God Less America

We still groped for each other on the backstairs or in parked cars as the roads around us grew glossy with ice and our breath softened the view through a glass already laced with frost, but more frequently I was finding myself sleepless, and he was running out of lullabies. But damn if there isn’t anything sexier than a slender boy with a handgun, a fast car, a bottle of pills. — Richard Siken «Little Beast» Дин находит его в комнате, ослепленной темными шторами, опущенными до пола; одна лишь полумгла, в которой прячется Сэм, подсказывает ему, что вскоре произойдет. — Сэмми? — осторожно зовет он. Сэм полулежит, раскинув в стороны длинные ноги, на громадном диване перед громадным телеэкраном; лицо в отсветах потустороннего голубоватого света, сливающегося на его скулы и лоб. Он похож на привидение. Забавно, сколько общего у прогресса и сверхъестественного. Вот они клонируют в пробирке овцу, вошьют кому-то свиное сердце, а свихнувшийся искусственный интеллект начнет атомную войну (ладно, допустим, последнее из «Терминатора», но это пока). Чем все это отличается от заклинаний? Однажды они с Сэмом укрощали взбесившийся телевизор, принявшийся транслировать в мир сцены из старых слэшеров: «Я приду плюнуть на ваши могилы», «Ад каннибалов» и все такое. Правда, оказалось, в телевизоре просто завелся призрак, а любая киношка про резню бензопилой по живой плоти отражается в новостной колонке как нефиг делать. Про самые смачные преступления говорят месяцами, годами, ставят шоу за шоу и снимают кино, превращая маньяков в поп-звезд. Америка одержима тру-крайм-порно. Люди — по-прежнему самые чокнутые из всего, что встречал Дин. Дин приближается к Сэму — разворот головы в его сторону на полдюйма, колыхание освещенных голубоватым светом волос. Дин чувствует за несколько шагов постепенно остывающий жар его кожи, вскоре она станет холодной, потом — ледяной, как могильный камень. Потом начнется остальное веселье, под которое теперь в каждом доме, где они останавливаются, отведена отдельная комната, из которой убрана мебель. Лучше всего, если бы в этих комнатах были мягкие стены и цепи, которые Сэм не сможет порвать. Глядя на брата, Дин жует свои губы и хмурится, но он позволяет себе внешнее проявление беспокойства всего пару секунд. Затем расслабляет лицевые мускулы, выравнивает линию плеч. Он должен держаться ради него. Что поделать, говорит себе Дин, если сила Сэма зависит от этого, иначе он не справится с Лилит, а нам нужно с ней справиться и предотвратить долбанный апокалипсис. Ради этого все и делается. Нам, черт возьми, говорит себе он, нужно делать запасы. Запоздалая практичная мысль не высвобождает в нем вязкой и темной мути, подспудного ощущения, свившего гнездо глубоко в животе и пустившего корни в мозг: Сэм торчит на этом дерьме, как на долбанном героине. Мой брат — наркоман, и ему нужна доза. Какого хуя я себе вру, будто это что-то иное? Какого хуя мы оба делаем вид? Ему известен только один ответ: отец приучил их закапывать чувства, сомнения, страхи и любые проявления слабости глубоко в себе. Они, точно псы, зарывающие в землю кости, только свои кости они никогда не достанут, чтобы погрызть. Они живут в темноте всю свою жизнь, и она все покрывает. Наверное, они давно стали ее частью, а Сэм… Он, может быть, родился с нею внутри. Он рос, росла и она. Теперь он просто вырос. На экране — пожар в Уэйко, Техас, на экране — реклама гигиенических женских прокладок, телешоу со звездами, марафон «Полиции Майами: Отдел нравов». На экране — Америка, Сэм щелкает каналы, не глядя. Он едва ли принадлежит своей стране, как и Дин. Дин больше не знает, кому и чему они принадлежат. Если только друг другу. Его брат кончает сильнее всего, когда заставляет его говорить, повторять, повторять, задыхаясь от запаха свежего пота, одержимости, страсти, от яростных глубоких толчков в его тело: твой, твой, я только твой, Господи, Сэмми, я всегда был твоим, я всегда буду. Нажимая кнопку на пульте, Сэм убирает с экрана подлунный мир; остается их сумеречная зона с ползущими тенями, перекраивающими лица в морды, а улыбки — в оскалы. Их национальные гимны звучат на разных частотах. В стране свободных, на родине храбрых упростили себе жизнь, решив, что Бог существует, и он — американец. У Дина с Сэмом другая история. Примерно такая: «Заходит как-то Бог в бар. А бармен говорит: это что, какая-то шутка?» И не особенно смешная к тому же с тех пор, как они выяснили, что бог — Сатана, ангелы — это демоны, и другого не завезли. Хотя Сэм хотел верить… — Бэла? — спрашивает Сэм. Дин опускается на пол, у его ног. Сэм вытягивает руку, рассеянно гладит его по затылку. Собачья природа Дина тихо, благодарно скулит. — Она все рассказала. — Это Лилит, конечно же? — Они похитили Бобби, держат его в заложниках. Ждут, когда мы появимся. — Где? — Близко отсюда, в Неваде. — Улыбка трогает его губы. — Мы с тобой там однажды были, в Иерихоне. Помнишь? Сэм неопределенно мотает головой. — Как они смогли обойти мой охранный знак, который я начертил на его доме? Кроули говорил, что должно сработать. Дин пожимает плечами. — Лилит — древний демон. Суке тысячи лет. Ее кунг-фу сильней твоего. Ногти Сэма царапают его скальп. — Пока, — скрежещет он. Дин кивает. — Конечно. Пальцы Сэма слегка расслабляются. — Ты не думаешь, что знак с самого начала был фальшивкой? Кроули мог… — Нет, — обрывает Дин. — Я так не думаю. — Ты действительно доверяешь демону, — хмыкает Сэм. — Ты доверял Руби. — Она мне помогала. — Кроули помогает нам сейчас. Сэм вдруг хватает Дина за подбородок, заставляя его поднять голову. Сэм склоняется к его лицу, сужая свой темный, блестящий, лихорадочный взгляд. — Ты трахал его? Дин в ошеломлении расширяет глаза. — Что? Ты с ума сошел! — Не лги мне, — шипит Сэм, стискивая пальцы до боли. — Я не лгу, — морщится Дин, сбрасывая его руку. — С какой стати мне это делать? — У тебя к нему слабость, — заявляет Сэм обвиняющим тоном. — Ты пьешь с ним и болтаешь, как со старым приятелем. Ты даже травку с ним курил! И вы ездили вместе куда-то. Зачем ему ездить на машине? Он демон, он может мгновенно перемещаться! Ему нравится твоя компания, Дин. Ему нравишься ты! Что-то школьное, детское в голосе, облике. Ревность младшего брата, улыбается Дин про себя. Не дай бог он будет обделен вниманием. Женщины его не волновали, но стоило рядом с Дином появиться другому мужчине, Сэм начинал сходить с ума от ярости. Как тогда с Гордоном, который поначалу казался таким славным парнем. Сэм полчаса просидел рядом с ними с кислым видом, рявкнул на Гордона, посмевшего назвать его «Сэмми», наорал на Дина на улице и ушел с оскорбленным и гордым видом. Один только Кас не приводил его в бешенство. Но о Касе он может больше не беспокоиться. — У меня просто не осталось друзей, — мягко говорит Дин. — Вот и все, Сэмми. И Сэм вдруг сникает. Темная энергия в венах как будто бы испаряется. Он почти падает на спину. — Из-за меня, — говорит он, вопроса на конце предложения нет. — Ты потерял всех из-за меня. Я существо, верно? Я то, на что мы раньше охотились. Фрик… Дин приподнимается на коленях, заползает наверх, оказываясь сверху на брате. — Перестань, Сэмми, — шепчет он, крепко обхватывая руками его виски. — Перестань, прошу тебя… Дин соединяет их рты, долго, нежно его целует. Но Сэм едва ему отвечает, тело вялое и бескостное, а сердце колотится так часто и громко, что Дин его слышит. Он чувствует, как на лбу Сэма, над его верхней губой выступает испарина; пряди волос, в которые Дин окунает пальцы, тяжелеют от пота. Дыхание горячее, а кожа холодная. Когда Дин отстраняется, голод затеняет Сэму половину лица. Он судорожно, некрасиво дергает ртом. — Позвони ему, — сипло говорит Сэм. — Скажи, чтобы он привел сразу двух. — Хорошо, — Дин кивает и проводит большим пальцем по губам брата. — А когда ты будешь в порядке… — Дин, — Сэм хватает его за предплечья и встряхивает, чернота на миг крошится в его взгляде. — Звони сейчас. Дин вспрыгивает на ноги и отправляется в спальню за своим телефоном. Сэм с усилием приподнимается на локтях. — Сколько демонов сторожат Бобби? Слова колотятся между его зубов. — Бэла сказала, пять или шесть. — Ты думаешь, она сказала правду? — Либо так, либо она не знает наверняка. — Почему ты уверен? Дин оборачивается на пороге. — Я нашу изнеженную принцессу прожег сигаретой в паре мест. — Он ухмыляется. — Ничего, что нельзя было бы спрятать под платьем, но ей этого хватило. — Спрятать под платьем? — Голос Сэма звенит недовольством. — Она что, еще жива? Дин медлит. Взгляд брата скребет его лицо, как нож. — Дин, от нее одни неприятности. — Я оставил ее в комнате, связанной. Когда появится Кроули, я попрошу его забросить ее на другой конец света. — Дин в замешательстве разводит руками. — Не знаю… В Северную Корею. В Турмезистан. — Нет такой страны, — фыркает Сэм. — Вот пусть туда ее и пошлет. Без документов и денег. Она будет оттуда выбираться полжизни. — Ты ее недооцениваешь. Она очарует местного богача, что-нибудь украдет и через месяц вернется, чтобы портить нам жизнь. — Да, — протягивает Дин, не без симпатии улыбаясь. Сэм выталкивает воздух сквозь зубы и обваливается обратно на спину. — Если утром она окажется на месте, я убью ее. Можешь ее предупредить. Дин изумленно приподнимает бровь. — Утром? Бобби в заложниках. Я думал, мы поедем, как только ты… — Мне нужно попрактиковаться, — плоско, безжизненно отвечает Сэм. — Дин, ради бога, позвони Кроули. И, слушай… — Его дыхание запинается, он дергает воротник своей рубашки, вырывая несколько пуговиц, как будто ему трудно дышать. — Давай сразу трех. Пусть он приведет сразу трех… — Сэмми, — вздыхает Дин. — Зачем так много? — Лилит может прислать больше демонов, чем пять или шесть. Мне нужны силы. Дело не в этом, горько думает Дин. И ты это знаешь… Он скрывает свою тревогу, отворачивая от брата лицо. Он идет звонить Кроули, и дергается, как уж на сковородке, когда тот не берет трубку. Только через десять минут, после трех звонков, вальяжный голос вливается в его ухо. — Привет, дорогой. Зачем позвонил? Рассказать, что на тебя сейчас надето? Не говори, я и так знаю. Стиль «дровосек от кутюр». — Почему ты сразу не отвечаешь? — злится Дин. — А я, блядь, твой демон по вызову? — взвихривается Кроули. — Должен сразу бежать к тебе, едва ты кнопку нажал? Насмешливая томность облетает за долю секунды; он так орет, что Дин отшатывается от трубки. Дин никогда не знает, что из этого маскарад: Оскар Уайльд, вылезший на променад из огненного фонтана, или псих с заточкой. Может, и то, и другое. — Ладно, успокойся, — морщится Дин. — Не говори, что мне, блядь, делать! — Кроули завелся и определенно настроен поцапаться. — Не говорю я, блядь, что тебе делать! Мне нужно… — Ну конечно, — Кроули театрально хохочет. — Ты звонишь только, когда тебе что-то нужно. — А когда я еще должен звонить? Ты не мой бой-френд! — Знаю я, кто твой бой-френд! — Это что, ревность? — фыркает Дин. — Ага, конечно, — фыркает Кроули. — Ну, что стряслось? — Он возвращается к снисходительной издевке и, судя по всасыванию воздуха, закуривает. — У мистера Винчестера-младшего небольшая ломочка? Уже катается по потолку с воплями: «Отец Люцифер, ты еще никогда не выглядел таким вменяемым»? — Ты можешь не быть таким ебучим садистом? — Нет, не могу! Я ебучий демон, Дин. Дин трет лоб. Они ругаются, как парочка старых супругов. Это, блядь, ненормально. Но что вообще нормально теперь? — Он просит трех, — говорит Дин. — И поторопись, ладно? — Трех, — Кроули прищелкивает языком. — Аппетиты растут, да? — Можешь, или нет? — шипит Дин. — Было бы неплохо иногда слышать от тебя «пожалуйста». Или даже, — Дин почти слышит, как шевелится маска его лица. — Я не знаю… «Спасибо»? Дин жует губы и выдавливает: — Пожалуйста. Приглушенный раздраженный звук, и Кроули отключается раньше, чем Дин успевает задать вопрос. Теперь только ждать. Он ждет услуги от демона. Он зависит от его милости. Что бы сказал отец? Дин вытирает внезапно высохший рот о рукав рубашки. Между прошлым и настоящим натянуто непроницаемое полотно темноты. Но это не важно, все не важно. Что бы ни происходило, Сэм теперь с ним. Когда он возвращается, Сэм надрывно, тяжело дышит и стонет сквозь зубы. Бессильно сжимает и разжимает кулаки. При его виде он вздергивается: когда, когда, Дин? — Скоро, — успокаивающе, мягко говорит Дин. — Потерпи немного. Сэм снова стонет и рушится навзничь: изнеможение пополам с отчаянием. Дин дотрагивается до его щеки, липкой и ледяной, до обнажающего страдание рта. — Ты поесть не хочешь? — Дин опускается рядом с ним. — Тебя бы это отвлекло. Давай я блинчики пожарю. Ты их всегда любил в детстве. — О еде думать тошно, — выдавливает Сэм сквозь стон. — Ничего не смогу в себе удержать. — Ладно. — Дин берется за ремень его джинсов. — Попробую отвлечь тебя другим способом. — Тоже не смогу, — Сэм почти всхлипывает, его плечи крупно дрожат. — Тело меня едва слушается. — Твоему телу ничего не надо делать. Лежи и наслаждайся. — Нет, — Сэм трясет волосами, пот ползет по его лицу. — Мне будет казаться, что ты… Или что это не ты, а кто-то, что-то… Он хрипло выдыхает. Выдох оборачивается шипением, и Дин не успевает ничего сделать, как холодные жесткие пальцы с мозолями от оружия впиваются в его запястья. Сэма будто подбрасывает, и они летят вместе на пол. Дин падает, больно ударяясь затылком. Сэм встряхивает его и бьет головой об пол снова, и снова, и снова. Искры гейзером брызжут перед глазами. — Сукин сын! — восклицает Дин, пытаясь перехватить руки брата. — Сэмми, хватит, это я! Губы Сэма раздвигаются, глаза суживаются. — Я знаю, что это ты! Ты трахался с ним, признай это! — С Кроули? Господи, ты опять об этом! Дин безуспешно дергается под тяжелым телом. Сэм не только крупнее и выше его, но в этом состоянии он еще и становится неестественно сильным. Безумие течет по его венам, превращая его в маньяка. — Не с Кроули, — шипит Сэм. — С отцом! — Что? — Челюсть Дина буквально отвисает от изумления. — Сэмми, о чем ты говоришь? Как ты мог… — Я знаю, что это было! — Он снова бьет Дина затылком о пол. — Что ты доказывал ему, какой ты хороший сын. Ты так отчаянно пытался добиться его одобрения. Ты бы сделал все для этого! Глаза не черные, а какие-то истошно-зеленые, весна пролилась кислотным дождем. Хлопья горячего рваного дыхания летят Дину в лицо. — А он… — Истерический дикий смех вырывается изо рта Сэма. — Он бы не отказался, не так ли? Или он сам тебе приказал, а ты выполнил как послушный маленький солдат? «Слушаюсь, сэр», как обычно, верно? Мы не должны ослушаться папу! — Сэмми, — взывает Дин. — Ты не в себе. Ты не понимаешь, что ты несешь. Этого никогда не было! Сэм раздвигает его ноги коленом и вдавливает в промежность. — Хватит врать мне! — шипит Сэм, пот катит с него водопадом, несколько капель падает на лицо Дина. — Скажи наконец правду! Поэтому ты так легко раздвигаешь для меня ноги? Он тебя натренировал? Он говорил тебе: «Прыгай», ты спрашивал: «Как высоко?». Он говорил, что тебя хочет, ты спрашивал: «В какой позе?» Ты привык, братец, да? Тебе нравилось, да? А сейчас я просто заменяю его! Дин в последний раз пробует дозваться его. Но Сэм не слышит, не видит. Его мозг кишит мраком, его руки ползут Дину на горло. — Но спасибо за это, — хриплый скрипучий смех звучит пьяно. — Спасибо папе, я могу иметь тебя, когда захочу. А я хочу тебя, Дин. Ты такой горячий внутри, ты такой послушный… Ты мне никогда не откажешь, чего бы я ни захотел. Это он научил тебя, Дин! Он научил тебя доказывать, доказывать и доказывать, как сильно ты любишь свою семью! Это слишком; распаленная кровь стучит у Дина в ушах. Сэм высвободил одно из его запястий и кулак Дина летит Сэму в лицо, сталкиваясь с преградой его скуловой кости. Дин выворачивается из его захвата, и они катаются по полу; так лучше, так проще: тело вспоминает движения, вколоченные в него годами тренировок, а мозг блаженно отключен. Удар Сэма — пятно, проносящееся мимо лица Дина, он блокирует новый удар и обрушивает свой в солнечное сплетение Сэма. Сэм взвывает от боли и ярости, его мертвенно холодная кожа нагревается в схватке, насыщаясь обычным человеческим жаром. Сэм рычит хриплые проклятья, целится в его челюсть и промахивается. Кулак Сэма промахивается во второй раз, когда Дин дергает головой и плечом, сбивая угол. Но его новый удар в грудину Сэма не попадает в цель, едва его задевая. А потом ураганный ветер швыряет его к стене, и звезды осыпаются внутри его черепа от удара о твердую поверхность. Следующее, что он чувствует: двести фунтов мускулатуры и ярости наваливаются на него. Дин пытается схватить запястье брата, но бесполезно. Сэм сжимает его шею и начинает душить. В легких выгорает воздух, ребра болят от судорожных попыток вдохнуть. Руки Сэма слегка разжимаются, и Дин видит у него чужое лицо, на него смотрят чужие глаза. Не зеленые, не черные, даже не желтые. Этих глаз Дин еще не видел. — Я думал, мне придется тебя ломать, — ласково говорит голос, который звучит, как голос Сэма, но принадлежит кому-то другому. — Но ты поддался мне сразу. Дин пытается согнуть ногу, чтобы ударить коленом в пах, но холод приливает к груди и парализует его, а тяжесть Сэмова тела не дает ему пошевелиться. — Знаешь, почему? — шепчет голос, лаская дыханием его пылающее лицо. — Потому что ты был уже сломан. Руки Сэма снова сдавливают его горло, Дин хрипит и задыхается. На лице его брата расползается чужая улыбка. — Давай я выебу тебя, Дин. Чтобы ты умер счастливым. Тот, другой, исчезает, Дин это чувствует, хотя почти ничего больше не видит. Ребра обжигает раскаленная боль. Красноту под его веками разъедает белыми пятнами, в них мелькает что-то обрывками: сад, и алые розы, и Сэм в белом костюме, и конец мира, и отчаянная, звенящая пустотой боль в груди. Кас, думает Дин. Кас, молится он. Пожалуйста! Дин никогда не зовет Кастиэля, зная, что ангел не ответит ему. Но сейчас, но сейчас… Сэма отшвыривает от него волной; Дину кажется, что он видел вспышку белого света, но это может быть лишь наплывом галлюцинации в мозгу, молящем о кислороде. Дин сипло стонет, хватаясь за горло, потом кашляет, кашляет, кашляет. Ребра болят, кружится голова, мир плывет перед взглядом сплошной полосой. Он слышит где-то в метрах двадцати от него жалкий, побитый скулеж и всхлип. — Дин? О Господи, ты… Ты цел? Господи, что я… Снова всхлип. — Дин, прости меня… Темный душный воздух сдвигается с места, неся запах серы в ноздри. Раздается насмешливое покашливание. — Прошу прощения, мальчики. Надеюсь, я ничему не помешал?