***
Габриэль снова и снова водит пальцем по гладкой коже ладоней. Глубоко вздыхает, закидывая ногу на ногу. Рассеянный взгляд блуждает по белым кафельным стенам и выделяющимся на их фоне цветам в вазе. Цветов много. Новость о состоянии лучшего ниндзя-медика разлетелась по Конохе, и все, кому не лень, подносили ему цветы да причудливые икебаны. И недоумевали: что же могло случиться? Со стороны Саэки выглядел мирно спящим. Как будто израсходовал слишком много чакры и теперь восстанавливался. Но количество чакры в норме – ромбик на лбу у него лиловым лепестком цветет, и в целом всё состояние кажется стабильным и естественным, если не брать в расчет то, что он не просыпался уже третий день. Упрямо лежал, не шелохнувшись. Только мерно вздымалась грудная клетка. А Габриэль лишь обхватывала запястье время от времени и считала медленный расслабленный пульс. Чувствовала слабые импульсы подушечками пальцев. В тон этим импульсам что-то тюкало внутри, горечь перекатывалась на кончике языка, а тугой комок стягивал горло все сильнее. – Проснись, ну же...***
Осознает себя Саэки стоящим на коленях посреди тесноватой и явно заброшенной, но некогда уютной улочки. Вскакивает с утоптанной пыльной дорожки, торопливо оглядывается, попутно отряхивая штаны. Ряды серых домов уходили вдаль, смазываясь на линии горизонта. Судя по заколоченным окнам, их стены не слышали человеческого смеха десятилетиями. Неестественная тишина застыла в вечности... Традиционный веер, выгравированный на одной из дверей, развевает все сомнения. Квартал Учих. Саэки никогда не ходил здесь, как и подавляющее большинство шиноби. Это место считалось проклятым. Даже не зная историю злосчастного клана, находиться поблизости никому не хотелось. Да что там – его избегали за километр! Саэки понимает, что ненароком забредает на запретную территорию. Тем не менее, идёт вперёд, опасливо оглядываясь по сторонам. Приходится несколько раз мысленно повторить, что перед ним – всего лишь иллюзия. Что бы ни произошло, можно не волноваться. Но, когда он заходит наобум в первый попавшийся дом и видит брызги крови на таком родном, знакомом потолке, не волноваться сложно. Особенно, когда он осознает, что видел эти стены в прихожей, коридоры, залитый водой пол, полуразрушенную мебель тысячи раз. Саэки сжимает-разжимает похолодевшие ладони, рассматривая картины на стенах и семейные фотографии со смазанными лицами. Однако даже с дефектами не узнать родителей нельзя. Сердце екает, когда взгляд натыкается на плюшевого котёнка с полуоторванным ухом на полке – в детстве Саэки спал с ним в обнимку. Правда мама выбросила его давным-давно. Задолго до того, как появились некоторые фотографии. Наверное, не стоило искать логику в иллюзорном мире. Как выяснилось, с головой Учиха вообще не дружит. Вечно выдумывает себе что-то. А потом страдает-страдает-страдает. И даже не позволяет никому помочь, не пытается рассказать о своем состоянии. Попросту не хочет быть понятым. Не прилагает никаких усилий для сохранения близости с кем-либо. И при этом уверен, что всегда прав! Вновь подступившее раздражение добавляет смелости. Саэки безостановочно крутит в мыслях факт: ничего из увиденного в гендзюцу не происходило и не произойдет. Он понимает, что Саске всего лишь пытается сыграть на его слабых местах, но сердце все равно заходится дробью тревожной при виде порванных обоев, опустевших комнат и этих чертовых багровых каплях повсюду. Вдох-выдох. Его родители в безопасности. Что бы ни случилось, этого не было. Саэки резко выдыхает, толкает дверь в свою комнату. И почти не удивляется, натыкаясь на Габриэль, идеально вписывающуюся в жуткую обстановку. Честно говоря, встреча с ней была даже предсказуемой. Так в духе Саске. Саэки хочет позвать её. Стереть кровь с лица, взять за руку, попросить: «Давай уйдем скорее?», но вовремя вспоминает, что всё бессмысленно. В гендзюцу с кем-то разговаривать – затягивать себя в болото. Она стоит, покачиваясь, щурится как-то совсем не по-своему, а уголки губ едва заметно приподнимаются – дико и безобразно. Такая улыбка могла бы привидеться в кошмарах перед самой смертью. Ему бы пора развеять иллюзию, да только глаза гипнотические сдвинуться с места не дают. Он всегда был таким чертовски слабым перед ней. Сколько бы она ни уверяла, что это не так. Так было. Так есть. И так будет. Саэки просто ничего не мог с собой поделать. Удивительно, но она первая идёт на контакт. Моргает, будто только оживая, просыпаясь, осматривает его прямо-таки встревоженно и спрашивает: – Что-то не так? Саэки чуть не смеётся в голос: – Оглянись: всё не так! Всё не так, включая ее поведение. Она подходит ближе, и Саэки осознает, что невольно пятится, только когда нечто с хрустом лопается под его ступней. Взгляд мечется вниз. Косточка. Маленькая, тоненькая. Не длиннее карандаша. Со рваными сухожилиями на концах. Бежать. Ты должен бежать. Но куда? Разве в гендзюцу спрячешься? Из кошмаров вообще можно выбраться живым? – Да что с тобой?.. Ее голос кажется обеспокоенным, но глаза остаются равнодушными, сосредоточенно высматривают его реакцию. Саэки на мгновение останавливается. Останавливается и Габриэль. Для чего она здесь? И что от неё ожидать? Наивность в сторону – перед ним далеко не та Габи, которую он знает. И даже не девочка с периода экзаменов. С той хотя бы можно было договориться. Та Габриэль слушала его, по крайней мере. Станет ли слушать эта? Что-то подсказывало, что нет. Наверняка переняла упрямство от своего создателя. Но и Саэки не любил уступать. Внутренний голос кричит: он не позволит этой её версии существовать – пусть даже в извращенной иллюзии Саске. Впрочем, он не уверен, что сможет драться с ней. – Почему ты игнорируешь меня? Неподдельная горечь, с которой звучат эти слова, в замешательство вводит. Саэки вскидывает руки, не сводя с неё глаз: – Я не игнорирую. Просто дезориентирован. Она улыбается слабо, подходя совсем близко, и Саэки не может сдержать дрожи, когда её руки обвиваются вокруг него, притягивая в объятиях. – Прости. Я не думала, что ты придёшь так рано и застанешь весь этот бардак. Я увлеклась. Надеюсь, это не проблема? Ведь ты говорил, что любишь меня больше всего на свете. Какого черта? Волоски на теле дыбом встают, мурашки вдоль позвоночника стекают, и Саэки резко отпихивает её от себя на расстояние вытянутых рук. Крепко сжимает плечи, не давая двинуться, а сам в пол смотрит. Как же грязно со стороны Саске. Хочет заставить Саэки сомневаться в Габриэль? Рассчитывает, что Саэки попробует образумить копирку, не имеющую с настоящей Габи ничего общего? – Или... ты врал мне?.. Саэки стискивает зубы, пока она бормочет под нос несвязанный бред. Он хочет спросить: «Что здесь произошло?», но к чему лишние слова? И так всё понятно. Нужно сформулировать вопрос конкретнее. «Что ты сделала?» Или, ещё лучше: «Что ты?» – Но ты говорил, что любишь... Ты не умеешь обманывать, я знаю. Саэки щелкает языком в раздражении. И с замогильным холодом, для него неестественным, подписывает себе смертный приговор: – Я тебя впервые вижу.***
Хочется залезть под одеяло. Прильнуть к нему и лежать так, слушая цикличное сердцебиение. Останавливает только необходимость объясняться перед медиками, которые могут нагрянуть в любой момент. Впрочем, такое чувство, что и это скоро перестанет волновать Габриэль. Какая разница, кто что подумает? И без того очевидно, почему Казекаге дежурит у постели Харуно неотрывно. Почему выглядит, как потерявшаяся собака. И почему каждый из его знакомых и родных считал своим долгом обсудить с ней произошедшее. Смысл скрывать очевидное? О каком приличии может идти речь? – Вам нельзя находиться здесь двадцать четыре часа в сутки, – хмурится Цунаде, качая головой. – Его состоянию ничего не угрожает. Мы пошлем весточку сразу, как только он проснется. Нет нужды изводить себя. А Габриэль только стискивает его руку крепче, цепляется за тонкую ткань больничной рубашки, словно боится, что её заставят покинуть его. Упрямо трясет головой. Как только Цунаде не понимает, что у Габриэль душа не на месте, если она не видит его? Что для каждого жеста требуются колоссальные усилия, что сердце рвется на части, а сфокусироваться на делах просто не получается? Её мысли постоянно возвращаются в больницу, кружат вокруг да около. И всё-таки Габриэль уходит. Чтобы поменять цветы, едва склонившие свои пожелтевшие головки, на акацию в горшке. Цветки у неё – нежно-розовые, на ощупь мягкие, бархатные, и края подобны бахроме. Она смахивает волосы с его лба, нежно убирает за уши отросшие пряди. Ему идут длинные волосы. Он выглядит очаровательно, и Габриэль не может не любоваться им даже сейчас. Правда, вообще-то, ему подходит любая стрижка. Габриэль привстает с места, не убирая руки с макушки, склоняется над Саэки. Шелковые губы лба неощутимо касаются. Этого насмехательски мерцающего ромбика. Напоминания, что всё в норме и даже лучше, чем в норме. Саэки не мог вернуться или не хотел? Что предложил ему Учиха? Об Учихе Габриэль старается не думать. Её практически трясет от ярости, и она не хочет отказывать себе в желании придушить его. С каждым часом отчаяние в груди нарастает, заполняет собой всё пространство, ломая ребра. И сочувствующие взгляды медиков, Наруто, Ли, Хинаты только добивают. Она должна делать хоть что-нибудь! Габриэль приносит новые цветы каждый день. Камелии, каллы, бессмертники. Пытается привнести в цветочные композиции особый смысл, но, честно говоря, толку никакого. Саэки всё равно не любит букеты. Она таскает их только потому, что рядом с ними Харуно выглядит чуть более живым. Ещё она находит ботанический справочник. Ради этого приходится вновь встретиться с родителями Саэки и, к величайшему ужасу Габриэль, утешать их обоих, гладя по спине и заверяя, что их сын в надёжных руках. – Мне жаль, но он никого не слышит, – жёстко произносит Цунаде, когда случайно застаёт её за чтением справочника. – Габриэль-сан, перестаньте уже изводить себя. Вы ему этим не поможете. Но как она может не изводить? Не держать за руку, не целовать в лоб, не приносить всё новые и новые растения, не закрывать форточку, когда дует, не читать ботанический справочник вслух? Габриэль надеется, что Цунаде ошибается. Что Саэки слышит её хотя бы отдаленно, чувствует родное присутствие, и оно утешает его. Глупо. Пускай её поступки сочтут бессмысленными, но всеми ими Габриэль как бы заверяет: «Ты не один. Я позабочусь о тебе». Поэтому Габриэль не прекращает перечитывать знакомые строчки. И про лепестки календулы, и про кору ивы, и про настойку шалфея. Иногда натыкается на небрежные карандашные пометки, сделанные его почерком, и невольно улыбается всякий раз. А однажды замечает небольшой рисунок: круглое лицо, два веника, торчащих из головы, короткая прямая черта – рот, видимо. А рядом подпись: «Я убью тебя». И еще что-то зачеркнуто, замалевано так, что на следующем листе след вдавленный остался. Габриэль узнает в этих каракулях себя, волны необъяснимой нежности сердце затапливают. Она смеётся нервно, в кулак, но, кажется, скоро завоет. Почему он не просыпался? Прошло уже так много времени. Почему всем как будто бы плевать? Габриэль теребит верёвочку, что в несколько раз скручена на манер закладки. Водит пальцами по кожаной обложке, прослеживая её текстуру. Вздыхает в очередной раз. Откладывает книгу на тумбочку. Поправляет какой-то цветок в горшке. Царапает ногтем большой палец, сдирая заусенец. Наконец, упирается лбом о вздымающуюся грудную клетку, и шепчет: – Очнись, пожалуйста. Пожалуйста. Ты нужен мне. Габриэль понятия не имеет, сколько просидела в таком положении. Она не слышит ничего, кроме стука его сердца и тихого, почти неуловимого дыхания – за последние дни эти звуки стали её любимыми. Пару раз в палату кто-то заходит – Габриэль даже головы не поднимает. И, когда чья-то рука касается её плеча осторожно, Габриэль вздрагивает. У Канкуро сердце щемит. Он ещё никогда не видел её настолько потерянной и искренней одновременно. Её тревожность читалась и в переплетённых пальцах рук, и в повороте головы, и в вечно опущенном, задумчивом взгляде голубых глаз. Отчего-то это особенно остро напоминает, что, помимо всего прочего, она является младшей в их семье. Канкуро ненавидит, что должен расстроить её ещё больше, но предпочитает отделаться от плохих новостей поскорее: – Готовься обсуждать план дальнейшего развития Суны и выслушивать необоснованную критику в свой адрес. Совет требует немедленного возвращения. Только не сейчас, пожалуйста. Габриэль трясет головой, зарывается пальцами во вьющиеся пряди. Черепная коробка невыносимо тяжёлая, и нечто болезненно пульсирует внутри. – Да... Да, я понимаю. Канкуро говорит всё время, пока они идут к своему номеру. Тщетно пытается заполнить зияющую пустоту. Габриэль слушает вполуха, хмурится и кивает, произносит изредка: «Конечно». Едва ли голос брата заглушает хлопок двери. Едва ли звучит громче льющейся воды из-под крана. Габриэль смотрит, как в раковине образуется лужица, видит собственное отражение, рябью расходящееся во все стороны. Плещет ледяную воду в лицо. Она не видела Саэки каких-то двадцать-тридцать минут, а чувство категорической неправильности происходящего уже преследует на периферии сознания. Интуиция вопит, что она не должна покидать Коноху, оставлять Саэки в таком состоянии. К тому же Габриэль уже настроилась, что ни за что не вернётся в Суну без него. Он согласился жениться на ней, в конце концов! Канкуро и Темари пакуют сумки, тихо переговариваясь между собой. Как только Габриэль появляется в комнате, их взгляды мгновенно перемещаются на неё, а голоса замолкают, но Габриэль, не обращая внимания, проскальзывает к двери. – Эй, ты куда? – окликивает Темари. – Мы уже почти готовы, выдвигаемся с минуты на минуту! – Я задержусь, – бросает Габриэль вместо ответа. – Догоню вас, как только смогу. – Подожди, что?! «Как только смогу» – это когда?! Габриэль колеблется некоторое время, но выдыхает уверенно, прежде чем уйти: – Завтра утром. Обещаю. Я покину Коноху завтра утром.***
– Мне жаль, Габриэль-сан, – Шизуне чуть склоняет голову. – Часы посещения закончились... – Я сидела там неделю практически безвылазно. – Мне жаль, – повторяет Шизуне. – Но у меня приказ. Какой ещё приказ? Стоило отлучиться больше, чем на полчаса, как Габриэль уже не хотят пускать обратно! Интересно, из каких соображений? Габриэль, мрачнее тучи, бездумно забредает на тренировочную площадку. Надеется собраться с духом и выпустить пар, но только упирается лбом о грязный столб и ударяет о него руками бессильно. Она связана по рукам и ногам. Совет требует вернуться, Суне нужна их Казекаге, медики отказываются пускать к Саэки, а Габриэль, между тем, пообещала уйти уже завтра. Лишь ненадолго отсрочила болезненное расставание. В мыслях не укладывается: как она будет жить без него? Габриэль закрывает глаза. В конце концов, всё бессмысленно. Без разницы, сколько она просидит у постели Саэки. Она не ускорит процесс выхода из гендзюцу. Она не в силах помочь любимому человеку, защитить его. Война закончилась, наступило светлое время, люди из разных стран общаются, как старые приятели, все счастливы, так почему? Почему Саэки постоянно попадает в неприятности по собственной инициативе? Почему он вообще пытался остановить Саске? Габриэль сжимает руки в кулаки. Верно. Саске ещё не получил по заслугам, хотя Наруто обещал, что его дело будет рассмотрено с особой тщательностью, а наказание гарантировано. Ей нужно было убить Учиху пять лет назад. Не церемониться с ним. Проблем было бы меньше. – Габриэль-сан! Знакомый голос по ушам режет, и Габриэль невольно морщится. Глаза б её никого не видели. Но она лишь трёт переносицу устало и выпрямляется. Рок Ли машет рукой ещё издали и оказывается рядом мгновенно. В любой другой день Габриэль бы поспешила скрыться, придумала себе тысячу оправданий, важных дел и причин побыть в одиночестве, но сейчас не хватало сил. Она просто надеется, что он не станет говорить о Саэки или своих чувствах. – Не хотите устроить небольшой спарринг? – предлагает Ли. Габриэль замирает, окидывает его внимательным взглядом. Неизменная улыбка и тонны энтузиазма подсказывали, что никакой двусмысленности в его предложении нет и в помине. Это успокаивает. Возможно, спарринг – как раз то, что она искала. Габриэль согласно кивает: – Только тайдзюцу. Опрометчиво драться с мастером тайдзюцу, будучи... мягко говоря, не самым компетентным шиноби в этой области. Но Габриэль хотела не думать. Хотела вымотаться до изнеможения, до боли в каждой клеточке тела. Это позволило бы забыться, отвлечься хоть ненадолго от цикличных мыслей, вертящихся в голове уже неделю. Они начинают с до нелепого безобидных атак, но градус напряжённости возрастает стремительно. Габриэль не получает ни одного увечья только благодаря песчаной защите. В какой-то момент она даже прекращает провальные попытки уклоняться и просто концентрирует внимание на незначительных движениях его тела, предугадывая следующую атаку и блокируя её песком на опережение. У неё всегда была превосходная скорость реакции, однако сегодня сосредоточиться толком не получается. Всё тело ослабело, словно ватой набитое. Наверное, ей стоило поспать прошлой ночью. Очередной выпад застает врасплох. Габриэль запинается и пошатывается, но Ли хватает её за запястье, не давая упасть. Впрочем, песок бы все равно защитил от падения. Она выпрямляется и мягко высвобождает руку. – Спасибо, Ли. Габриэль взъерошивает влажные волосы, пытаясь отдышаться. Первая присаживается на лавочку, игнорируя дрожь в конечностях. – Вы сегодня рассеяны, – замечает Ли как бы между прочим, поглядывая на нее с беспокойством. – Пожалуй, – коротко отвечает Габриэль. Настроения разговаривать нет. – Водички? – Спасибо, не надо. Ли пожимает плечами и залпом осушает почти половину бутылки. – Гай-сенсей говорил, что нужно пить много воды. Неловкое молчание. Габриэль смотрит вниз, на свои сандалии, испачканные в грязи. Ли ёрзает рядом беспокойно. Он прокашливается. – Габриэль-сан, – осторожно начинает он. – Я все давно хотел сказать вам, но не знал, как подобрать правильные слова... Мне неловко... Габриэль заметно напрягается, непроизвольно стискивая пальцы на штанине. Она не сводит с бедного парнишки пристального взгляда, и тот ежесекундно то краснеет, то бледнеет. – Габриэль-сан, я... Я больше не люблю вас! Ох? Что ж, это явно не то, что она ожидала услышать. – ...Это хорошо. Действительно хорошо. Прекрасно, если так подумать. Однако Ли продолжает: – Потому что я люблю вашу сестру! Что. Ничего себе заявочка. Габриэль усилием воли сохраняет спокойствие и косится на него. – Темари знает? – Конечно же! – Ли горделиво выпрямляется, выпячивая грудь. – Она первая влюбилась в меня. Зачем он рассказывает ей об этом? – В самом деле? – Каждый раз, когда я хотел провести время с вами, Темари-сан оказывалась рядом и уводила меня подальше, – поясняет Ли, активно жестикулируя. – Сначала я подумал, что она помогает Саэки-куну, но потом до меня дошло! Темари-сан ревнует! – ...Вот как. – Ага. Так и спросил: «Темари-сан, вы тайно влюблены в меня?» – И она подтвердила? – Она избила меня веером. Но это целиком и полностью моя вина! Я совершенно обескуражил бедную благочестивую девушку своими резкими словами! Её лицо пылало от смущения! Габриэль невозмутимо кашляет в кулак и выдает, потому что он нетерпеливо качается из стороны в сторону в ожидании любой реакции: – Мгм. Понятно. – Вот! Я прошу у вас разрешения ухаживать за ней. Габриэль качает головой. – Тебе лучше просить разрешения у самой Темари. – Но она так смущается, право слово! – Ничего страшного. Она взрослый человек и в состоянии решить, что будет лучше для неё. – Звучит логично, – кивает Ли с крайне серьезным выражением лица. Сидит тихонько некоторое время, а потом ошарашивает её совершенно обычным вопросом: – Как там Саэки-кун?***
Габриэль – или, вернее, странное её подобие, – возвышалась над ним, прямо-таки плотоядно облизывая приоткрытые губы. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Саэки, весь мокрый, лежал на спине, чуть ли не рыча от досады, чувствуя, как песок привычно опутывает тело. Это была примерно сороковая попытка разорвать временную петлю и победить Габриэль: с каждой его смертью всё начиналось заново. Примерно сороковая, потому что после двадцать шестой он перестал считать. Саэки был бы уже и рад выбраться, оставив девушку на произвол судьбы, но привычное «Кай» не действовало. И местная Габриэль продолжала издеваться над ним всеми доступными способами. Изначально она не отходила от сценария. После восемнадцатой попытки стало очевидно, что она запомнила пару его предыдущих маневров. Это исключало эффект неожиданности, а она и без того неуязвима. Однако сейчас Саэки мог кое-что сделать. Габриэль тяжело дышала, но почти светилась от непонятного восторга. Все эти кошки-мышки порядком выматывали. Жидкость на полу сделала её песок тяжёлым, и она не могла им управлять с прежней скоростью и маневренностью. По этой же причине обездвижить Саэки с помощью песка – плохая идея. Реальная Габриэль такой оплошности бы не допустила. Хотя Саэки в принципе не мог представить ситуацию, в которой Габи потребовалось бы обездвиживать его. – Последние слова? – она шипит, победно опуская руку на вздымающуюся грудную клетку. Вместе с самоуверенностью приходят ошибки. Всё, что требовалось – дёрнуть за руку, выбить из равновесия и переместить центр тяжести... Внутренности у Саэки сжимаются, когда он слышит болезненный вдох при ударе о залитый водой пол. Время для сочувствия, мягко говоря, неуместное. Поэтому Саэки быстро заводит обе её руки за голову, сжимая худые запястья. – Ты знаешь, как отсюда выбраться? – четко произносит он, сурово глядя сверху-вниз. – Понятия не имею, – цедит она, хватая ртом воздух, не прекращает брыкаться ни на секунду. – Не ври. Она резко дергается, пытаясь освободиться, но Саэки держит крепко, а она устала чрезмерно. Только и может рычать да извиваться. – Угомонись уже! – Он слегка трясет её за плечи. – Я тебя по-хорошему прошу! – По-хорошему? Как благородно с твоей стороны! И почему, судя по тону голоса, она строит из себя жертву, когда Саэки был тем, кого убивали более тридцати раз? – Отвечай: как мне вернуться?! Она смеётся совсем не весело, и всё её естество источает мрачное торжество. Раздражает. – Ты мог вернуться, если бы развеял гендзюцу с самого начала. Ты мог вернуться, если бы убил меня первые пару раз. Но сейчас из-за твоей грёбаной жалости выхода нет! – Не может быть, чтобы не было других способов! – Саэки с силой прикусывает губу, сосредоточенно перебирает все перепробованные варианты возвращения. – Ты запомнила, как давно начала осознавать эту реальность? – Я запомнила, как выпустить тебе кишки наружу. И вечно этот язвительный Учиховский тон! – В чем проблема просто ответить?! Откуда ты вообще взялась?! – Как же? – Глаза прищуриваются, а голос приобретает насмешливо-слащавые нотки. – Как ты мог забыть свою возлюбленную? Саэки почти задыхается: – Как раз-таки её я не забывал. Она перебивает громким судорожным вздохом: – Ах, Саэки, я люблю тебя! Почему ты отрекся от меня? Её непредсказуемость напрягала. Нервы у Саэки сдавали. Он уже не был столь убежден в том, что не сможет её придушить. На самом деле, он еле сдерживался от импульсивных решений. – Шаннаро, не переводи тему! Как мне попасть домой?! – Ты уже дома. Не нервничай, крольчонок. Отчаяние захлестывало его. Что, если она действительно не знает, как вернуться? За все предыдущие разы Саэки пробовал заходить в другие дома, но каждый из них внутри представлял собой копию его дома и в каждом находилась она. Саэки пробовал идти вперёд, но улица казалась нескончаемой, и он быстро отказался от этой идеи. Здесь не было никого, кроме Габриэль. Поэтому Саэки решил, что разгадка в ней, но так и не понял, каких действий ожидал от него Саске. Какие оставались варианты? Что мог задумать Учиха? Действительно ли убийство поможет? Габриэль между тем постепенно перестает трепыхаться. Просто лежит, закрыв глаза, и мелко, еле заметно дрожит. Чёрт возьми. Почему это так волнует?! Почему Саэки хочется поднять её и укутать в плед? Она ведь совсем не похожа на его Габи, и её даже не существует! ...Возможно, она – та, кем могла стать Габриэль, если бы в свое время не встретила Саэки и Наруто. Не то чтобы именно они изменили её и не то чтобы Габриэль менялась ради них, нет. Просто они дали ей мотивацию и толчок в нужном направлении. У местной Габриэль, скорее всего, не было никого и ничего, даже собственного прошлого. – Давай договоримся, – с трудом предлагает Саэки, глядя, как она медленно открывает глаза. – Я отпускаю тебя, а ты не нападаешь на меня. Если решишься обмануть – прикончу. У меня хватит на это ума, не сомневайся. – С чего вдруг такие предложения? Она оглядывает его с нескрываемым подозрением. Саэки мнется, но наконец выдыхает: – А тебе самой не надоело повторять одно и то же сорок раз? – Как будто у меня есть выбор, – фыркает она. – Что ещё мне делать? – Я уверен, что можно приятно провести время, не кидаясь на людей. – Конечно. Если ты существуешь за пределами чьей-то головы. ...Точно. Этого Саэки не учел. Она ведь исчезнет, как только он покинет это место. К лучшему? Саэки хотел, чтобы она исчезла, не порочила своим существованием реальную Габриэль, но сейчас... разве это не самую малость грустно? Она знала, что обречена, с тех самых пор, как Саэки переступил порог дома. Получается, он в любом случае разрушит её жизнь? Теперь её агрессия не выглядела безумной... Саэки чертыхается. Повышенное чувство эмпатии – зло вселенского масштаба. – Так что, ты согласна?***
– Вернись. Вернись, пожалуйста. Я куплю любые цветы, которые ты захочешь. И буду есть всё, что ты приготовишь. Даже с перцем вместо сахара. Пожалуйста, Саэки... Она шкрябает пальцами по безжизненно лежащей ладони. Обхватывает её, целует костяшки пальцев. Утыкается носом, прижимая к себе. В мыслях пусто. Только одно слово крутится: «Пожалуйста». Третий час подряд ничего нового. Габриэль просто сидела в темноте, не издавая ни звука. Она смогла проникнуть в палату незамеченной, и что дальше? Саэки даже не шевелился. А время бежало неумолимо. Вой разрывает легкие, но Габриэль упрямо молчит. Трётся о руку, словно желая его запах перенять. Забрать с собой в пустыню хотя бы малую частичку весны. Габриэль сидит с ним до утра, не смыкая глаз. Всё думает: будет ли считаться приемлемым убийство Учихи перед отъездом в Суну, пока Саэки не очнулся? ...И почему он оставил её? Часы показывают пять. На улице светает. Слышно, как свистят птички за окном. Скоро пойдут на завершающий обход медики, дежурившие в ночную смену. Оттягивать возвращение дальше нельзя. – Я люблю тебя, – губы едва касаются ушной раковины, и ладони ложатся на впалые щеки. – Прости, что ухожу. Я обязательно вернусь при первой же возможности. Ты только очнись скорее... Безнадежно. Всё безнадёжно. Габриэль с трудом отстраняется от него. Смотрит в последний раз, выискивая хоть какой-то намек на пробуждение. Лучик скользит по лицу, и на миг ей кажется, что его губы шевельнулись – вот, сейчас, откроет глаза!.. Саэки Харуно не вышел из гендзюцу.