Поищи Себя в себе

— Повезло же, что в сопровождение поставили именно тебя. — голос звучал как обычно твёрдым, спокойным и уверенным, что раньше даже чуть ранило сердце молодого капитана, заставляя замолчать на минутку. Конечно, сейчас всё не так, Кэйа успел к нему привыкнуть, но иногда, в особо неприятные дни, осадок оставался. Капитан никогда его не покажет, но прочувствует каждой частичкой потресканой души, проходясь импульсами по впадинам. — Мастер Дилюк, вы подобрали странное время для экспедиции. Сейчас большинство рыцарей в отпусках, а остальные по уши в работе. — не смотря на осадок, что сегодня чувствовался по особенному тянущим на дно, на лице сохранялась обворожительна ухмылка. — Один ты всё бездельничаешь? — едко проговорил винодел. Его голос никогда не был преисполнен злобой, лицо не набирало черт агрессии, разве что неприязни в тяжелые дни. — Почему же бездельничаю? Мне поручили задание сопроводить тебя, я не в праве отказаться. Да и как тут отказаться от прогулки с любимым братцем. — о, в едкости слов они могут ещё посоревноваться. Только вот Кэйа говорил это без цели оскорбить, разве что совсем немного поддеть постоянное спокойствие и чуть ли не безразличие Дилюка. Кэйа не так часто покидает стены города. Несмотря на то, что он кажется бездельником, он выполняет все свои обязанности на оценку высшего качества, и отдых начинается только после полного окончания работы. Чаще всего ему поручается работа с бумагами в самом Ордене, но иногда удается взять поручение по перерезанию глоток нескольких магов Бездны, что мужчина делал с большим удовольствием. После тяжелого задания лежал путь от врат города прямо к дверям таверны, где его терпеливо ожидал красноволосый бармен, что, даже не спрашивая заказ, ставил стакан со Смертью на стойку. Смерти вкус обжигал глотку и уносил сознание за собой. И поделом, пусть уходят, всё равно все мысли не на нужном языке. На родном Со стороны послышался громкий рык человекоподобного монстра и тут же их окружила толпа кровожадных созданий. Ничего не остаётся, кроме как взять в руки мечи и со всем задором и силой кинуться в несложный, но всё же бой. Пламя и лёд объединились в прекрасный смертельный вальс, кружа головы врагам и вытаскивая жизни через отверстия в телах. Стук железа о дерево и плоть сопровождались тихими вскриками и громким воем поверженных существ. Оружие растворилось в золотую дымку, недолгий бой забрал немалую часть сил. Пора выпрямиться и вдохнуть теплый ночной воздух заполняя лёгкие до верху. — Ты всё также силён, Дилюк. — сказал капитан, смотря не на него - на яркое звёздное небо. Сейчас приятно представить себя маленьким ребенком, но хватит мгновения - отвести взгляд, и увидеть не маленького и веселого Дилюка, что отряхивал руки. а серьезного и статного владельца винокурни, что никогда не взглянет в синие глаза-звёзды в той прежней детской любовью. В ответ на такую похвалу послышался лишь хмык. Не был бы Кэйа собой, если бы не кинул ещё пару небрежных слов. — Не смущайся так, я же правду говорю. — Смущаться? С чего бы мне. — и говорил он правду, смущению места в душе сейчас нет. — Ты снова приписываешь мне то, чем я не обладаю, и чего не чувствую. — Снова? Мне всегда казалось, то я попадаю в цель. — взгляд осмелился повернуться в его сторону. Ах, как красиво на него падал лунный свет. — Значит ты слишком плохо меня знаешь. Столько попыток и ни одного попадания. — Может тогда позволишь узнать тебя получше? — голос стал вкрадчивым, хотя казалось, что ничего не изменилось. Только вот Дилюк всегда всё слышит. Повисло тяжёлое молчание, что гранитовой тяжестью и цвета напряжения щемило душу внутри. Думали оба, что сказать сейчас будет верно и как не совершить ошибку, что повлияет на оставшуюся жизнь, не важно насколько долгую. Жить с ошибкой тяжело, пусть это будут года или жалкий остаток этой теплой недели. — Ты изменился, а мне никак не понять почему. — Узнать получше, говоришь? — в голосе нет искреннего интереса, вопрос риторический, но как можно сейчас не дать на него ответ? — Да, Люк. — детское прозвище резануло воздух больно задев слух. Лицо капитана потеряло бывалую беззаботность. Ему показалось, что надвигается что-то серьезное, но показать лицо настоящих эмоций ещё слишком рано. — Мне не понять почему ты так изменился. Почему твоё отношение всё ещё так остро и тяжело ко мне. Ты не понимаешь, почему я всегда так цепляюсь за тебя, почему задаю глупые вопросы и приписываю тебе то, чего на самом деле нет. Так вот ответ: Я хорошо тебя знаю, но сейчас я не могу найти с тебе Тебя. Тебя, Люк, настоящего человека, моего брата, сына Крепуса. Ты потерялся и мне не удается тебя найти, а жить без тебя сложно. И вот перед ним стала развилка из всего двух путей. Не ошибись, Дилюк Рангвиндр, у тебя остался всего один шанс сделать правильный выбор. Не ошибись. — Кэйа, что ты знаешь о таком явлении, как утрата Глаза Бога? — странный вопрос повис в воздухе. Альберих ожидал явно не такого вопроса, если ожидал его вообще. — Насколько мне известно, человек, утративший Глаз Бога, вместе с ним теряет и воспоминания, тягу и смысл жизни. Теряет то, из-за чего он его получил. Наверняка, терять Пиро Глаз Бога сложнее всего. — вот пазл и сложился. Глаза капитана чуть расширились. — Неужели это значит, что... — Я отказался от него и провел в странствиях несколько лет — неужели такая просьба действительно смогла разговорить молчаливого и закрытого Рангвиндра младшего? Или же он почувствовал что-то неладное в голосе брата из-за чего и понял, что или сейчас или никогда. — Как думаешь, Кэйа, много ли воспоминаний сохранилось во мне? — Довольно опрометчиво было его оставлять, понимая, что ничего не вспомнишь потом... — голос стал задумчивым, глаза снова устремились вдаль, не желая встречаться с чужим взглядом. Все догадки и знания сошлись в одну точку, наконец дав ответ почти на все вопросы. — То есть ты... совсем ничего не помнишь? — была ли это надежда в голосе или глубокое сожаление - никак не понять. — Утрата Глаза Бога — это не утрата воспоминаний, это потеря себя. И утрата эта произошла не сразу. Все четыре года я медленно трескался на маленькие частички, что со временем становились всё больше, из-за которых каждый день с меня спадал кусочек фарфора, названный Мною. А я и не видел. Как только трещина пошла по лицу и большой осколок отпал уже от него до меня дошло. Ещё немного и было бы поздно. Как только я понял, что происходит, то поспешил вернуться в ненавистный Мондштадт. Только вот, я уже не помнил, за что именно так его ненавижу и люблю одновременно. Взяв его в руку снова, я боялся почувствовать волну воспоминаний и тяжести, а после облегчения. Но я не почувствовал ничего. Только пульсирующее тепло в руке, Глаз признал хозяина, а я испугался. Ничего больше не произошло. Потом я понял механику события. Кэйа, воспоминания возвращаются, и, кто знает, может и настоящий Я когда-нибудь вернусь... — Молния ошарашила сердце человека изо льда черным пламенем, топя не его, а сознание в белую воду. — Тебе... наверняка пришлось не просто. Но, Люк, рассказав это... Ты наконец показал Себя. И я благодарен. Смотри, я тебя полностью принимаю, ведь наконец понял, что произошло. Архонты, прошло столько времени, я так рад. — облегчение. Губы растянулись в непритворной улыбке, чуть повеселел даже глаз. — Это то, что ты хотел услышать? — удивление уже не скрывалось за маской безразличия и сосредоточенности. — Нет, Люк, я хотел услышать хоть что-то и услышал. Наконец сомнения перестанут меня терзать, наконец хоть что-то понял. И принял. Возможно, когда-то и ты сможешь меня принять. — в сознание словно ударился камень. И зачем ты, Альберих, это сказал? — Неужели и ты так изменился, что стал новым человеком всего за четыре года? — после этого вопроса Альберих был готов вырвать язык с корнем. А не совершил ли он ошибку? — Нет, Люк, не я менялся, меня изменили. — мгновение молчания. Капитан мечтал, чтобы это мгновение длилось всю оставшуюся жизнь. — Я не хочу ошарашить тебя сразу после того, как ты смог мне открыться. — и повисла тяжелая тишина. Ты много наговорил, Альберих. Слишком много. Ситуация разжала тесные тески, что держали твою душу в узде, и такой разговор смог их сломать? Слабость. А Кэйа не думает. Кэйа не сожалеет. Кэйа рискует. Немой взгляд Дилюка означает просьбу. Раньше это можно было бы посчитать даже за приказ, настолько взгляд стал серьезен в один миг. В груди защемило и дар речи словно пропал на время. — Люк, я вспомнил кое-что. В детстве ты часто повторял, что если начал говорить, то нужно и закончить. — Всё верно, Кэйа. Так к чему ты клонишь? — и пути назад нет. Только сейчас он поймет величину ошибки и проблемы. Неправильное место, неправильное время. Всё не так. Только вот... а существует ли для такого правильное время? Ком стал в горле, а в груди стало почти больно, что аж руку приложил. "Раз начал - нужно закончить". — Люк, мне... сложно. И больно. Я не хочу делать больно тебе — и с каждым словом капитану всё страшнее и больнее. Только что открывшийся ему человек, который, как оказалось, совсем его не ненавидит даже после всего произошедшего. — Помнишь я говорил когда-то о словах моего... биологического отца? О последней надежде? — и сердце красноволосого упало в пол. Любое упоминание о прошлой жизни заставляло дыхание прерваться, а сейчас, после такого разговора тем более. Глаза округлились, а рука потянулась к лицу. — И я... — Твой глаз... — рука медленно, с большой опаской после столь долгой разлуки прикоснулась к чужому лицу. От касания капитан вздрогнул и отстранился, когда пальцы коснулись ткани. Приложив ладонь к ней сам почувствовал, что дыхание прекратилось вовсе. И ты не начнешь дышать, пока не расскажешь всё, Кэйа. Или задохнешься прямо тут, или расскажешь. Только инстинкт самосохранения поможет ему показать. Да, только под страхом смерти. Руки оказались на затылке, звякнула железная застёжка и крепление спало. Прикрыв глаз, он опустил голову вниз. Тяжело было продолжать смотреть на взволнованное лицо любимого брата. А ведь они только что нашли друг друга. Только что. Повязка спала, а глаз прикрыла синяя чёлка. Голову тот поднимать не стал. Слишком страшно. Простояв так несколько долгих секунд Дилюк осмелился поднять руку вновь и коснуться чужих волос. Страшно и ему. Как только волосы ушли в сторону Кэйа нашел силы поднять голову. Взору любимого брата открылась картина, которую он боялся увидеть всю жизнь. Дрожащая рука одёрнулась от волос. Зрачок-звезда золотого цвета на черном-черном полотне радужки, не переходящая в белок и почерневшая кожа вокруг, что словно корнями впивалась под неё, трещинами входя всё глубже в тело. — Дилюк, Бездна зовёт меня. Я не знаю сколько ещё смогу продержаться. — дрожащим полушёпотом он осмелился подать голос первым. Увидеть ужас в глазах брата он не хотел никогда, но сегодня... Только завидев тень страха он отвернулся. Можно наконец вдохнуть. Но вдыхать было страшно. Страшно было лишний раз пошевелится, будто от этого его тут же сразит молния. Хотя, молнии он был бы даже рад, лишь бы не чувствовать испуганного взгляда на себе. Ты монстр, Кэйа Альберих, и всегда это знал. "Раз начал говорить - обязан закончить". — Совсем скоро она меня поглотит. Не в моей природе ей сопротивляться, но пока что я всё ещё тут. Дилюк, мне так страшно... — тихий шепот резал ночь. Тихий шепот резал жизни. Тихий шепот резал судьбы. А Дилюк и сам боится. Боится подать голос. Узнать, что будет дальше. Страшно. — Я должен рассказать тебе всю правду, верно? Прости за это. — выдох — Как только... как только она получит контроль последний барьер будет снят и настанет Второй катаклизм. Но в этот раз Тейват не справится. А я... Я буду во главе сея действия. К горлу снова подкатил ком. Вдох. Из глаз пустились мелкие слезы. Это слезы боли, обиды, великого сожаления. И жаль Кэйе не себя, и даже не Тейват. Жаль ему собственного брата, что пригрел под боком змею. — Это значит... — сухой подавленный голос прозвучал несмело со стороны. Страшно обернуться. Он прокашлялся и продолжил — Это значит конец света? И сил ответить нет, только покачать головой вверх-вниз. С порченного глаза скатилась слеза, что будто обжигала кожу. И был бы Кэйа рад, если бы слеза была кислотой, что мгновенно его убьет на месте. Терпеть сил больше нет. — Да, Люк, конец. Конец всему. — кажется он потерял дар речи, ведь сказать что-то ещё больше не способен. С надрывом вздохнул и перевел взгляд разных глаз на любимого брата, от чего слёзы пошли с новой силой. — Мне так страшно. Ты... можешь идти. — будь реалистом. Если Дилюк сейчас его возненавидит и уйдет Кэйа будет рад. Рад не видеть его разгневанного и испуганного лица. Куда он пойдет? Наверное, к Джинн. Она была ему как сестра пока... Архонты, что ты натворил, Альберих. Вспомнят детство и как раньше по-доброму улыбнутся друг другу. А потом пойдет обратно к винокурне, не обойдя стороной и Древо Ветров. А после домой. Домой. И возьмёт он в этот день свой первый бокал вина, отопьет, даже не поморщившись и посмотрит на портрет отца. Поднимет за него бокал, что после полетит в пол с грохотом разбившись. Только вот Дилюк всё не уходит. Стоит рядом и давит своим присутствием. Давит. И злит. Злят тихие медленные шаги и неуверенное прикосновение к спине, что заставило вздрогнуть. Холодные руки проникли под плащ и крепко крестом сжали дрожащее от внезапного холода тело. Ночной ветер развеивал волосы и тяжелую тишину, что всё давила на грудную клетку не давая вздохнуть полностью, насытиться воздухом, коим дышать осталось не так долго. — Каэ... Мне тоже. Тоже страшно. Пусть я многое забыл... Но сейчас я вспомнил, почему ты мне так дорог. Прости за всё, брат. — и последние слова добивают раненую душу. Отдается сердце в это неловкое объятие. Последние силы покинут тело, но душа с сердцем будут счастливы. Он признал во мне брата. Признал и принял. — Спасибо, Люк. Прости, пожалуйста.