glasshouse of feelings;;

нечто яркое и теплое норовило по-хозяйски внести свои изменения и вдохнуть жизнь в холодные, рельефные стены, обитателем которых был юноша. свободная рубаха приятно скользила, по невиданной еще никому коже усыпанной россыпью созвездий и даже планет, ничуть не согревала! размашистый воротник-солнце, что подобен морской волне, больше напоминал перья благородной птицы окраса слоновой кости, а рукава фонари всем своим видом кричали о тонкости рук — которые казалось с характерным хрустом могли с легкостью надломиться; они летали разрезая воздух в надежде уловить те самые солнечные лучи, что украдкой выискивали из-за плотной ткани занавеси. помимо благовонием раннего утра и дряблых побитых жизнью книг, что бестревожно покоились в углу — будто, уснули укрываясь пылью, подобно теплому перьевому одеялу, — комнату наполнял дивный аромат пучка сухоцветов лаванды, что бережно был связан бечевкой и почивал на краю массивного стола. бережно. но все же связан. но не лавандой только была комната богата, словно крохотная, любительская оранжерея: тут тебе и благоухающие фрезии огнем горят, застенчивая сенполия, смущенная герань и робкая но элегантная бакопа; лиловые глаза заискрились на солнце, тонкие пальцы гуляли по лепесткам и тревожили от сна статичные бутоны, пачкая те желтоватой пыльцой и тонкая линия губ — словно сама расцветала, несомненно шикарным букет флора. мягкие черты лица шли в разрез с выразительными, (отчасти) томными глазами, но тут же гармонировали с пасмами, что благодушно покоились на плечах цвета тех самых лавандовых сухоцветов. глядя со стороны на картину маслом эту, ненавязчиво можно задуматься о существовании чар, невиданных красот и уверовать в то, что тут поселился покой. жаль таковым это не являлось. царивший тут покой в мгновении ока разрушился по чьей-то прихоти. на деле же самом, всего-то заскрипели не смазанные вовремя петли на двери, от чего та шумно и истошно оповестила о прибытии незваного гостя. в проеме показался статный мужчина, окутанный дорогими полотнами, усыпанный не менее роскошными камнями и острым как клинок взором; волосы его мягкой волной ютились на широкой грудине, а кончики завитков свисали, касаясь крепко-на-крепко затянутой поясом талии; окрас его влас, напоминал нерушимый союз демона и ангела, якобы те руками-лентами сплелись в неспешном, трепетном танце. ресницы его содрогались, отбрасывали тень на впалых щеках, а тонкая линия уст исказилась в угодной, мягкой и еле заметной улыбке, когда взор его острый потупился, при мимолетном взгляде на (по его нескромному мнению) непосредственно, дивную и пленительную гортензию (Мицую), которую он бережно запер в золотой клетке, держа сокровенное подле себя. с не скрываемым обожанием, искренней теплотой и трепетностью, Ран Хайтани жалостливо глазами спрашивал о разрешения — моля того о невесомом прикосновении, словно жизненно необходимым это было для него. плавные движения рук, будто поползновения змей — без намека на опасность, мечтали прильнуть к широким плечам, окунуться в глубокие впадины ярко выраженных ключиц, просчитать каждый позвонок Такаши, норовя потеряться в его не длинных, мягких волосах, вдохнув всё очарование ароматов, и по разрешению самого паренька вкусить млечный путь звездного неба на его бархатистой коже. картинки яркими вспышками вырисовывались, а влюбленные чувства охватывали в сладкий, тягучий плен сдержанного Рана; но миг чувственный разрушен был небрежно, когда и так подрагивающую руку оттолкнули порывом очевидного страха и призрения. тонкие руки что ранее казались напоминали тонкую лозу березы, вмиг стали крепчать и отбрасывать нехорошую тень отчуждения. в глазах Такаши читалось все, от и до: и понимание чувств теплых и сильных Рана в сторону его; и грубость собственных изысканных и строгих движений; обиду и глубочайшее сожаления в глазах смотрящего на него полюбовно; и горечь, и вязкость подступившего кома. противоречивые чувства: от страха перед лицом человека, в чьей жизни беззаконие и кровь врагов была лучшей усладой — сочилась отовсюду, пачкая и ладони, и подошву обуви что неприятно чавкала, ступая по алым лужам что слились в пунцовое море; и мягкость аметистовых глаз и притягательных рук, что тянулись к нему со всем существующим в нем обожании к Мицуе, — беспощадно рвали внутренности на куски, ломая ребра — острые обломки сочно впивались в сердце. горячо раздосадован, с толикой понимания, Ран не позволил себе быть излишне наглым, тактильным и безбожно близким к чему-то настолько чистому и глубокому как Байкал в зимнюю стужу. рука твердо и сдержано сомкнулась в кулак, подобно огромному замку закрывающему все скрытые и очевидные чувства, намеренья, мечты и желания, что норовили излиться в диком потоке, но нагло и бесповоротно были закупорены пробкой. Такаши скрылся за приоткрытой дверью, ветром скользнув вглубь темных коридоров оставив шлейф цветочной отдушки, оставив статного мужчину, окутанного дорогими полотнами, усыпанного не менее роскошными камнями, холодным и одиноким как клинок в ножнах взором.-