— polnalyubvi — девочка и море (сделайте вид, что не понимаете ни слова, потому что атмосфера и подача — те самые, какие нужны, и акценты сами встанут, как надо)
Сяо говорит: за Тростниковыми островами я присмотрю сам. Сяо говорит: нет нужды беспокоиться, правда. Отдыхай, раз уж пришел. Сяо говорит: просто оставь мне эту работу, в конце концов, это мой долг. Итер, ощущая нарастающую мигрень, думает, что Сяо говорит слишком много. Итер устал, он потный, грязный, голодный, и Хуай Ань только что в пятый раз на неделе попросил его разогнать монстров неподалеку, чтобы не беспокоить «юного джентльмена, предпочитающего тишину, покой и одиночество». «Юный джентльмен», ни разу не занятый медитацией, убеждает Итера, что все в порядке, и никакая помощь ему не нужна, и вообще на болотах тишь, гладь, архонтова благодать. Будь у Сяо склонность к тонкой иронии, путешественник заподозрил бы именно ее, но якса с юмором на «вы» и издалека, так что для него, похоже, никаких проблем на болотах действительно не существует. И Итер говорит ему: — Нет. А потом уходит делать то, что от него попросили простые люди, даже не знающие, что яксы борются со злом вовсе не раз в году. (В первый раз рассказы о работе хранителей, из которых в живых остался всего один, впечатлили, но за год Итер привык к тому, что зло не дремлет остальные 364 ночи в году, и им приходится заниматься вовсе не околобожественным адептам, а вполне обычному путнику. Лишаясь сна, не зная благодарности, не имея свидетелей подвига. Воспеть в легендах о храбрости самого Итера, борющегося с каждодневной рутиной, будет некому, кроме Паймон. И ему нормально с этим жить. В конце концов, это была история о том, как следуя за своей целью, попутно он решал проблемы, касающиеся его весьма относительно — очень, очень, очень относительно!) Сяо хоть и твердил, что ему — и адептам — не нужны никакие воспевания в легендах, а участи быть забытым, как Бронзовый Воробей, тоже не радовался, особенно когда имелся наглядный пример святилища якс. Итер мог понять, почему почти бессмертному существу не нравилась перспектива забвения. И почему после врагов, с которыми в одиночку не справлялся и Отец Ли Юэ, вся эта возня к хиличурлами, вылезающими из всех щелей, как тараканы, Сяо не нравилась тоже. Но заниматься дезинсекцией кому-то надо — в условиях растущего уровня опасности от близкого соседства с хиличурлами, рутинная задача превращалась в квест повышенного уровня сложности. Поэтому Итер уходит делать работу, которой не занимается Сяо, не слушая оправданий, увещеваний и окриков. В конце концов, ему за это заплатят. — Ничего личного, просто работа, — Итер, крикнувший хозяину постоялого двора, что разберется со всем, ободряюще улыбается потрясенно замершему яксе, и легко вскакивает на ограждение, откуда прыгает, тут же раскрывая планер, зная — ветра поддержат, всегда. Сяо остается, с опозданием опустив протянутую руку, которой он пытался поймать кончик плаща. На мгновение он почувствовал, как плотная материя хлестнула по пальцам, а потом ветер — тот, который ему не принадлежал — вырвал его, и Итер даже не ощутил, как чуть не потерял свободу. Свобода. Сяо замирает, рассматривая свои пальцы. Он — любимчик архонта ветра, ему даровано благословение и глаз бога, и в лицо этому архонту он пообещал всегда стоять на страже Ли Юэ, исполнять волю камня и Властелина. Но давно ли он перемещался с ветрами, вот так же, как Итер, смело раскрывая крылья планера, зная, что даже в самый тихий, безветренный день, его подхватят и вознесут к облакам? Сяо не помнит. Как не помнит и того, давно ли он слышал над тростниковыми болотами разносящиеся в тумане звуки флейты. Он остается с чувством, что что-то упускает, и, кажется, выпал из милости бога, которого совсем не планировал обидеть, и грязная карма вскипает лавой, ядом врываясь в его вены. Где-то на Соленых землях Итер азартно разносит причинявший боль чувству прекрасного Хуай Аня лагерь хиличурлов, а вернувшись за оплатой, с удивлением обнаруживает, что Сяо так и не ушел, глубоко задумавшись о чем-то своем. Тревожить его Итер не решается, предпочитая дать семенам сомнения — и совести — прорасти. В конце концов, это тоже то, что ему нужно; задание, которое придумал себе он сам. Сам придумал, сам поручил, сам взялся. Сам себя похвалит, если получится, как хочется. Приколотая в центр металлического крепления на груди бумажная ветряная астра шелестит красными лепестками, привлекая внимание, и Итер, машинально бросивший на нее взгляд, неожиданно улыбается, торопясь завершить все свои дела на постоялом дворе. Обернувшийся Сяо недоуменно ищет глазами физическое воплощение бога, о котором он усердно думал последние часы, и даже смог ощутить рядом с собой отголосок его присутствия, принесенный ветром. Но отмечает лишь кончик светлой косы, мелькнувший в дверях, улавливает звук шагов, а потом еще долго провожает идущего по дороге Итера взглядом. Он почти уверен, что услышал задорное «хехе» над ухом, когда Итер проскочил мимо и ветер не дал поймать кончик его плаща. Кажется, Анемо Архонт играл с ним. И Сяо искренне не понимает, чем заслужил все эти «дерганья за косички» в один день.✧✧✧
Итер никогда не взывал к нему для участия в бое. Ни когда шел в одиночку на Предвестника, намеренного разрушить Гавань, ни когда отправился за море и там прошел на волосок от смерти — с хозяйкой одной интересной концепции вечности Сяо был знаком ближе, чем хотелось, и это была та еще встреча — семь Архонтов в одном месте потрясали воображение своей разобщенностью. Особенно их добила последняя встреча — та, после которой Каэнри`ах превратился в мертвый мир, закрытый для посещений. В принципе, Итер «звал» Сяо только пару раз — продегустировать еду Сян Лин, подсказать источник скверны в деревне Цинце… и все. Будто не обсуждал его ни с кем и никогда, и Сяо грело бы самолюбие быть его тайной, если бы работники Ваншу не обходили проблему имени характеристикой «того юного джентльмена». Еще существовало певучее «Алатус», но на свое имя яксы Сяо вскидывался еще яростнее, чем на «Сяо». Так что или Итер звал его как-то еще, или же кто-то ехидный не позволял ему услышать. Способы были, к неудовольствию Сяо — больше, чем ему бы хотелось. Одних культовиков навроде Звездолова по округе бродило с дюжину, и шумы в эфире от них исходили неимоверные. Такие какое угодно благословение и заклинание могли истощить до ниточки, дрожащей на ветру, и Сяо отмахивался. Еще его имя становилось частицей чужих имен тысячи лет и не спешило выходить из моды — к сожалению это или к счастью, он так и не сумел определиться. Анемо Архонт своим благословением слышать зов одновременно обрек и на проклятье просто слышать, но, или благословение выдохлось, или Архонт изменил условия, или же Барбатос просто был в бешенстве и ограничил слух Сяо в отношении Путешественника и его болтливой спутницы, а с каждым днем отслеживать Итера становилось все проблематичнее. Сяо не знал, в чем причины, и ощущал себя проштрафившимся учеником. Единственное, что пришло ему в голову, как ученику — это обратиться к тому, кого он считал своим главным учителем. К Архонту, которому он присягнул на верность и который завершил его контракт в тот самый миг, когда сам решил оставить Ли Юэ. Не прощаясь и не предупреждая, Сяо сорвался в вихре, покидая постоялый двор… … чтобы через мгновение отступить в тень изгиба крыш, настороженно наблюдая — и заодно получая опыт. Прямо на его глазах — и глазах кучи зевак-горожан Гавани, — старейший архонт Тейвата занимался соблазнением собственной пары. И Сяо очень постарался не скрипеть зубами, узнав во влюбленно-разомлевшем спутнике своего архонта — Одиннадцатого Предвестника Фатуи.✧✧✧
— Я не знаю, чем тебе помочь, — Сяо, сидящий, как птичка под навесом одного из балконов, поднимает голову с колен, на которых он ее устроил, и переводит внимательный взгляд на своего бога. Моракс смотрит пытливо и не боится говорить с ним, не понижая голоса — Тарталья, или, как страстно называл его архонт, Аякс, спит, не зная бед. Властелин Камня самолично соткал ему сны, прежде чем поднялся, облачился в роскошно вышитый халат со своей символикой и вышел на балкон — чуть ли не единственный в здании банка «Северного королевства». В том, что его присутствие все шесть минувших часов — не секрет, Сяо ничуть не сомневается. Ежится, конечно, вспоминая о них, как о брачном периоде для своего бога, но терпит. Терпит, молчит и никак не комментирует случившееся «не для его ума» событие. — Барбатос и я отличаемся в своих талантах настолько же, насколько различны наши стихии. Я, прежде всего, еще и дракон, и адепт, а он… … а он никогда не был ни человеком, ни адептом, но смог научиться отлично прикидываться первым, и не вызывать отторжения у вторых, мысленно заканчивает Сяо. Причин его внезапной избирательной глухоты не понимает ни сам Сяо, ни Моракс, по ходу расспросов терпеливо попросивший называть его Чжун Ли. От этого упрямства и от того, что Моракс никак не прокомментировал его непочтительность и настойчивость, Сяо становится неуютно. Однако они сидят на балкончике почти до рассвета, рассматривая бархат ночного неба с россыпью алмазных звезд, и Сяо мерещатся другие, не менее роскошные ночные одеяния, и Моракс, выглядящий чуточку иначе, гораздо более сильным и широкоплечим, с роскошной короной драконьих рогов, с хвостом, украшенным мягчайшей кисточкой цвета кор ляпис. Они мало разговаривают — Сяо не спрашивает, почему из всех людей в гавани Моракс соблазнился именно Предвестником, еще и совершая с ним полный круг ухаживаний, о которых в современном Ли Юэ не помнили даже самые нудные догматики и историки, а Чжун Ли не требует ответа, почему Сяо не ищет разгадки у Барбатоса. Во-первых понимает, что найти архонта ветров задачка нетривиальная и в более напряженное время, когда его присутствие требовалось на передовой, а не в переговорной по личным вопросам. А во-вторых — на некоторые вопросы Сяо следовало самостоятельно найти ответ: прежде всего, почему его вообще беспокоит, что он не слышит голоса Итера, даже если слушает ветер, и почему ему так страшно показаться на глаза Венти — новая личность старого приятеля для Чжун Ли не секрет. На рассвете они расстаются. — Советую тебе отправиться в Мондштадт, — говорит Чжун Ли, замерев перед резной балконной дверью, не торопясь, однако, открывать. Сяо останавливается, уже поставив ногу на ограждение. — Чайлд сказал, что город должны ожидать большие перемены, но, учитывая как долго Барбатос работал над автономностью процессов в своем регионе, исчезая на сотни лет… Полагаю, он имел в виду самого Барбатоса, а не его город. Ступай и узнай наверняка. И Моракс — Чжун Ли — ушел, оставив на прощание острый шип страха, засевший у Сяо где-то под диафрагмой. Потому что ни о каких особых происшествиях Итер ему не рассказывал, не считая Ужаса Бури, побежденного отважным путешественником, и Мондштадт не захлебывался войной стенка на стенку, и Бездна не торопилась разверзнуться черной дырой под ногами у жителей, и… Сяо беспомощно прижимает руки к груди, не понимая, отчего его тревожит мысль о Барбатосе, с которым что-то — по словам Чайлда — произошло. Впервые за сотни лет, используя заклинание перемещения, Сяо запинается и не просто появляется во вспышке анемо и грязной кармы, а выкатывается из нее кубарем, растерянно сев на склоне одного из холмов, прямо на обрыве. Под ногами стоит домик с неровной ромбовидной черепицей, ничуть не похожий на те, что переживали катаклизмы — нищету, войны, разорения — в Ли Юэ, еще чуть впереди — лениво шевелит крыльями ветряная мельница, а вдали, высоко вздымая стены, стоит окруженный рвом Мондштадт. И Сяо никому не признался бы, что от вида его мельниц, его замков и особняков из камня, оплетенных плющами и окованных металлом, в груди поселяется жар, а дышать наоборот становится удивительно легко. Воздух кругом легкий, сладкий и пьянящий — каким он и должен быть в вотчине повелителя ветров, и Сяо даже не замечает, как начинает плакать. Впервые за тысячи лет, что он служил Мораксу, воевал под его знаменем и следовал за его рукой, он ощущает легкость во всем теле, и даже карма не причиняет ему нестерпимую муку. Впервые за тысячи лет, Сяо кажется, что он наконец-то закончил свою войну. Он наконец-то вернулся домой.