Dragon - Tiger

Когда умирает байкер его хоронят по особенному. Мицуя знал это, знал, что однажды такие похороны будут и в его честь. С телом прощаются безусловно, да хоронят и жгут благовония, но для байкера настоящие похороны начинаются позже. Когда ночью сжигают его байк. Это настоящая панихида, момент, когда братву пробивает на истинные слёзы, железный конь облитый бензином, полыхающий в алой заре, таков последний росчерк в жизни настоящего байкера. Мицуя надеется, что его похоронят именно так. Когда его тело упокоят в сырой земле, братва по настоящему всплакнёт сжигая его верного коня, а позже выпьет горько и сухо, поминая, за брата прося у неба и земли, чтобы и там на другой стороне он встретил их с улыбкой, оглаживая латунные ручки руля, постукивая ладонями по кожаному сидению, обязательно сказал им: — Я ждал вас, братья, —. Так похоронят их всех, достойно, как они и заслужили, как прощается Тосва, как прощался Чёрный Дракон. Мицуя помнит похороны Шиничиро, помнит Вакасу, что провожал его скрывая слёзы, откупоривая канистру с дурно пахнущей жижей. — Мы не говорим прощай, мы говорим до встречи, —. И после поджег, нет не байк, ведь тот достался Майки, сырую землю, пустое место, там где должен был стоять верный железный друг. Часто Мицуя думал, что должно быть Майки они проводят так же, ведь тот наверняка завещает свой байк уже другому Шиничиро, и круг замкнётся. Как все и должно быть. Мицуя делал дела, крутился по жизни хоть и со скрипом, да тот ему даже нравился, он не жалел о том, что делал. Иногда у него спрашивали, близкие, те кому дозволено: не гложет ли, что от его дел гибнут люди? Мицуя всегда не отвечал и всегда знал, нет не гложет. Те люди сами выбрали свою судьбу, отчего жалеть дурака, что главной своей любовью выбрал иглу? Это его любовь, за неё в Тосве не осуждают. В Тосве можно любить альф и омег, можно ценить своих детей, можно отдать братве последнее, можно извратить все общее, что когда-то имели, от любви, как сделал Ханемия, и это его выбор. В Тосве кидаются на ножи, бьют татуировки, и носят чёрный траур по погибшим возлюбленным, спят с собственными братьями и служат верно как псы. В Тосве никого не осуждают, и Мицуя тоже делает так. Никогда никого не судить — верное правило. Потом вас осудить кто-то у кого есть на это хоть толика права. Майки решил, что дети выросли, пускай Мицуя так не считал, пускай хотел, чтобы эти мальчики навсегда остались детьми, он понимал, это цены которые они платят, так не дело от них бежать. Бегать от себя дерьмовая затея, все равно никуда не убежишь. Мицуя готовит это собрание Тосвы с особым мандражом, от блеска начищенных столов в глазах рябит, он подбирает роксы с гравировками, приказывает подать к столу самый лучший виски. Собрание это выглядит как самый элитный в мире ужин, как старое богатство, будто они итальянская мафия. Мицуя питает некоторые слабости к роскоши, разве нельзя простить ему подобной мелочи? Для принцев Тосвы только самое лучшее. С первого их дня на этой земле, начиная с сосок и заканчивая гробом, все самое лучшее он подберёт любовно, что не сможет сам, передаст своему приемнику, он найдёт достойного. Шиничиро и Казутора пришли в этот мир лучшими и уйдут из него так же. Это тосвийская верность, это то, что заставляет Мицую жить, служение, что впиталось в кровь, выбранное лично, оттого до боли любимое. Шиничиро впервые будет объявлен наследником только в блеске дорогих свечей, что играет на серебряных приборах, отражается от хрустальных граней стаканов, Казутора станет новой доной, только в таком же блеске. И никак иначе, Мицуя постарается. Тосвийский престиж это его дело, где бы он ни был, на страницах банковских договоров, на юридических печатях, в костюмах с шелковыми нитками и в идеальных укладках. Мицуя доводит своё дело до идеала, потому что в этом вся его жизнь. Мицуя завязывает золотые ленты ловко, обводя пальцами края чёрных коробок. В одной — костюм с драконами, в другой с тиграми. Он отправит их Майки и Чифую, те принесут их к постелям детей, чтобы с этого дня началась их новая эра. Эра которую Мицуя вышил по шёлку золотыми нитями, потому что это дело его жизни, и он на это согласен.