Омела – «Поцелуй меня».
Улыбка умиления сама собой изнутри пылающего сердца рождается. Саэки пытается поумерить энтузиазм, прикрывает лицо, чтобы опустить уголки губ, зарывается в собственные волосы, будто сквозь череп из мозга все мысли достать хочет. Смиряется с тем, что он – безотчетно счастливый человек. Везунчик. Баловень судьбы. И пусть ему врежут со всей дури, если он начнет жаловаться на жизнь.
Габи,
его Габи безмятежно спала напротив, наполовину выбравшаяся из одеяла и уткнувшаяся щекой ему в плечо. Саэки хотел бы просыпаться так каждое утро, даже если это означало терпеть затёкшие конечности и лежать в постели чуть дольше, чем он привык.
Лицо Габриэль не омрачалось ни тоской, ни тревогой, ни чувством вины. Саэки обнимал её прямо так, через слои ткани и ваты. Большего себе не позволял, хотя очень хотел.
Хотел прикоснуться к её щеке или поцеловать в лоб. Откинуть это дурацкое одеяло и прильнуть всем телом. Каждой частичкой кожи согревать, запоминая черты хрупкой фигуры и впитывая запах догорающих свеч, чернил и чего-то цветочно-сладкого, что Саэки просто обожал. Ему определенно стоило учиться держать свои чувства в узде.
Но как тут успокоиться? Произошедшее вчера напоминало скорее фантастику, и ему не терпелось добыть доказательства, что то не было галлюцинацией или крайне реалистичным сном.
Потому что самая смелая мечта действительно осуществилась.
Габриэль приняла его чувства. Пускай сложно свыкнуться с данной мыслью. Ему ведь никогда ничего не давалось легко, кроме, разве что, контроля чакры.
Любовь, оказывается, не требует ни подвигов, ни звёзд с неба.
Габи тоже любит его, даже если пока не может сказать. Главное, что вчера она поверила ему. И поцеловала! Да это победа в чистом виде! При одном воспоминании о пылких касаниях любимых губ кровь к голове приливает и как-то уж слишком жарко становится.
Габриэль между тем ворочается. Саэки гладит её по голове, едва касаясь, перебирает пряди волос до мурашек. Черные веки некоторое время трепещут, прежде чем Габриэль наконец открывает глаза. Она смотрит на Саэки заспанно, не соображая сразу, что он тут забыл. А после жмурится и медленно перекатывается на другой бок.
– И тебе доброе утро, – хихикает Саэки и всё же ныряет под одеяло, подтягивает её к себе, обнимая со спины и практически урча от счастья. Судя по покрасневшим ушам, затянувшемуся молчанию и попытке зарыться в одеяло с головой, она тоже была безмерно рада его видеть.
Саэки ненароком щекочет её, пересчитывая ребра, когда Габриэль, наконец, поворачивается к нему лицом.
Улыбка его тянется до ушей, и лёд внутри неё тает. Нет, не так. Плавится. Как воск свечи вокруг пламени. Или затвердевший пластилин в теплых руках, терпеливо подготавливающих материал. С той лишь разницей, что руки у Саэки кипяточные. Но Габриэль не против обжигаться. В конце концов, она осознанно связала свою жизнь с мальчиком из страны Огня.
Харуно слишком очаровательный. Ему хочется поддаваться, только чтобы заметить озорную улыбку ещё раз, чтобы засветились глаза необъятной любовью.
– Выспалась? – спрашивает Саэки, все никак не приводивший себя в хоть сколько-нибудь серьезное состояние.
Габриэль потягивается, разминая непривычно затёкшие конечности, и качает головой.
– Нет. Не знаю. Отчасти.
Она вздыхает.
– Чувствую себя странно. Не думала, что войду во вкус, но хотелось бы ещё поспать. Если бы не завал на работе...
– У тебя когда-нибудь бывает свободное время? Мне кажется, тебя эксплуатируют.
– Тебе не кажется. Но всё в порядке. Я справляюсь.
– Я знаю, что справляешься. Просто не забывай, что ты тоже человек, которому нужно отдыхать.
Габриэль улыбается ему как-то по-особенному нежно и быстро целует в щеку, с удовольствием отмечая, как разом задерживается его дыхание и ответная улыбка ползет.
– Хорошо. Я постараюсь. Но, боюсь, мне будет сложно уснуть без тебя...
– Ха-ха, пытаешься убедить меня остаться?
– Мгм-м.
Саэки порывисто целует её в макушку. Зарывается носом в багряных волосах и шепчет на ухо:
– Меня не нужно убеждать. Подожди немного. Однажды я останусь с тобой навсегда, обещаю.
Честно говоря, Габриэль мутило от подобных обещаний. Она не верила в «навсегда» и «вечно». Высокопарные фразы пугали её. Люди непостоянны и смертны, а обстоятельства переменчивы. Никогда нельзя быть уверенным в чем-то наверняка. Но слова Саэки почему-то принимались за истину. Непоколебимый факт. И Габриэль не могла не наслаждаться его абсолютной и безоговорочной преданностью, нежностью и трепетом, к которым она, наверное, не привыкнет никогда. Проявление чувств в условиях, где она росла, считалось слабостью. Саэки же делал её беспомощной совершенно.
Она трёт сонное лицо руками и зевает, пока Саэки, не сводя с неё взгляда, интересуется:
– Снилось что-нибудь?
– О да, – прищуривается она. – Безумие. Будто ты сказал, что любишь меня, начал доказывать, что это взаимно... И доказал.
– Такое ли уж безумие?..
Она смеётся, прикрыв рот кулаком, – кажется, впервые на его памяти. Тихий хрипловатый смех на струнах его души играет. А после Габриэль, поддавшись странному порыву, обхватывает его лицо, вглядываясь в завороженное, безмерно любящее выражение, и мягко соединяет их губы. Жар тут же приливает к щекам. Саэки потряхивает в благоговении, и в животе вместо бабочек – рой пчёл из развороченного улья. Он вторит плавным движением её губ, не пытаясь зайти дальше, лишь копирует, и ее это устраивает.
Габриэль была слишком восприимчивой к тактильным контактам. Саэки тоже, но у него, в отличие от неё, опыта больше в несколько раз. Поэтому он посчитал разумным, что именно она будет определять грань, за которую нельзя переступать.
Но это не означало, что он не собирался проверять, где эта грань расположена.
Глаза из-под прикрытых век смотрели ласково, а губы растянулись в мечтательной улыбке. Саэки шагнул вперед. Теплые ладони легли ей на спину и заскользили вниз, останавливаясь на талии и чуть притягивая к себе. Так стыдно признавать, но у Габриэль вдруг задрожали руки. Просто Саэки стоял слишком, слишком близко, они находились в её рабочем кабинете, что смущало само по себе, и она... чувствовала себя прекрасно, прижимаясь к его груди.
– Как так вышло, что вы работаете и в обеденный перерыв, Казекаге-сама? – тянет Саэки, склоняя голову. – У меня тут
по чистой случайности оказались с собой онигири. Покушай хоть.
Он шарится в сумке на поясе и протягивает ей рисовый треугольничек. Габриэль принимает его неуверенно: она думала, что он не кормить её пришел, – и не до конца понимает, чувствует ли разочарование по этому поводу.
Саэки ест вместе с ней – скорее для того, чтобы не смущать её, чем из чувства голода.
Габриэль поглядывает на него искоса, неспеша откусывая по кусочку. Кончик его языка быстро облизывает розовые губы, на которые налипли пара рисинок. Габриэль всегда знала, что Саэки ей по-своему близок и дорог. Ей нравилось в нем практически всё, а на то, что не нравилось, легко закрывались глаза. Но она и подумать не могла, что в какой-то момент начнет завидовать онигири, а весь круг её желаний сузится до искусанных губ, поглощающих рис. Почему она вообще расстраивается, что перекусить – это всё, что он предложил, пока обнимал её, прижимал к себе?
Как-то раз Темари пыталась объяснить, почему людям так нравится целовать любимого человека. Но Габриэль её слова не восприняла и только отмахнулась: ведь существует масса способов провести время вместе приятнее и продуктивнее, даже в банальных разговорах куда больше пользы! Сейчас, как ни крути, ничего более приятного и продуктивного не существовало. Что немного напрягало. Серьезно, как она могла со спокойной совестью подписывать указ об ограничении оборота наркотических веществ и при этом быть настолько зависимой – пусть даже и от человека? Габриэль утешала себя тем, что это пройдет. Она просто попробовала нечто новое. Нечто, что ей понравилось. Естественно, хотелось получить больше.
Габриэль, погруженная в свои мысли, уже доедала онигири, когда Саэки вдруг оглядел её пристально и воскликнул:
– Ой, у тебя что-то на лице!
Она вскидывает голову и трет рот – возможно, рис прилип? – но под ладонью ничего не чувствуется.
– Вот тут, – он показывает пальцем на щеку, и в его глазах пляшут крайне подозрительные бесенята.
Габриэль смотрит на него вопросительно. Не могла же она есть настолько неаккуратно? Разве что...
– Чернила там, что ли?
– Не-е-ет, – Саэки щурится и приближается к ней. – Дай-ка я посмотрю...
Габриэль моргает по-совиному, когда уже в следующее мгновение на щеке чуть правее носа полыхает след поцелуя, а Саэки отстраняется, весело хихикая.
– О, точно. Это я!
– Чего?..
Габриэль улыбается слабо и чуточку неуверенно, больше для приличия, глядя на смеющегося Саэки, как на сумасшедшего, и нервно поглаживая щеку.
– Просто старая шутка, – пытается объяснить он, но замечает её искреннее недоумение с толикой скептицизма и прикусывает губу. – Это было неуместно? Или глупо? Тебя это раздражает? Или я перегибаю палку? Слишком навязываюсь? Только скажи – я перестану!
Габриэль даже теряется на миг: как можно расценить её молчание таким образом? Саэки чересчур поспешен в выводах, когда нервничает. Взяв себя в руки, она произносит твёрдо, чтобы разрушить все его переживания:
– Нет. Не надо переставать. Ты очарователен. Я не всегда понимаю тебя, но непонимание не раздражает.
– В самом деле? – он осторожно подходит ближе, приобнимая её. – И тебе не кажется, что меня... м-м, как бы сказать... слишком много?
– Мне нравится проводить с тобой время, – просто отвечает Габриэль, опуская руки на его плечи и отводя взгляд в сторону. – Ты же знаешь, что я никогда не возражаю против твоей компании.
– То есть...
– То есть ты интересный собеседник. Умный, милый, заботливый. Мне очень нравится твоя преданность своему делу. Я могу часами слушать тебя. Мне нравится наблюдать за тобой. Нравится твоя эмоциональность. Надежда на лучшее. Чуткость к окружающим. Решительность и...
– Ну, хватит, правда...
Когда Габриэль посмотрела на него, то увидела, как перекатывается его кадык, а лицо, боже, его лицо было таким красным, каким не мог сделать даже самый лютый мороз.
– Ты заслуживаешь этих слов, Саэки, – Габриэль как бы невзначай поправляет выбившуюся прядь розовых волос, убирая её за горящее от смущения ухо. – Мне кажется, ты должен привыкнуть слышать комплименты в свой адрес...
– Да, продолжай в том же духе, и я действительно мог бы привыкнуть, – фыркает он, склоняясь над ней.
Габриэль хочет ответить, но не успевает. Он мимолётно, едва ощутимо касается губами ее губ, и ее сердце в очередной раз за сутки падает куда-то вниз, только чтобы затем вспорхнуть и с силой забиться о грудную клетку. Саэки отстраняется. Она чувствует его теплое дыхание на своих губах, невыносимую слабость в коленях, и может лишь вцепиться в него сильнее, чтобы не упасть. В первые секунды после подобной близости Габриэль всегда забывала, как дышать. Не могла заставить себя сделать даже вдох, и стук собственного сердца звучал слишком громко.
– Эй, – дотрагивается до щеки. – Ты в порядке?
– Я? Да... Просто не ожидала.
Она виновато улыбается, глядя на него снизу-вверх, но улыбка эта дрожит, и её мысли идут очень туго.
Габриэль качает головой, обвивая руки вокруг его шеи. Несмотря на то, что она сказала ранее, Саэки подозревал, что и правда чересчур увлекался. Но кто мог его винить? Девушка, которую он любил вот уже несколько лет, теперь осыпала его комплиментами и смущалась в объятиях до невозможного. Он не мог устоять. Она выглядела слишком мило.
Габриэль облизывает губы и наконец заставляет себя посмотреть ему в глаза.
–
Сделай это ещё раз.
У Саэки дыхание перехватывает. Осторожное, но более уверенное теперь, когда у него было разрешение, прикосновение приоткрытых губ встречает их до одури приятным трепетом. Оно длится дольше. Не намного, но достаточно, чтобы затряслись колени и... Габриэль теряется. Она стоит в ступоре, прислушиваясь к внутренним ощущениям и его действиям, как будто и не она вовсе целовалась с ним вчера. И не позволяет ему отстраниться. Ее губы нежно примыкают к его губам, неуверенно раскрываются и смыкаются тут же против судорожного вздоха, вырвавшегося из его груди. Габриэль надеется, что будет слушать этот вздох до конца своей жизни изо дня в день.
Глупые улыбки сияют на их лицах, и они не могут сдержать смеха, когда смотрят друг на друга. Они выглядят такими смущенными и безотчетно довольными, что счастье вырывается само собой.
– Ещё один, пока перерыв не закончился? – мурлычет Габриэль, ласково потираясь щекой о его щеку. – На прощание.
– Боюсь, тогда я точно не смогу проститься с тобой.
– Очень хорошо. Я не хочу прощаться.
Вопреки словам, Саэки обхватывает ее лицо руками и чмокает в губы по-ребячески невинно.
– Люблю тебя, – выдыхает он. – Всегда любил.
Габриэль ещё чувствует то неприятное копошение, что просыпается внутри при звуке этих слов, кровавой полосой воспоминаний грызет, но улыбка уже против воли расплывается. Габи порывисто обнимает его.
– Спасибо, Саэки.
Спасибо – это всё, что она может сказать, но на данный момент и это достижение. Саэки всё понимает. И боится вытворить что-нибудь совершенно глупое. Странная бесконечная лёгкость царит внутри. Ему хочется всего и сразу: подхватить Габи на руки или пробежать стометровку с Ли, танцевать посреди улицы или кричать во весь голос о своей любви, о том, как прекрасна его возлюбленная и как повезло ему встретиться с ней...
Вместо этого Саэки опирается руками о широкий письменный стол по обе стороны от Габриэль, заключая её в ловушку в её же собственном кабинете. В любой другой ситуации она бы этого не потерпела. Столь кощунственное нарушение личного пространства непозволительно. Но к Саэки хотелось прилипнуть намертво. Не оставляя никакого пространства вообще.
– Обещаешь писать мне в Коноху? – лукаво оглядывает ее с головы до ног. – Даже если ничего не происходит. Всего два слова: «Я жива».
Смешок срывается с её губ. Габриэль жмётся к нему. Ластится, как ласковая кошка, потирается головой о плечо.
– Обещаю найти больше слов для тебя.
– Только не в ущерб сну, ладно? – он шутливо оттягивает её щеку, на что Габи морщится недовольно. – Пожалуйста, позаботься о себе, пока меня не будет рядом.
Как же не хотелось его отпускать. Расставаться с растекшимся по грудной клетке расплавленным теплом, с его нежными руками. Она не могла дождаться момента, того прекрасного дня, когда он всё-таки переедет в страну Ветра. Когда она сможет оставить его себе. Целиком и полностью.
Мысль о том, что однажды Саэки останется с ней, слишком хороша, но она душу греет. Габриэль обязательно заберёт его. Она тянется к нему, пытаясь в каждое движение вложить свои намерения. И Саэки подставляет голову под порхающие поцелуи, приходящиеся на лоб, щеки, подбородок – Габриэль отвечает ему тем же, что получала вчера, пока любопытство не берет верх. Она доверяется интуиции: прикусывает мочку уха, тут же вбирая её губами, – Саэки на это вздрагивает, втягивая воздух шумно, краснеет до корней волос.
...Неожиданная реакция. Габриэль замирает и спрашивает тихо, обеспокоенно:
– Всё нормально?
– Да. Только не делай так больше.
Харуно не думал об этом, но и у него есть свои границы. Которые, возможно, начинаются даже раньше, чем её. Которые пока нельзя нарушать. Он не зацикливается на этих мыслях: зачем забегать вперёд, когда то, что есть сейчас, – слишком хорошо, чтобы быть правдой?
Саэки в очередной раз целует её в кандзи «любовь», потому что, кажется, ей это правда нравится. А у Габриэль внутри весна во всей красе. И сакура цветет румянцем на щеках, мурашки вдоль позвоночника бегут. Она присаживается на край стола, отпихивает кучу бумаг в сторону, устраиваясь поудобнее и позволяя ему подобраться поближе.
Саэки будто читает её мысли. Прихватывает приоткрытые губы чувственно, мягко, и Габриэль с головой погружается в это ни с чем не сравнимое ощущение. У Саэки внутри всё подпрыгивает в эйфории, когда она постепенно раскрепощается: притягивает его к себе, скрещивая ноги за спиной и цепляясь за длинные розовые волосы непоследовательно. Поцелуи становятся все более долгими и требовательными, и перерывов на то, чтобы прийти в себя, совсем, катастрофически не хватает. Он опирается руками о деревянную поверхность стола, чуть наваливаясь на сидящую на нём девушку, не слыша ничего и никого, кроме тихого рваного вздоха, – подумать только, как быстро оказалась забыта работа вместе со всеми отчетами, бланками, свитками, проектами и деловыми встречами...
К слову о встречах. Поглощённая Саэки, Габриэль не обращает внимания на сигнатуру чакры, стремительно приближающуюся к кабинету.
И когда Наруто с Роком Ли влетают к ним с криками: «Срочное послание из Конохи, мы должны-» и прерываются, застыв, как изваяния, Саэки и Габриэль могут только отскочить друг от друга по разным углам и тщетно делать вид, что ни капельки не краснеют, и вообще это не они устроили сие мракобесие в кабинете Казекаге, а гендзюцу – точно гендзюцу.
***
Теперь уж Габриэль понимает, почему Саэки сбежал от своих друзей в госпиталь. Когда она скептически смотрит на воркующих друг с другом Наруто и Ино, вопросы разом отпадают. Ино смахивает крошки с его подбородка, и Наруто хихикает, лучезарно улыбаясь, быстро чмокает ее в губы, а Яманака в ответ легонько пихает его в плечо, чтобы не приставал прилюдно среди бела дня.
Габриэль вдруг осознаёт, что они с Саэки, возможно, со стороны выглядят ещё хуже.
Она украдкой смотрит на Хинату. У той едва палочки из рук на полпути ко рту не выпадают. Она вытирает рот салфеткой и смущённо отворачивается от разошедшихся голубков. Кажется, здесь есть ещё один человек, которого нужно спасать. И Габриэль мысленно отсчитывает секунды...
Ино всё же отпихивает Наруто от себя и произносит:
– Ешь рамен лучше. А то Сай за соседним столиком в нас дыру просверлит.
Наруто смущённо чешет в затылке и берет палочки.
– Пусть смотрит... просто завидует... Нам-то что? Мы никому не мешаем.
Ещё минутку. Стоило подождать ещё одну минутку.
Ровно девять минут и семь секунд Габриэль пребывала в не самом привычном для себя окружении в одной из уцелевших забегаловок Конохи.
Вообще-то она хотела посетить Коноху сразу, как только узнала о нападении Пейна из Акацуки. Или хотя бы отправить своих людей. Но границы Листа достаточно долгое время оставались закрытыми, и Хокаге принимала только материальную помощь. Первое, что поняла Габриэль ещё на пути к резиденции, – чакра Саэки практически неразличима. Второе, что решила во время разговора с Пятой, – куда проще и быстрее добраться до Наруто и разузнать, куда он дел своего лучшего друга.
Вот так она и оказалась в сомнительной компании, состоящей из новоиспеченной парочки идиотов, переставших скрывать свои отношения на фоне произошедшего ужаса, и их подруги, судя по всему, невзаимно питавшей к Узумаки самые теплые и светлые чувства. Кошмар. Впрочем, не Габриэль их судить.
Она резко поднимается на ноги. Прошло десять минут – столько, сколько требовали оставаться в некомфортной обстановке её личные понятия вежливости.
– Не смею больше докучать своим присутствием, – произносит так, что становится ясно: любые попытки возразить, что им кра-а-айне приятно её общество, обернутся последствиями, за которые Габриэль ответственности уже не понесёт. – Саэки не говорил, в какой корпус собрался?
Наруто качает головой.
– Ускакал в неизвестном направлении.
– Лобастый невыносим, – закатывает глаза Ино. – Больше, чем обычно, я имею в виду. Его уже ноги не держат. Мы пытаемся вытаскивать его иногда, но это мало помогает. Природный трудоголизм не лечится. Может, хоть ты на него повлияешь...
Габриэль хмурится и сдержанно кивает. Оглядывается на Хинату, смотрящую на неё с плохо скрываемой надеждой, и предлагает:
– Я ещё плохо ориентируюсь в Листе. Проводишь меня, если не затруднит?
Хината оживает мгновенно и практически спрыгивает со скамьи. Значит, всё-таки ждала предлога сбежать? Надо же. Габриэль научилась улавливать настроения людей.
– Конечно, Габриэль-сан!
Габриэль редко общалась со сверстницами, да и не стремилась к этому из-за отсутствия свободного времени. Но с Хинатой неловкости не чувствовалось. Хотя она мастерски прятала эмоции за доброжелательной улыбкой, от неё не исходило угрозы. Габриэль было сложно судить. Хинату она, можно сказать, и не знала вовсе.
Чужое присутствие не напрягало, но Хьюга упорно молчала, и Габриэль впервые столкнулась с желанием кого-то разговорить. Возможно, она просто на подсознательном уровне знала, что так бы на её месте поступил Саэки.
– Выходит, у вас тоже не хватает медиков? – выдает первое попавшееся.
Хината зыркает на нее мельком и кивает.
– Медиков всегда не хватало. Большая часть врачей – гражданские. Некоторые генины и чунины идут добровольцами, чтобы получать рекомендательные письма и опыт для личного дела.
Габриэль впитывает информацию, умалчивая о плачевном положении медицины в Суне, где процветали нетрадиционные методы лечения, а многие знания канули в забытье вместе со смертью подавляющего большинства из клана Акасуна. Впрочем, они медленно улучшали ситуацию.
– После нападения Пейна у нас много тяжелораненых, за которыми требуется постоянный уход, – продолжает Хината. – Хотя потерь удалось избежать...
Она вздрагивает еле заметно, на мгновение обхватывая себя руками, но тут же опуская их вдоль тела и сжимая похолодевшие ладони в кулаки. Сколько смертей родных и друзей она видела в тот день? Сколько людей оказались раздавлены под завалами домов? Сколько она могла продержаться против Пейна, если бы тренировалась усерднее? И если бы не воскрешающая техника...
– Ты в порядке? – осторожно спрашивает Габриэль, замечая ее понурое состояние и несколько жалея, что совершенно не умеет утешать людей. Особенно – малознакомых.
– Да, – Хината улыбается чуть рассеянно. – Ничего такого. Простите.
Ну, раз да – значит, да. Габриэль – не Саэки. Допрашивать не собиралась. Если захочет, то сама расскажет. А лимит её социальной активности на сегодня уже исчерпан.
Они подходят к главному корпусу больницы и заходят внутрь практически беспрепятственно – дежурные чуть склоняют головы в вежливом приветствии. Поднимаются на четвертый этаж по крутой лестнице, будто созданной для того, чтобы ломать ноги (или мешать неугомонным больным сбегать раньше срока), проходят по коридорам, игнорируя крики, плач и слезы – больница представляется Габриэль отдельным мирком с рождением и смертью, где каждый получает шанс на второе дыхание. Разгневанный голос Саэки слышится издали, и они прибавляют шагу, наконец, останавливаясь у открытых дверей.
Двое ирьенинов мнутся в пороге и делают вид, что им очень жаль, пока Саэки сотрясает воздух, дерганными движениями снимает с себя окровавленный халат и кидает его на кушетку – разберётся позже. Понять из его слов можно мало, но ситуация понемногу проясняется, когда один из ирьенинов решает буркнуть себе под нос:
– Всё же хорошо закончилось...
– Хорошо закончилось? – Он отрывается от блестящих инструментов на металлическом подносе, маска так и остаётся висеть на одном ухе. – Конечно, для тебя всё хорошо закончилось. Тебя до сих пор не арестовали за покушение. Какого, спрашивается, хрена вы до сих пор здесь, если не готовы нести ответственность за свои поступки?! Я больше не буду покрывать ваши задницы! Ребенок мог погибнуть!!!
– Как будто у тебя никогда не было летальных исходов, – закатывает глаза второй, очевидно, пропустив большую часть слов мимо ушей.
Что-то щелкает и со звоном падает на пол. Скальпель в его руках раскололся на две половинки.
– Я сейчас вам всем устрою летальный исход. Я не шучу. Пошли вон, пока органы на месте!!!
– Саэки-кун!!!
Хината влетает к нему, виснет на плече, подхватывая его за локоть. Саэки озирается непонимающе, а ирьенины, воспользовавшись моментом, разбегаются.
– Не трать на них нервы, не надо, – уговаривает Хината. – Здоровее будешь.
– Как я могу не тратить нервы, когда эти идиоты чуть не угробили человека?! А всего-то нужно было заглянуть в медицинскую карту, прежде чем вводить наркоз! Мне пришлось откачивать его полчаса!
– Просто расскажи об этом Цунаде, – Хината гладит его по голове, пока Саэки прикрывает глаза.
– Ничего не сделает им Цунаде! Максимум – переломает мне парочку ребер за то, что не могу управиться с ними. У нас и так нехватка кадров. Влетит только мне. Ведь «кто-то же должен быть умнее»! Я так скоро поседею, – причитает Саэки. – Поседею и сопьюсь.
Хината обнимает его сочувственно, когда рядом раздается голос:
– Не волнуйся, мы выкрадем тебя раньше, чем это произойдет.
Саэки чуть не подскакивает. Только сейчас замечает Габриэль, прислонившуюся к косяку и скрестившую руки на груди. Сотни вопросов вертятся на языке.
Хината деликатно отстраняется от него, вылетает в коридор, напоследок сказав что-то вроде:
– Иди домой. Я пока помогу, чем смогу.
– Спасибо, Хината! – Кричит Саэки вдогонку, а после Габриэль почти осязаемо чувствует, как фокус его внимания смещается на неё. Он запрокидывает голову, взлохмачивая волосы. Подбегает к ней сразу же, улыбается вымученно и быстро целует в щеку. Спохватывается, что маска все ещё висит на ухе по-дурацки, стягивает ее и бросает в урну.
– Как давно ты в Конохе? Надолго? Нас не предупреждали о твоём визите...
Он суетится, рассматривает багровые пятна на некогда белоснежном халате, цокает в раздражении и отправляет его следом за маской. Мусор. Проще купить новый, чем отстирывать.
– Как давно? – Габриэль наблюдает за его передвижениями, песчинками подхватывая обломки скальпеля и выбрасывая их. – Минут тридцать. На день или два. И я никого не предупреждала.
– Так ты здесь нелегально, получается?
– Практически. Я заглянула к Хокаге, но решила найти тебя прежде, чем застряну у нее на пару часов.
– Тебе нужно пересмотреть приоритеты...
– Не нужно. С ними всё в порядке. И... Могу я как-то помочь? – Габриэль обводит взглядом пространство, как бы намекая на произошедшую здесь ругань. Саэки вздыхает.
– Можешь. Забери меня с собой.
Они выходят на улицу. Яркие лучи солнца бьют прямо в глаза. Саэки прикрывает их рукой, пока другую его ладонь уверенно обхватывает Габриэль и тянет вперёд, подальше от больницы, не обращая внимания на то, как естественно его пальцы переплетаются с её.
– Мне тут сказали, что ты работаешь на износ, – начинает Габриэль издалека, поглаживая его руку большим пальцем.
– Кто сказал? – Саэки возводит глаза к небу. – Это преувеличение в чистом виде!
– У тебя чакры почти не осталось, – замечает она с холодком. – Я еле тебя нашла.
– Чакра у меня есть! Просто в неприкосновенном запасе. И я могу оперировать, как гражданские.
– Как бы то ни было, – отрезает Габриэль, – ты просил меня не забывать об отдыхе. А сам доводишь себя до изнеможения.
– Я знаю свои пределы.
– Тебе бы понравилось, если бы я поступала так же?
– Нет, но...
– Тогда почему ты так относишься к себе?
Молчание. Они идут между затененными дворами, безлюдными улицами, прячась от чужих глаз, когда Саэки вдруг останавливается, и солнце золотит его волосы.
– Больше всего я терпеть не могу тратить время впустую. Я должен приносить миру какую-то пользу. Иначе мое существование теряет смысл. Разве нет?
– Я всегда думала, что жизнь бессмысленна, если ты живёшь в мире, где тебя никто не любит, – пожимает плечами Габриэль. – В твоём суждении есть логика. Но она заканчивается в тот момент, когда ты начинаешь работать сутками.
– Я и не работаю сутками, – вскидывается Саэки, но вдруг запинается и морщится. – Габи, прошу, давай не о работе сейчас. Я так скучал по тебе. А ты ругаешься сразу.
– Я не ру-...
– Шаннаро, просто поцелуй меня!
Она возмутилась бы, что он переводит тему. Но не смогла. У нее даже шансов не было. Его требование ударило под дых. И она не могла его не исполнить.
Габриэль не помнила, кто из них стал инициатором, или, может, они действовали одновременно. Только в какой-то момент она осознала себя, прижимающей Саэки к прохладной стене и тщательно покрывающей загорелую кожу поцелуями посреди улицы. Габриэль начинала ненавидеть то, как он влиял на неё: все мысли улетучивались, мир сужался до человека перед ней, а самоконтроль уходил погулять на неопределенный срок.
Саэки ведёт носом вдоль шеи, вызывая у нее мелкие мурашки, – Габриэль вытягивается, напрягается, подобно струне. Он вдруг прикусывает её: зубы заменяются мягкими губами сразу, едва успевают царапнуть. Песок даже не шевелится в попытке защитить, а сама Габриэль от неожиданности всхлипывает, наклоняя голову в сторону. Тут же пугается этого и прикрывает рот напротив застывшего Саэки.
Она упирается руками в его плечи, отказываясь смотреть на него, пока Саэки, облокотившись о стену, хихикает:
– Неужели больно, Казекаге-сама?
Черт возьми, его следовало четвертовать за то, что он обожал дразнить ее, в то время как она воспринимала вещи слишком серьезно.
– Нет, – Габриэль запинается и с трудом подбирает слова, пока чужие губы шевелятся против трепещущей венки, – это не больно. Но я не думала, что ты окажешься настолько... дурманящим.
– Это не я дурманящий, – невозмутимо продолжает Саэки, вытворяя с ней черт знает что. – А всплеск гормонов. Адреналин, дофамин, окситоцин, знаешь? В промежуточном мо-... Извини, лирическое отступление неуместно.
***
Цунаде, откровенно говоря, заколебалась и на полном серьезе подумывала уйти в отставку, свалив обязанности Хокаге на другую жертву. Только не на Наруто. Мальчонке пока рановато, да и жизнь ему портить еще не хотелось. Офисная работа выматывала. К тому же, на плечах Цунаде был госпиталь. Хорошо ещё, что с ним помогала Шизуне. Хорошо, что Саэки подрос и мог перенять на себя часть обязанностей. Правда в качестве профессионала его не воспринимали. Но это дело времени.
Настроение немного улучшилось при мысли, что однажды она выйдет на пенсию и спихнет все свои обязанности на ни в чем не повинных людишек.
А пока только и остаётся, что убегать в бары и спиваться с горя, пытаясь скрыться от однообразных серых будней. Выпивать жизненно необходимо для работы стянувшегося от боли сердца.
Цунаде шла улочками, обходя жилые районы, когда вдруг замедлила шаг, услышав странную возню. Она бы прошла мимо, сделав вид, что никого не заметила: не впервой заставать врасплох милующихся подростков. Да только так и замерла при виде ученика, самозабвенно целующего раскрасневшуюся Казекаге, и выругалась – громко, с чувством, на эмоциях. Не то в восторге, не то в ужасе. Это ж получается, что не сегодня-завтра Конохе придется распрощаться с очень даже перспективным и способным молодым человеком.
Совет да любовь, как говорится, только Цунаде чувствовала себя обязанной потрепать кое-кому нервы.
