Турбулентность

      Шумовая завеса из ветра где-то совсем рядом, у стен дома, за окнами. По ощущениям в маленькой комнатке с тонкими стенами ветер обволакивает слои бетона крепче объятий, сильнее хватки удушливых. Погодные условия вроде и планомерные, последовательные, но отчего-то сейчас кажутся усложнёнными и сбитыми с привычного курса движения. У Хонджуна в голове точно сложность перемен, а на улице муссон принёс с океана влагу и ознаменовал окончательный конец весны. Теперь ему закольцовываться вдоль береговых линий и принимать морской тропический характер, заливая полуостров хаотичными летними дождями.       Для Хонджуна потоки ветра сейчас очень близко, они будто рвутся в стёкла, замирая на грани недопустимого и дрейфующего посередине. Сохраняющего. Почти у каждого человека что-то не так на той внутренней составляющей. Что-то рвущее и тормозящее, вводящее в неконтролируемую трясучку. Страх и желание. Призраков прошлого на маленький прицепчик и на целый товарняк, который уже давно не ходит по рельсам. У каждого это своё, не подлежащее сравнению. Кто утопает, не думает о метрах под ним, хоть лужа — он всё равно тонет. Воды страха или желания — как ни смешно, погружение всё равно душит толщью. А там, на чернеющей глубине, вообще что-то смещается, и понимание разницы ускользает, союз замещается знаком препинания, и слова отображают одну и туже суть. При наслоении потоков ветра начинается зона турбулентности. Ким, несмотря на количество практики, до сих пор переносит её дерьмово.       На полках одного когда-то пустующего шкафчика не осталось места. В рядок и непонятно с чем стеклянные и пластиковые. Исходя из количества и разного назначения на этикетках, Хонджун подбирает вариации. Либо у него кожа грубая, как у слона, либо ему посчастливилось быть одним из немногих, кому достаточно мыла. Закрывая белую дверцу, парень очень надеется на последнее, ведь страхи умеют менять похуистичность. А ещё они подбирают список того, что нужно изменить в себе, чтобы острота иглы не была столь ощутимой. Менять в себе. Ким вообще не думал, что что-то опять заставит его задуматься о подобном. Грабли — это излюбленное место для ног.       Сонхва всё равно продолжил гнуть свою линию решительности, учтиво не обращая внимания на собственный же кавардак в голове. На очевидностях поигрался, и теперь что делать с ними не знает. Как и Хонджун, в принципе. Картинка хорошая, история пусть и клишированная, но на четвёрку натянет, встретились два одиночества и будут они теперь друг у друга, как медведь у ежа. Ну романтика же. Только блять… Жить они, походу, тоже реально будут вместе. И ни у Кима, ни у Сонхва это в голове до конца не сложилось. А вот средства личной гигиены в рюкзак сложились словно бездумно. Теперь они мило реквизируют беленький шкафчик в ванной комнате. Весь, до последнего сантиметра. Пока светловолосый систематично расставлял всю свою косметику на полки и периодически поглядывал сконфуженным, в голове у Хонджуна играли самые меткие сравнения. Биба и Боба… Теперь эта квартира забудет слово покой.       Бросая на складки белой футболки в отражении какой-то отделяющий новую грань существования, Хонджун прокручивает вентиль крана и выходит из ванной. Об окна единственной спальни разбиваются крупные предвестники смен погодных условий, а в самой комнате… Темноволосый прыскает смехом. Развешенные на рейл собственные вещи, которые эдак с неделю просто скидывались на стул, пробивают в мини-гонг начало первого раунда. Битва чистоты и порядка от этого дня и до. Страха номер один. Хонджун может быть и дебил, но он уже думает, а что станет последней каплей для Сонхва? С чем не сможет смириться именно он? Глупо стирать только заправленную простынь, но Ким не может не впадать в самокопание. Ведь когда-то на вопрос почему было одно молчание, и Ёсан так и не сказал, какая была причина.       Сонхва выкладывает на кровать из рюкзака свои домашние вещи — единственное, что вместилось с гамузом баночек самой первой необходимости — и подцепляет с перекладины вешалку. С первыми пуговицами белой рубашки руки замирают в неуверенности перехода к следующими, а глаза с прищуром следуют к дверному проёму. Хонджун, наверное, даже не попытается поменять своё место побеждённого в этой битве. Сонхва это льстит. Всё так же смиряя не доверяющим, он делает шаг назад. Дверца шкафа закрывает пространство до кровати в новой роли ширмы и говорит насколько светловолосый уверен в отсутствии у Кима выдержки. — Мне ведь она не помешает, — опираясь на косяк спиной, Хонджун скрещивает руки у груди и с ухмылкой смотрит на деревянную преграду. И почему только шкаф расположен так невыгодно близко к кровати.       Из-за дверцы выглядывают заинтересованно и забегают взглядом куда-то в невинность. Бросают на кровать с вещами стратегический, а затем, непонятно каким способом, ухитряются извернуться так, чтобы взять футболку, не показав при этом тело. На приподнятые брови, Сонхва показывает язык и опять прячется. — Тогда это будет покушение, — слышится в шуршании хлопка, и воображение темноволосого рисует лучшие картинки, как смуглая кожа скрывается за складками безразмерного балахона, величаемого оверсайз футболкой… чертовски хорошо смотрящейся на Сонхва футболкой. — И вообще это прямая угроза, Хонджун.       Наблюдая, как светловолосый повышает уровень изощрения и опирается на кровать руками, чтобы дотянуться до неудачно лежащих дальше шорт, Ким уже пытается тормозить воображение. Внутренностям шкафа прямо сейчас предоставляется слишком хороший вид. — Угроза чему? — выгибая бровь и смотря на старательное пробирание руками по одеялу. — Моей, — очевидный прогиб в спине, — заднице, — и Пак дотягивается до шорт. А Хонджун ненавидит расположение мебели в комнате. — Ц-ц, ты ведь наверняка знаешь, что делаешь…       Улыбаясь, Сонхва возвращается за дверцу и, намерено выглядывая, спускается руками по телу, надевая шорты. Прослеживая тяжелеющий взгляд у двери, он фиксирует нужный уровень многоходовки. Закусывая губы и завязывая шнурки, Сонхва закрывает дверцу. — Это чтобы ты точно ехал быстрее, — подмигивает на многогранность смысла и подходит чуть ближе, опуская глаза к тёмному ламинату. И Хонджун уверен, что Сонхва пользуется бальзамом, чтобы закусывать губы, и наоборот. — И чтобы у тебя точно было меньше причин задерживаться. — У меня и так их было аж на целый ноль, — он отталкивается от косяка и, смотря под тем же углом в пол, делает шаг навстречу светловолосому. — Почему ты не хочешь поехать? Я там не появлялся уже несколько месяцев, и раз уж ты знаешь... — выдыхая, Ким машет головой и заглядывает в глаза Сонхва, — я бы хотел, чтобы ты был там со мной.       На секунды после вопроса складывается непонятное, что-то необсуждаемое до этого момента. А такого на самом деле дохуя. В спешке, будто кто-то их подгоняет, в кроличью нору с постукиванием по циферблату и не сказав чего-то главного, будто всё и так уже ясно. Но Сонхва молчит, а Хонджун не знает причину. Что-то от него ускользнуло. С ростом под метр восемьдесят и с замашками на строптивость не сочетается заминка на два уголка губ и взгляд затерянный в пол. Не складывается в одно целое возможность и безупречное умение прижать к стене, расставив позиции доминантности, и то реальное действие, в котором Пак предпочитает оставаться в стороне. В этом прогибе между действительным и возможным Хонджун видит другую сторону характера. — Сонхва?       Видимо всего в голосе достаточно, чтобы откликнулись. С полной открытостью и не самой заведённой решительностью. Небольшой прицеп не сравнится с товарняком, а своя рубашка ближе к телу — наверное потому Ким не видел чужих страхов и комплексов, которые под слоями решительности и горящей жидкости в бутылке. — Я знаю, что он тоже участвует. Не хочу, чтобы ты меня сравнивал. Не так, — машет головой и в лице изменение на эмоцию обиды, на эмоцию известную хоть однажды каждому. — Не когда мне нечего противопоставить. — Чему противопоставить?       Хонджун хмурится, не понимая и не вылавливая нужное. Что-то неловкое во взгляде напротив. С явной злобой к тому, что он это чувствует, но не изменяя саму данность. Сонхва не уверен в себе. Сонхва не уверен в нём. За всем характером и темпераментом остаётся то же, свойственное каждому — страх. Хонджун выдыхает. Так и остаётся на смежении комнат, и в этом прямоугольнике входа видит причины, почему сейчас Сонхва такой. Каждое его стопорение и неуверенность становились сомнением Пака, его неправильными выводами. Копаться в человеке и правильно интерпретировать находимое — это одинаково для каждого сложно. — Нечему противопоставлять, принцесса, ты — другой тип, — цитируя и кратко улыбаясь. Смотря на появляющуюся складочку между бровей. Конечно. Сонхва не устроит такой ответ, но Хонджуна не устраивает само убеждение. Сонхва не его буксир, не средство. — Хва, — отучая себя от привычек и будучи таким же, как и ветер за окнами, Хонджун отводит взгляд в сторону, чтобы не взрываться вместе с горящим, — не думай обо мне хуже, чем я есть на самом деле.       Это щёлкает у светловолосого переключателем. Встряска от всего, что он успел себе надумать, и стеклянные шарики катятся куда-то дальше, когда Ким дёргает подбородком в смятении. Вглядываясь в высокую интенсивность чужого раздражения, Пак делает себе список, чего никогда не нужно делать. На нескольких шагах Хонджуна к рейлу с вещами перед глазами выписывается красное «не» с подчёркиванием, а когда на кровать приземляются несколько элементов собственного гардероба — что успело скопиться за посещения кимовской квартиры — Сонхва подумывает о слове «злить». Но чёрная кожанка, которая в целом принадлежала бы Хонджуну, если бы Юнхо когда-то не прогадал с размером, как-то нарушает последовательность. И пока Пак думает о правильной формулировке запрета, Ким впихивает в его руки куртку. — Собирайся на бал, принцесса, я не поеду без тебя. — Ты нормальный? — недоумённо оглядывая вещь в руках и возвращаясь к непоколебимости напротив. — Для чего я, по-твоему, переодевался?       Хонджун хмыкает, вновь замыкаясь на самодовольной улыбке, и всовывает руки в карманы джинсов. Обдумывает секундно и, пожимая плечами, проводит языком по нижней губе. — Ну, ты показал, насколько ты гибкий… — Не нарывайся, Джун. — Иначе? — Воздержание. — Ты не выдержишь.       Пак округляет глаза и ищет потерянную Кимом совесть. — Я не выдержу? Я? Оказывается это я постоянно срываюсь? — Именно, — он подходит чуть ближе и заглядывает в такие потерянные и возмущённые. — Твои манипуляции слишком очевидные, будто нельзя было сразу взять вещи за дверцу.       Гуляя взглядом по губам, Хонджун подстрекательно приближается к лицу, заставляя Сонхва откланяться и пятиться назад. Но с выдохами, бегущими холодком по коже, Пак понимает, что сам он может бежать только в направлении губ напротив. — Тебе не кажется, что это звучит как оправдание? — сдавленно. — Мне кажется, или ты звучишь не убедительно? — Кажется, — неубедительно.       Хонджун смотрит накаливающейся эмоцией. Пробежкой огней по ровным полосам, на которых требовательность. В сочетании долгих сменяющихся и указывающих направление. И Сонхва хочется бежать только по ней, оставляя вероятность в никогда неиспользованном. –Ты мне нужен. Поехали со мной.       Сглатывая вязкую от чужих смотрящих, Сонхва выдыхает сорванно и пальцами сжимает скрипучую кожу куртки. Глаза напротив с потребностью, но есть ли там любовь. Пак понимает, что требовать такое отношение спустя пару месяцев глупо. Но для него это было два года. Больше всего на свете ему нужна любовь. Любовь его обожаемого парня. Чтобы он больше никогда не посмотрел в сторону кого-то другого. Наивно. По-детски. Глупо. — Только при одном условии… — Да? — Хонджун следует по взгляду тёмных выискивая и выжидая. Пробираясь надеждой буквально за радужку глаз.       Сонхва выбирает в список «Не» слово «сомневаться». Пусть по-детски. Хонджун любит мультики. — Ты выиграешь для меня.

***

      По металлу профнастила капли, капли. Дождь начинается так же неожиданно, как и сессия в конце года. Не к месту и так же испытывающе. Романтика летних дождей заканчивается ровно там, где нет зонта, а из всего возможного укрывающего — тонкая линия под козырьком дома. И всё что остаётся — это стоять впритык к стене и ждать, когда дождь закончится. Иногда это быстро. Иногда это как у Сана с Уёном сейчас — льёт уже минут двадцать. — Я говорил тебе не провожать меня. Теперь стоим тут с твоими рыцарскими замашками.       Переминаясь с ноги на ногу и соскальзывая с предательски тонкого выступающего фундамента дома, Чон тянет губы в линию «кто был бы тут умнее». Оглядывает ни капли не думающее о передышке небо и, скользя взглядом по профилю невозмутимого Сана, убеждается в том, «кто же». — Ну так бы попал под дождь только ты, — улыбается ямочками и поворачивает голову к Уёну. — А так вместе.       С этого подобия на «друг в беде не бросит» парень закатывает глаза и возвращает удрученность на копошение туч в ещё совсем недавно голубом небе. До дома быстрым шагом плюс/минус пять минут, но чёрт. Друг в беде не бросит. Уён прикрывает глаза и понимает, что умных тут нет в помине. С кем бы он стал торчать под дождём, когда дом рядом, а ожидание точно троекратно превысит время пути до сухих вещей и тёплого чая? Ну не придурок? — Пошли ко мне, бесполезно ждать, он хоть бы к вечеру закончился.       Ямочки на щеках немного тускнеют, а Сан поджимает губы и кратко машет головой. И после так же смотрит в небо, щурясь. Да, Уён придурок. При чём по многим фронтам — он даже это понимает, даже объяснять не нужно, почему Сан меняется в лице. Но что Чон может… Он ведь просто хочет сохранить дружбу. Хотя, похоже, это всё равно, что клеить треснувшее. Уёном же до этого и доведённое. — Значит, будем так стоять? — Ну ты можешь не стоять из солидарности, — ухмылка. — Хотя без тебя мне будет холоднее, — и фирменное подмигивание       Опять соскальзывая с уступа, Уён попадает прямо по небольшой собравшейся в кладке тротуара луже, и та брызгами знаменует конец запаривания над чистотой белых кед. Озлобленно выдыхая, Чон зыркает на порядком повеселевшего Сана. Никогда не выбирающего маркую обувь и ужасно практичного Сана. Идеального в понимании Уёна Сана. И за это он обрызгивает и его тёмные кроссовки. Ну чтобы хоть что-то. — Ну да, ну да, — усмехаясь ярче и оглядывая ноги. — Это же я виноват в том, что начался дождь.       Фыркая, Уён вытягивается под козырьком как может и скрещивает на груди руки. По узкой улочке вода стекает под наклоном, и у бордюров уже формируются небольшие ручейки, и, при условии продолжающегося дождя, они станут настоящей проблемой для нижних улиц. И всё-таки мотогонщики не идиоты, знают какую местность выбрать для заездов, иначе с перманентными летними дождями сидеть им в седле смирно. Морщась с потоков своих мыслей, Чон мотает головой, выгоняя оттуда паразита. — Чёртов Ким, это из-за него всё. — Ты и невовремя хлынувший дождь запишешь на его счёт? — улыбаясь до складочек возле глаз, он поворачивается к Уёну и, видя абсолютную серьёзность того, начинает смеяться. — Нет серьёзно, у тебя скоро во всём будет виноват Хонджун. Нормальная он невестка, Ён, успокойся. — Он отвратительная невестка, и я точно против. — Ну ему точно на это пофиг. — Ему на всё пофиг.       Губы с тёмной родинкой опять вытягиваются в линию, и на это Сан машет головой. Уён всегда делает неправильные выводы. Из всего замеченного, Чхве может с уверенностью сказать, что Хонджуну как раз-таки не на всё пофиг. И, в частности, касаясь Сонхва, он точно думает дважды на два. Даже слишком. — Перестань относится к нему предвзято. Этим ты точно Сонхва не поможешь. — Оу, а чем же ему помогу? — поворачиваясь и отвечая на внимание Сана, он язвительно щурится, крепче смыкая ладони на руках. — Тем, что потащусь на трек и буду делать вид, что меня всё устраивает? — А что тебя не устраивает Уён? Сонхва влюблён в Хонджуна, и ты не можешь отрицать, что сейчас он выглядит значительно лучше, чем когда он сох в безответке. — Да Ким похуист, Сан, он доведёт Сонхва до такого же состояния через пару месяцев! Он клал на всё, что Хва чувствует, и дальше он будет думать только о себе…       Капли дождя, разбиваясь о ветер и смещаясь под его усилением, залетают под углом в пространство возле дома. Первые прохладные попадают на открытые участки кожи и рассеивают по ним мурашки. Ёжась от перепада температур, Сан надевает снятую под жарким солнцем куртку и смотрит вниз на отбивающиеся от брусчатки капли. Бесит. Его всё это уже непомерно бесит. Резкая смена эмоций с изжиганием всех весёлых ноток, и на раздражение рядом у него всё меньше причин молчать. На смену стоит отдать должное — Хонджун и Сонхва его сейчас волнуют в меньшей степени, чем лицемерие Уёна. Смотря в пол, Сан только и может сказать, что по себе судить неправильно. — Не тебе говорить о похуизме. Ты уж точно лучше Кима знаешь, как класть на чувства других людей. — О чём ты?       Уён вновь смотрит в непонимании и с округлением глаз, на что Сан просто не выдерживает. Разворачиваясь полностью к парню, он вглядывается в его замешательство и понимает, что неминуемо раздражается сильнее. — О том, как хорошо ты забиваешь на то, что происходит между нами.       Эмоция Чона стирается в пыль прямо под неожиданно пробегающей рядом злостью. Она по острым скулам Сана, по тонкой линии губ, и ниже к рукам, сжатым в кулаки. И это давление ощутимо без прикосновений. Даже без намерения. Уён знает. Помнит, что он придурок. Но он верит — как и в случае с Кимом, так и в отношении их с Саном дружбы — верит, что он прав, что он делает лучше и вернее. Исходя из того, что они потеряют в долгосрочном, а не из того, что получат на мгновение. Какую головную боль получит Сонхва, разгребая все кимовские гештальты. И какого человека потеряет Уён. Когда окажется, что любовь не бывает вечной. Уён верит, что делает правильно. — Сан…       Названный прижимается вплотную. В своей эмоции, где рассудительность затерялась и вряд ли покажет голову раньше, чем всё закончится. Пока сердце как на пробежке, а губы обрывают чужую возможность говорить она не покажется. И слова не пискнет, что разговор вообще не касался их. Кто вообще может не думать о том, что выворачивает двадцать четыре на семь, и создавать видимость, что всё охуенно? Ну да, Уён может. Сан нет.       Испугавшись, как и та самая рассудительность, Уён жмётся к стене, не зная куда себя деть и как провалиться либо за эту стену, либо сквозь землю. Упираясь руками в плечи и толкая в них, он не может понять, откуда в Сане столько силы. Откуда вообще вот это всё. Ладони, которые сжимают талию до ощутимости на коротких рёбрах. И это чёртово колено. Шаблонно. Разбивая склеенное в пыль. И они опять в той же точке, что и три месяца назад в его комнате. Только теперь целует Сан, и дружба точно проёбана. В реакции тела, в желании отвечать, в необходимости подчиняться.       Уён толкает из всех оставшихся сил, которые ещё согласны действовать с такой целью. Когда Сан поддаётся и, похоже, не по причине силы, парень чувствует, что источник влаги на щеках не дождь. Только с реакции напротив он осознаёт, что плачет и не может понять, как так выходит. Слёзы текут непроизвольно, просто вытесняются перебором эмоций в голове. — Это эгоистично, — единственное, что он может из себя выдавить, продолжая упираться в стену. Единственное, и совсем не то, что должен сказать. Слово «ошибка» точно придумали для него. — Да ладно? — Сан улыбается совсем не так, как ему идёт, совсем не так, как Уён любит. — А тогда целовать было не эгоистично? А всё это время делать вид, что ничего не произошло было не эгоистично? Да ты просто само целомудрие, Уён! — и всё совсем не так, как может подойти им обоим.       Дождь всё больше скручивается ветром, опадая реже, но более крупно. Сан оглядывает продолжающуюся эмоциональность на щеках напротив и втягивает щёки, опуская взгляд. Знал ли он, что это будет выглядеть так неправильно? Да. Думал, ли что станет так противно… Нет, не думал. Из всего ощущаемого сейчас он не думал ни об одном. Единственное, что совпадает — ему не жалко. Ни за одну секунду, ни за последствия. Он никогда не отличался особой терпеливостью и френдзона не для него по многим причинам. Он точно никогда на неё не согласится. — Уж прости, Ёна, я не думал, что тут только тебе можно быть эгоистом, — он делает шаг под дождь, позволяя каплям стекать с чёрных волос, отяжеляя их влагой и опуская их к лицу. — Я не эгоист, — сдавленно и с обидой. — Я делал как лучше… — Для себя, — исчерпывающе и с ещё одним шагом. — Теперь ты видишь, что мне такой вариант не походит?       Уён смотрит, как лицо друга всё больше обрамляется чёрными прядями и ему теперь действительно хочется плакать. Обидой на обвинение и на то, что оно кажется правдивым. — Зайди обратно, ты простудишься.       На это опять ямочки и прищур. Уён ненавидит это. Он слишком любит это. Он ужасно боится, что когда-то Сан перестанет так ему улыбаться. Отношения, даже если не заканчиваются слишком дерьмово, всё равно меняют отношение друг к другу. — Кто я для тебя? — он делает ещё один отступающий и, приподнимая подбородок, смотрит с тем же прищуром.       И они никогда не вернут то, что было, если перешагнут на этот этап… — Друг.       Ямочки и отрицательное мотание головой. Очередной назад, пока дождь всё крупнее и реже падает вниз. — Я люблю тебя не как друг. Выбирай: либо парень, либо никто. — Ты охренел… — тихо и на выдохе, хотя внутри всё орёт. Такое несоответствие может вызвать только человек напротив. — Я люблю тебя, — с шагами и надеждой, что теперь всё хотя бы без фальши. Сан смотрит сквозь расстояние на стоящего под козырьком, оставляя во взгляде всё нужное, чтобы выбор был правильным.       Вглядываясь в поднимающегося выше по улице, Уён больше всего не понимает внезапно хлынувший дождь. Не понимает того прикола, что он заканчивается прямо сейчас.

***

      Белый байк, рассекающий пространство, мельтешит брызгами, отрываемыми от жидкого зеркала дороги. Резкость на ускорение, и ветер вокруг добавляет ощущения отрыва. С ухудшенным сцеплением превышать не следует чисто по закону самосохранения, но ведь всегда так хочется нарушить. Испробовать. Узнать. Подчинить. Действительно отвратительная черта характера, и парень, сбрасывающий скорость перед поворотом даже ближе, чем следует, знает это во всех возможных синонимах, которые дают ему в обозначение. Многие из них вполне оправданы и попадают в саму суть характеристики. Пожалуй единственное, с чем он не согласен, так это с соответствием суки. Для этого обозначения у него принципиально разная манера и подача, которую просто не каждый сможет переварить и не послать. Не каждый. Сворачивая ещё раз и зажимая сцепление с абс, он плавно подъезжает к своему парковочному месту и всё так же отмечает пустующее рядом. Всё ещё не привычно.       Но выдох с эмоциями уже заученный. И бесит уже с установленным диапазоном силы. С каждым разом она только на увеличение, какими бы основательными ни были попытки это остановить. Снимая шлем, парень рвано машет головой, стряхивая примятые светлые пряди. Поправляет длинные на затылке, слегка опуская голову и бросая такой же повторяющийся из раза в раз на места с другой стороны. С одним серебристым Сузуки в поле зрения, светловолосый взволнованно смотрит на время. — Он же не пропустит снова, — опуская телефон и тревожно оглядывая пустующее место, Ёсан вдыхает пропитанный влагой воздух. В груди замыкание на пропуск удара и дальше по телу неправильный пульс, который всё чаще залазит на жёлтую полоску стресса. И в ней только половина на переживание. Оставшееся от того нервного, подбирающего сигареты в пачке и размышляющего, имеет ли оно право на собственное существование. Имеет ли право Ёсан переживать за Хонджуна.       Подцепляя ключ на карабин, Ёсан дёргано подбивает боковую подножку и встаёт с байка. Всего несколько шагов в сторону, и он резко тормозит на пятках и поджимает губы. Смотря на неоновые огни бара и покачивая головой, он признаёт-таки наличие своего идиотизма, и, пораженчески возвращаясь к байку, тщательно проверяет его устойчивость. Когда-то его беззаботность уже приводила к падению трёх байков по характеру доминошек, но с гораздо большим материальными последствиями. Тогда итогом для Ёсана были разбитые зеркала, сломанные крепления и знакомство с владельцами двухколёсных, которым не посчастливилось стоять рядом с его Ямахой. Падала она с конкретным завалом и наносимым ущербом в первую очередь на байк Хонджуна. Приличный скандал был просто неминуем, ведь чёрная Хонда была только-только из салона, а Ким в целом не обладал качеством снисходительности. Да и проёб парковки — это непростительный проёб. Но Кан ни за что не мог так просто это принять. Со своим характером он мог лишь предложить проверить, насколько его байк выражает его предпочтения, и какой вариант «снизу» Хонджуну больше придётся по вкусу. Проверили. Не выражал, ведь вкусы у Кима оказались другими.       Красные разъедающие сумерки огни извилисто складывают на фасаде здания три символа, формируя иерографическое название бара. От большого квадрата свет льётся в наступающую темноту размашисто, заполняя красноватым оттенком почти половину парковочных мест. Прямо под третьим волнообразным символом стеклянные двери в испещрении прошедшего дождевого рисунка, в котором внутреннее тёплое освещение барной стойки распадается на множество частиц. И если название бара будет сперва казаться топорным, то его многогранность станет ясна именно из того наполнения, ожидающего каждого входящего.       Минуя широкий стеклянный проход, Кан сразу следует взглядом к местам возле окон, где чаще всего можно найти искомых людей. И, чаще всего, не в полном составе. Этот расклад стал стабильным за минувший год, и в этом причина той въевшейся в тело тревожности. Ёсан знает правила гонок — обязательное количество заездов за сезон, если не хочешь вылететь из списка. Если хочешь, чтобы богатые и скучающие продолжали платить за их развлечение. Если по какой-то причине тебе нужно входить в долбанный клуб. Большинству всё это дерьмо нахрен не сдалось, но Кан знает, что у Хонджуна слишком много причин держаться за этот заработок. У него самого их было не меньше. Когда-то они договорились, что бросят это с последним взносом за их долги и больше не будут ездить для чужого заработка. Когда-то. Теперь долг Ёсана выплачен, и никому уже не нужны прошлые обещания.       Юнхо смотрит кратко. Прерываясь лишь на секунду и возвращаясь к диалогу с сидящей напротив девушкой. В этом уголке почти полная комплектация, и есть вероятность, что вскоре она станет полноценной именно в таком составе. Ким не объявлялся уже больше двух месяцев, и если он пропустит и сегодняшнюю гонку, то возвращаться ему считай нет смысла. Какой бы хороший накат у него ни был, замена будет найдена очень быстро.       Подходя к столику, светловолосый нервничает в половину от того, что видит свою вину. Вину, которая дробит кости и ни на йоту не близка к снижению интенсивности. Он не хотел соответствовать понятию суки, даже если обстоятельства слишком часто заставляли ею быть. Человек — это в первую очередь всего лишь человек, он больше других существ склонен делать неправильные и даже отвратительные вещи. Ни одно обвинение не изменит того, что Ёсан по-прежнему дорожит Кимом, по-прежнему считает его человеком из своей жизни. Близким. Ёсан знает, что «виноват» — не отображает полную суть.       Реагируя на приближение, Чон дёргает головой и направляет взгляд вниз, поджимая губы. Блонд волос Ёсана бликует тёплым освещением, выделяясь и исключая возможность игнорирования. Выжидание самого Кана заставляет Юнхо принять неизбежное. Отрываясь от общей беседы, он поднимает голову к стоящему рядом и, за третий раз такой ситуации, ощущает острое дежавю, когда вновь видит не особо свойственную обеспокоенность. Парень смотрит сверху вниз с повышающимся напряжением, и, похоже, интенсивность нервозности в сравнении с прошлым разом выросла. — Он… он не приедет и сегодня? — Почему тебе это так интересно? Это лично его дело. — Это четвёртый заезд за месяц, восьмой за два, — нервозность прогоняется по телу как морозный ветер, и кулаки сжимаются до боли. Ёсан чувствует свою безучастность и, наверное, как и Юнхо не может понять, какого хрена он продолжает лезть. — Его могут подвинуть.       Отклоняясь на спинку дивана, Юнхо выдыхает и качает головой. В данном раскладе у него нет инструкций действий. Ни одно из применяемого ранее не подходит для того эмоционального состояния, в котором пребывает Ёсан. Уж тем более, что Чон так и не может понять, какую собственно цель преследует светловолосый, продолжая интересоваться жизнью Хонджуна. — Юнхо, — нагло и требовательно. — Ты же знаешь, что он игнорирует меня. — А не имеет права? — ухмыляясь с плохо скрываемым раздражением, Чон вскидывает брови и смотрит на Ёсана сквозь световые засветы. — Я не говорил, что не имеет. Но уже прошло достаточно времени, чтобы хотя бы не делать вид, что меня не существует.       И что чувствует Ёсан к Хонджуну Юнхо тоже не понимает. — Ты думаешь, что ты будешь для него существовать? Серьёзно? Мне казалось, что ты достаточно узнал Джуна за два года.       И, исходя из реакции напротив, понять и не сможет. — Я говорю с тобой не об этом, — Ёсан выдыхает, прикрывая глаза, и смотрит куда-то внутрь себя. — Мне просто важно знать, что у него не будет проблем… — Джун не идиот, Ёсан. Он прекрасно знает, в каком он положении. — Тогда почему он не появляется?       Вглядываясь в эмоции напротив, Чон вылавливает очевидное. И абсолютно неожиданное. Склоняя голову, он хмурится и неуверенно крутит слова в голове. Реакцию он так же не предугадает, ведь с Ёсаном всё не туда. Всё время, что Ким с ним встречался, Юнхо был уверен в его безразличии. А теперь на лице с плавными линиями грубость затяжного стресса и сорванность былого оформления непрошибаемого превосходства. — Как давно ты его видел? — вопрос на пробу, почти риторический. — Два месяца назад на заезде, — открывая глаза, он мотает головой и в каком-то отчаянии закусывает губы. — Я бы не стал навязываться где-то ещё и как-то иначе…       Блики ламп в открывающихся дверях очерчивают для Юнхо другую зону видимости. Две другие фигуры, и в происходящее добавляются новые краски. Столкновение взглядов неминуемо и резко, когда хотелось всё же как-то предупредить и обозначить. Хоть что-то сделать заблаговременно. Но всё разворачивается в неожиданности и не предопределённости, когда Ёсан переводит взгляд с Кима на стоящего рядом с ним Сонхва.