Грейвс не любил, когда её касались чужие руки. Хмурил брови и недовольно поджимал губы, воспринимая это как посягательство на то, что он назвал своим. Но Тина как будто всегда была его девочкой. Как своенравная кошка, она уворачивалась и не давалась в другие руки, признавая только одни. Разве что за исключением Куинни и этого забавного толстяка-немага по имени Якоб…
Вздыхая, Персиваль выглянул из кухни в гостиную. Голдштейн всё ещё была погружена в вязание, вот уже которую неделю трудясь над шарфом. Пожалуй, она почти не выпускала спицы из рук с тех самых пор, как…
Эти чёртовы танцы.
Вспомнив о размолвке, мужчина поморщился и взъерошил волосы пятернёй, кидая неприязненный взгляд на смятый кусок пергамента, лежавший на кухонном столе рядом с кружкой остывшего чая. Вот уже второй день он перечитывал его и досадливо кусал губы. Он совершил ошибку? Но разве не Тина спровоцировала его, втайне начав посещать с сестрой танцевальные уроки, хотя прекрасно знала, как он к этому отнесётся? Неслыханное безрассудство! Грейвс уподобился огненной сколопендре, когда коллега заглянул к нему после уик-энда и поделился впечатлениями о танцевальном вечере, на котором сестрички Голдштейн удивили своими внезапными талантами. А уж когда увидел своими глазами…
Она ловит его взгляд и застывает, сбиваясь с ритма. Тот, кто тянет её за руку, падает, сражённый Петрификусом. Опустив палочку, Персиваль сжимает зубы, поворачивается спиной и уходит, не обращая внимания на её оклики.
Он знал, что она бежит за ним, спотыкаясь, потому что ещё не научилась маневрировать на «дурацких каблуках», но боялся остановиться, потому что боялся навредить ей.
Горячие объяснения. Признание. Понимание. Извинения и прощение. Компромисс.
Тина оставила танцы и больше ими не соблазнялась, хотя Куинни не раз предлагала ей снова хорошенько подумать.
Грейвс перестал засиживаться на работе до глубокого вечера, чтобы проводить с ней больше времени. Казалось, что течение их жизни вошло в прежнее мирное русло, но для него это ощущение было лишь иллюзией.
Письмо пришло накануне утром.
— У Куинни и Якоба снова что-то случилось? — мягко поинтересовался Грейвс, наливая себе кофе и нацеливаясь на лежащий в корзинке круассан из пекарни Ковальски. Несмотря на изначально скептическое отношение к немагам в целом, после череды определённых событий даже придирчивый Персиваль не мог не сделать для него исключение. Да и пекарем Якоб действительно оказался отменным.
Тина, не меняя задумчивого выражения лица, покачала головой.
— Это от мадам Марчбэнкс, нашей… Ну, ты знаешь. Это она придумала объединить нас с Куинни в танцколлектив, –закусив губу, колдунья умолкла. Грейвс чувствовал себя неловко и ощущал, что девушка тоже сконфужена внезапным обсуждением темы, которую они всеми силами старались избегать все эти дни. Вроде бы… Месяц?
Не зная, как заполнить возникшую паузу, мужчина опустил голову, перекладывая круассан на блюдце. Видимо, этот жест Тина поняла по-своему, приняв за признак появления на горизонте чёрных туч.
— Она пишет, что возвращается в Ирландию, насовсем, но свой юбилей хочет отметить с нами в этот четверг, и… И что будет рада увидеть меня снова. Вот и всё, — она дёрнула плечом и протянула пергамент Персивалю, впервые за несколько дней не скрывая свой взгляд, прямой, решительный и честный. — Я планирую ответить отказом, скажу, что много работы. И, в общем-то, это даже не ложь, правда? Мне и так есть чем заняться, дел просто уйма… А мне нельзя говорить, что я успеваю с трудом, я же так хотела вернуться в мракоборцы!
Улыбнувшись, она невесомо коснулась губами его щеки и вышла, оставив Грейвса наедине с кофе, круассаном, письмом и спутанным клубком мыслей.
***
Голдштейн действительно погрузилась в работу. Львиная доля отчётов, лежавших под конец дня на столе Персиваля, была подписана её рукой. Она решила сойти с ума или свести с ума его?! Невозможная девчонка. Разве он не был прав? Без сомнения, как мужчина, оберегающий свою женщину, он поступил правильно… Но правильные поступки не порождают подобные мысли.
Не выдержав, Грейвс решительно навис над ней, когда Тина тратила свой очередной обед на разбор заявок.
— Я хочу, чтобы ты пошла сегодня на этот вечер, или что у вас там… На этот юбилей, — заявил он безапелляционно, не обращая внимания на её смятение и попытки возразить. — Мне нужно задержаться сегодня допоздна, не хочу, чтобы ты весь вечер провела одна.
Кивнув со всей серьёзностью в подтверждение сказанного им, волшебник отстранился и невольно хмыкнул при виде растерянного лица Голдштейн. Он и сам от себя не ожидал… И даже теперь не был уверен, что принял правильное решение, пусть она и согласилась с ним. Наверняка она обижена, разочарована, сердится… Грейвсу оставалось только вздыхать в своём кабинете и коротать долгие часы, корпя над работой, лишь бы не думать о том, что его девочка где-то там, без него, в окружении чужих рук.
***
Персиваль был уверен, что его встретит тёмный, холодный, пустой дом, и, вставляя ключ в замочную скважину, морально готовился к этому. Однако из гостиной лился мягкий свет, приглушённый шёлковыми абажурами двух торшеров, привезённых им с Тиной из поездки во Францию. Непонимающе хмурясь, Грейвс наскоро стряхнул с плеч пальто, перепоручив его заботам домовика, и торопливо направился в зал, взволнованно поправляя узел галстука.
Она действительно была там. Сидя на привычном месте, в кресле, одомашненная мракоборец сосредоточенно расправляла пальчиками что-то, лежавшее у неё на коленях, и, кажется, не сразу обратила внимание, что Грейвс вернулся домой.
— Тина? Почему не на вечере? — удивлённо поинтересовался маг, желая, но в то же время опасаясь услышать ответ.
Голдштейн вздохнула, и Грейвс замер, чувствуя себя приговорённым на плахе, который видит блеск ледяного лезвия безжалостной гильотины.
— Потому что там танцы, — пояснила Тина, поднимаясь с кресла и медленно приближаясь к Грейвсу, аккуратно расправляя на весу свою необычную ношу, — для них нужен партнёр. А мой партнёр, — она лукаво прищурилась и нежно улыбнулась, заглядывая в обеспокоенные глаза самого опасного мужчины в МАКУСА и набрасывая на его шею тёмно-зелёный шарф с вышитой золотом монограммой «PG», — он же здесь.
Тёплые губы легко скользнули по его щеке, замирая у уха и щекоча шёпотом, от которого невозможно было не улыбнуться.
Его руки на её талии.
Её руки обвивают его шею.
Шарф греет сердце.
«Потанцуете со мной, мистер Грейвс?».
