушный вихрь чернявых волос. Терпение Иоанна треснуло по швам, и он, громко ударив посохом по полу, поднялся с места. Гул тут же стих, все устремили свое ропотное внимание на государя в ожидании его гнева. - Пир окончен! – пробасил царь. – Расходитесь, собаки дворовые! Ну же! – вскрикнул он, и его верные опричники тут же стали подыматься со своих скамей, да покидать помещение, – Кроме тебя, Федора. Ты пойдешь со мной, - приказал Грозный. По залу разошелся шёпот. Естественно все знали, что это сулит, а, значит - будет еще повод для перешептываний за спиной Басманова, однако царя это не слишком-то и заботило. - Что же я такого сделал? – невинно хлопая ресницами и сверкая голубыми, словно ясное небо, очами, вопросил Федя. Однако, завидев мрачный взгляд своего царя, тут же умолк. - Овцой невинной не притворяйся, Федя, - прорычал Грозный, идя по направлению к своим покоям. Федя послушно следовал за своим царем, едва поспевая за широким шагом мужчины. Далее шли молча, царь лишь оглядывался на опричника, что быстрым шагом следовал за мужчиной. Вот же маленький поганец, не понимает, что его ждет впереди. Охрана, стоявшая пред дверьми в царскую опочивальню лишь безучастно взглянула на Басманова, явно понимая, что надвигается буря, стоит только взгляд кинуть на царя. Пройдя в покои, Грозный тут же приказал Феде раздеться. - Почему ты так суров со мной, Ванечка? – попытался умалить гнев любовника Федор. - Ты как со своим царем разговариваешь?! Или забыл, кто на троне восседает, сын Алексеев? Раздевайся, негодник, сейчас же! – Иоанн знал, что когда он не в духе, никто не посмеет ему перечить, даже его самоуверенный любовник. Вот и сейчас Федя, молча потупив взгляд, начал развязывать свой пояс, скидывать с себя сапоги и кафтан со штанами. Он остался лишь в одной расписной рубахе, что была немногим выше колен. Переминаясь с одной ноги на другую, он, словно бы стесняясь, стал теребить рукава одёжи, покуда ни получил по своим ягодицам хлесткий удар тяжелой руки царя. – Я жду, Федора. - Чем я заслужил твою немилость, мой государь? Что посмел сделать я такого, что тебя так разгневало? – печально спросил опричник, не ожидая ответа, потому начал просто неуверенно сбрасывать с себя рубаху. Оставшись полностью нагим, в одних только украшениях, он молчаливо взирал с толикой страха на своего царя. Боится. Хорошо. Так и должно быть, пущай боится. Иван молча подошел к Федору и одним толчком большой, сильной руки в бледную грудь повалил юношу на перины. Федя охнул, но с кровати вставать не собирался, только отполз от царя подальше, словно зашуганный зверёк. - На живот ложись, вертихвостка, - приказал Иоанн. Федя с непониманием в глазах перевернулся на живот, демонстрируя упругие ягодицы и изящную, гибкую спину с выступающими лопатками и позвонками. Иван тем временем подошёл к своему шкафу и выудил оттуда тонкие атласные ленты. Да, тонкие, но плотные. Федя с кровати с придыханием наблюдал за действиями любовника, на чей лик легла тень. Грозный бесцеремонно схватил руки Басманова и стал быстро обматывать их лентой, а, покончив с этим действием, начал привязывать по-женски тонкие запястья Феди к кровати. Юноша взглотнул, но и слова поперек не вставил. Затем царь подошел сначала к левой ноге Басманова, обвязал ее лентой и натянул ее к левому же подножью кровати. Это же действие он повторил с правой ногой. Теперь у Федора не было возможности даже пошевелиться. Иван выбрал ленты не случайно – он знал, что от малейшего действия они больно вопьются в кожу, но Федя того заслужил. Царь наблюдал за тем, как юноша пытается двинуть хоть одной конечностью, но лишь зашипел от неприятного трения. - За что, царе? За что ты меня так наказываешь? Срамно мне вот так пред тобой лежать, - несчастно прошептал Федя. - Сам знаешь за что. Это, Федюш, только начало, я даже не начал тебя наказывать, - тон Грозного был столь холоден, что, казалось, в самой комнате стало вмиг морозно. - Я ничего не сделал, чтобы заслужить такого позора! – взмолил юноша. – Что ты делаешь?.. – с лица Федора сошли все краски, когда увидел он, как Иван достает из ящика кожаный пояс с золотой пряжкой. - А это и есть наказание, - ответил Грозный, хмуря брови. – Будешь еще блядовать, несчастный?! – возопил Иван, делая первый удар пояса по ягодицам. Федя вскрикнул от жгучей боли, а на бледной коже появилась красная полоса. - Не блядовал я, царе! – всхлипнул Басманов. - Ты думаешь, я слепец? Думаешь, не видели мои очи, как глазки свои срамные ты тому переводчику строил? Как позволял ему трогать тебя там, где позволено только царю твоему?! – прорычал Иоанн, вновь нанося удар. Прозвучали свист пояса и шлепок о кожу, а затем последовал очередной вскрик Басманова. - Не строил, царе! Не строил, поверь же мне! Я лишь тебя люблю! – кричал Федя. - Ежели любил бы, то паскудством не занимался! – возопил царь, нанося очередной удар и наслаждаясь последующим за ним криком. Федя начал плакать. Иван слезам этим не верил – ежели и плачет, то точно не от боли, покуда и большие увечья в бою получал, почем ему какая-то жалкая порка? Хотя сил Иван не жалел. Однако Федя плакал. То ли от стыда, то ли от обиды, то ли просто на жалость давил. Но Иван не останавливался, он бил и бил, пока Басманов исступленно уверял его, что любит одного лишь царя своего, что нет у него в сердце места для других. Речь Басманова вскоре стала несвязной, он лишь шептал нечто самому ему небось непонятное. Доселе ясный взгляд голубых очей теперь затуманился. Иван же наказание не прекращал и бил не только по ягодицам: досталось также спине и нежной коже бедер. Федя всхлипывал и стонал, а Грозный понял, что у него от всего этого действа уже колом стоит собственный член. Он хотел не только высечь этого окаянного Иуду, но и хорошенько его поиметь. Иван точно не знал, играет ли с ним воображение злую шутку, либо так и было на самом деле, но ему казалось, что Басманов и сам стонет уже от наслаждения. Грозный не раз слышал такие стоны от Феди во время их жарких ночей, потому мог различить крики боли и удовольствия. Сейчас они слились воедино. Что ж, так оно и лучше, насильничать Грозный не хотел. Хотел он другого: наказать заодно и того, кто посмел посягнуть на царского любовника. Когда Федя мычал и всхлипывал, севшим голосом шепча, что не посмеет больше ни на кого другого и глаза поднять, Иван остановился. Юноша медленно повернул голову в сторону мужчины и стал красными, заплаканными глазами следить за дальнейшими действиями Ивана. Тот бросил пояс наземь, подошел к двери, отворил ее и приказал охране привести к нему переводчика. Пока охрана за ним шла, Грозный сбросил с себя одёжу, демонстрируя свой большой, набухший, вставший колом член, что упирался прямо в живот. Головка органа сочилась блестящем в свете свеч семенем. Вскоре в покои завалился на шатающихся ногах явно поддатый переводчик и, ничего не понимая, взирал на лежавшего на перинах Басманова, чья кожа вся была изранена в некоторых местах до крови, а глаза блестели от слез, и на абсолютно голого царя. Тот ехидно усмехнулся, подойдя к Феде, схватил того за кудри и, потянув его за них, повернул тому голову в сторону гостя. - Ну же, Федора, взгляни. Его ли ты хотел? – с дьявольской усмешкой вопросил Иоанн. – А ты, переводчик проклятый, смотри, как берут то, что тебе не принадлежит! С этими словами Иван присел на колени меж Фединых ног и без подготовки одним резким движением вошел в юношу. Тот вскричал нечеловеческим голосом, стыдливо опуская лицо в подушки, заглушая крик и силясь не смотреть на переводчика, однако Грозный вновь потянул Басманова за волосы, заставляя того смотреть в глаза гостю. - Все еще хочешь его, а, Федора? – прорычал царь. - Не хочу я его, царе, поверь же мне, о тебе я лишь мечтаю! – исступленно зашептал Федя. - Врешь, паскуда! – крикнул Иван, ударяя свободной рукой Басманова по свежим горячим ранам на ягодицах и начиная двигаться в опричнике. На сухую это было не так уж и легко, а также очень неприятно, однако невероятная узость юноши просто кружила голову. Переводчик же смотрел за всем этим с ужасом, кажется, понимая, что и ему достанется за то, что тот посмел тронуть царского любовника. Грозный вышел на одно мгновение, чтобы сплюнуть слюну на руку и смазать им свой член - не столько ради Басманова и его ощущений, сколько ради себя, покуда и впрямь было неприятно. Грозный вошел в Федора вновь одним рывком, а по комнате разнесся всхлип юноши. - Не вру! Пожалуйста, мне так больно, государь мой… - задыхаясь в стонах, издал писк Федя, но Грозный и не думал останавливаться. Он двигался быстро и яростно. Одну руку он просунул меж Фединым влажным, горячим телом и одеялом и улыбнулся своей догадке – да, у юноши тоже стоит. - Ты же сам этого хочешь. Или тебя вид нашего гостя так раззадорил, м? - усмехнулся Иоанн. - Хочу тебя, царе, только тебя хочу. Но молю, мне так больно и стыдно! Я срамник, я виноват, прошу, пусть его тут не будет! – плакал Федя. Иван, наконец, сжалился над опричником и опустил его волосы. Он стал двигаться боле плавно, вскоре попав по простате. Федя издал очередной крик, но на этот раз полный наслаждения. - А я хочу, чтобы каждая собака во дворце знала, кому ты принадлежишь, Феденька, - прорычал царь опричнику на ухо, приблизив свое лицо к волосам, что пахли травами и цветами, и запах этот кружил мужчине голову. Сам он краем глаза заметил, что от данного зрелища и у переводчика выпирает член. Грозный одним рывком вышел из Феди, отчего тот издал недовольный вздох, и подошел к гостю, схватив того за грудки. Царь вышел из своих покоев, таща за собой переводчика с перекошенным от страха раскрасневшимся лицом. – В темницу его, а я сам позже к нему загляну, - наказал Иван охране, вернувшись затем в комнату. Он загляделся на Федю. Всего истерзанного, тихо плачущего, спрятавшего свое лицо в подушки. – Ну же, Феденька, наказание кончилось, я думаю, урок ты свой усвоил, - нарочито-мягко сказал царь, подходя к Феде и неожиданно нежно целуя того во влажный загривок. Царь потянулся за лавандовым маслом, что покоилось на столе, вылил его себе на руку, с добра смазал им свой член и на этот раз мягко вошел в Федю, с первого раза попадая по нужной точке. Теперь Иван был нежен, мягок и аккуратен, силясь боле не причинить несчастному опричнику боли. Кнут тот получил, теперь следует дать ему пряник. - Не будешь более ни на кого смотреть, Феденька? – спросил Иоанн. - Не буду, царе, - всхлипнул Федя. - Просто Ваня, теперь можно, сокровище моё, - усмехнулся царь. - Ваня, прошу, только будь нежнее, молю тебя, - выдохнул неуверенно Федя. - Как прикажешь, - ответил Иоанн, двигаясь теперь осторожно и медленно, растягивая им обоим удовольствие. – Но ты же знал, что не смеешь ни на кого, кроме меня, смотреть, - вдруг сурово сказал Иван. - Знал, - простонал Федя, – Ваня, пожалуйста, быстрее! – и Иван стал двигаться в юноше быстрее, целуя того во влажную от пота шею, оставляя на ней и плечах засосы с укусами. Кусал он несильно – Федя и так сегодня пострадал от рук вспылившего царя. Сейчас же искренне хотелось принести тому удовольствие. Кроме того, Иоанн считал, что переборщил с наказанием, надо сделать мальчишке приятно. По просторным покоям разносились всхлипы и стоны теперь уже удовольствия Феди, как и тихие рыки сквозь сжатые зубы царя. Грозный знал, что во дворце уже обсуждают их с опричником плотские утехи, но ему от этого было даже приятно, а возбуждение становилось лишь сильнее. Пущай все знают, кому Басманов принадлежит, и чтобы ни одна паскуда больше и пальцем даже кончика волос юноши не коснулась. Иван целовал опричника по красным горячим следам на нежной коже, буквально зализывая тому раны. Потом обязательно надо будет позвать лекаря и все это обработать – не хватало еще, чтобы Федя получил заражение от тех ран, что кровоточили. Вскоре Федя изогнулся в спине, как только мог, сжал член царя внутри себя и с громким стоном излился в перины. Иоанн же продолжил двигаться по обмякшему на кровати Феде, пока возбуждение ни достигло своего пика, и он кончил прямо внутрь Басманова. Оба тяжело дышали, у Грозного взмок лоб, пряди жестких волос прилипли к нему, а Федя вдруг умолк. Иван принялся развязывать руки и ноги опричника. Когда он покончил с этим, юноша слегка зашевелился, но, по всей видимости, боль действительно была сильной, так как мальчишка тут же перестал дёргаться. - Тише, любовь моя, тебе сейчас лучше не двигаться, - мягко сказал Иван, поглаживая Басманова по волосам и, слегка развернув тому голову за подбородок, прильнул к его пухлым губам в нежном поцелуе. Вся злость и ярость покинули тело государево, по нему сейчас разливались лишь трепет к возлюбленному и острое чувство вины, которое царь пытался приглушить. – Скажи, тебе же понравилось? - Понравилось, Ваня, но не сразу. Да еще и срамота такая, таким униженным себя я никогда доселе не чувствовал, - сорванным голосом прошептал Федя, аккуратно стирая остатки слез с лица. - Больше не будешь зариться ни на кого, - тоном, не терпящим возражений, отрезал царь. – Ты же специально позволял той гниде себя касаться. - Специально, - признал Федя, хлюпнув носом, - Но мне просто любо было наблюдать за тем, как ты меня ревнуешь. А так я всё не знал, как же мне от того переводчика несчастного отделаться. Он мне докучал, - пожаловался Федя. - Какой же ты все-таки чертёнок, Федюш, - неожиданно рассмеялся Грозный. – Но, знаешь, хочу, чтобы больше такого не случалось. Мне больно оттого, что боль я причинил тебе. Хочу сделать тебе подарок. - Подарок? – заинтересованно вопросил опричник, и глаза его блеснули. - Да. Вот, - Иоанн снял с указательного пальца перстень с царской печатью и протянул его Феде, – Держи, чтобы отныне и навсегда каждый знал, чей ты, - Федя, словно сорока, стал разглядывать протянутый ему перстень; кряхтя, забрал его из рук любовника и стал примерять на свои тонкие, длинные пальцы. Кольцо было впору только на большом пальце, но юношу это, кажется, не расстраивало. - Спасибо большое, Ванечка! – радостно сказал Федя и, проигнорировав слова своего государя о том, что ему не стоит двигаться, приподнялся на локтях и поцеловал своего любимого в колючую щеку. - Вижу, подарок тебе понравился, - усмехнулся царь. - Конечно понравился, Ваня! Он прекрасен! Но, молю, больше не наказывай меня так, у меня все тело горит, - жалобно проворчал Федя. - И все же ты чертёнок, - рассмеялся Иван, завладев чужими губами. Больше никто и никогда не тронет Федю. А если и тронет, то не сносить тому нелюдю головы на плечах.