Обратная сторона медали

      Я плетусь за ним в лифт. Его замечание кольнуло неприятно, но я только сейчас стала понимать: Лето шутил, всё это время шутил, а я восприняла всё за чистую монету.       — Ты обижаешься на меня? — осмеливаюсь задать вопрос, когда за нами закрываются двери лифта. Я неловко рассматриваю наше отражение в зеркале кабины, отделанной золотым металлом. Мы слишком забавно смотримся на фоне этой роскоши: Джаред, помятый и немного расхлябанный, и я, в спортивном с каким-то чересчур воинственным взглядом.       — Нет, — на меня он внимания не обращает, что-то смотрит в телефоне, видимо, отвечает на сообщение. — А за что?       Ну-с, я только что практически прямым текстом обозвала тебя озабоченным, а ты ещё спрашиваешь? Ладно, нет обиды, значит, нет и проблемы.       Мы выходим на первом этаже и через длинное фойе направляемся к ресторану. Лето, конечно, узнают, я замечаю, как лица случайных людей на доли секунды поворачиваются на нас, и я ловлю их взгляды и на себе в том числе. Хоть Джаред ко мне никак не прикасается, всё равно я слышу в спину шепоток-другой, посвящённый тому, что я очередная малолетка... Меня передёргивает. И на какую-то секунду я думаю: а зачем я, вообще, здесь? Я же не хотела с ним больше контактировать.       Вот и я попалась. Что ж, Лето, один-один.       Метрдотель понятливо выделяет столик подальше от прохода, ещё и отделённый ширмой, чтобы не продолжать цеплять лишнее внимание. Официант шустро раскладывает меню, наливает воду по стаканам и резво удаляется, оставляя нас наедине. Я листаю кремовые страницы, задумчиво рассматривая ассортимент. А я в Америке в такие рестораны ещё не ходила... В Москве это было обычным делом, однако сейчас стало как-то пофиг, не нужно и не интересно. Кажется, я одичала: не хочется ни устриц, ни мраморных стейков, ни вычурных закусок. Моё внимание привлекает сливочно-сырный грибной суп, и я выбираю именно его, хотя знаю, что калорий там многовато, и перед хлебной корзиной я тоже не могу устоять. Возможно, близко месячные, а, возможно, я просто хочу заесть щедрой порцией углеводов дурацкий день.       Джаред заказывает омлет с овощами, завтрак, как и сказал в машине, хоть уже почти два часа дня. И чайник травяного чая, в противовес моему американо.       — И как тебе в Америке? — он продолжает допрос после того, как официант приносит напитки. — Ты не жалеешь, что уехала?       — Слишком мало времени прошло, чтобы судить, — равнодушно пожимаю плечами. — Правильно ли я поступила или нет, выяснится потом. А я пока ни одного трофея здесь не выиграла. Может, это вообще всё было зря. Может, я вообще сломаю ногу на следующей тренировке и выпаду из сезона.       — Ты как-то не слишком оптимистично настроена.       — Скорее реалистично. Это ведь и правда может случиться. И случается со многими спортсменами.       Это не то чтобы сомнения. Просто я соотношу риски, понимая, сколько надежд на меня возложено. В российской сборной я знала, что до конца карьеры осталось совсем немного. Даже несмотря на грядущий переход, отношение сборной и федерации это только подтверждали. Хоть я и приносила им медали, они не скрывали, что я уже отработанный материал. А здесь в меня верят, как никогда. Мистер Браун, чиновник из американской федерации даже сказал, что мне не обязательно прыгать четверные, важнее, чтобы я чувствовала радость от катания и любила этот спорт.       Я же в довольно шатком положении. Меня вдохновляет быть лучшей, быть сильнейшей и ярчайшей, однако этого нельзя добиться без колоссальной сложности, которую с годами поддерживать всё тяжелее.       — А чем ты занимаешься, когда не тренируешься? — спрашивает Лето. Интересно, что же он так прицепился ко мне? Слишком много усилий для того, чтобы просто затащить меня в постель. Он мог добиться этого и другими методами, если бы хотел.       Но нет, ему нужна эта игра, вопросы, попытки узнать получше. Вероятно, найти слабые места и болевые точки. Я начеку, вопреки желанию поразвлечься, но опять же, терять первенство не хочу. Нигде.       — Смотрю сериалы, танцую, читаю. Учусь краситься по роликам с YouTube... У меня не так много свободного времени.       Официант приносит еду, и от запаха супа у меня едва ли не текут слюнки. Утренний авокадо по сравнению с ним вообще несъедобен. К блюду прилагалась ещё и румяная белая булочка. Тарелка большая. Кажется, в этом выборе я не ошиблась. С нетерпением беру ложку и пробую. От первой порции по телу разливается тепло, согревая плечи, обдутые прохладным воздухом кондиционера, а вторая усыпляет мою бдительность, и я перестаю смотреть на Джареда. И сметаю половину за несколько минут, остановившись, почувствовав, что нужно немного передохнуть, обычно я столько не съедаю.       — Тебя твой тренер ещё и голодом морит? — весело комментирует Джаред мой здоровый аппетит, неторопливо принимаясь за свой завтракообед. — Хотя нет, она явно не из тех, кто устраивает спартанские условия. Это скорее ты сама себя посадила на супердиету.       И последнее — не вопрос, а явное утверждение.       — Слишком много поспешных выводов делаешь, — фыркнула я, однако всё же ложку из рук откладываю.       — А ты особо ничего о себе и не рассказываешь, вот и приходится судить по минимальным вводным. Раз не хочешь о себе, так разговори меня, делов-то.       И Лето прав. Джаред поддерживает беседу, подкидывая мне вопрос за вопросом, а я отвечаю не прямо-таки совсем односложно, однако и зацепиться особо не получится. Проще заставить его молоть языком, благо он, по всей видимости, любитель потрещать.       Этой подсказкой я пользуюсь, как спасательным кругом, суп всё же хочется доесть с аппетитом, а не потому что нужно опустошить тарелку.       — Что ж... — на секунду заминаюсь, придумывая тему. — Как прошло знакомство с Ольгой и мамой Энн?       Конечно, тренер бы мне всё и так поведала, однако это самый безобидный вариант.       — Ты была права, я недооценил, во что ввязался. Контракт мы всё равно подписали, хотя Олга... — в её имени Лето не даётся произнести мягкий знак, это дико режет слух, и я не удерживаюсь от исправления.       — Оль - га, — произношу по слогам.       — Олега, — вторая попытка менее успешная, и мне проходится повторить правильное произношение, только после этого у него получается нечто похожее, — Ольига, Ольга. Тьфу, да с вашими именами язык сломаешь!       — И что там Ольга? — невозмутимо интересуюсь я, уже неспеша продолжая есть, пока суп совсем не остыл. Будто это не я сейчас в приступе граммар-наци заставила Джареда за несколько попыток сказать её имя так, как нужно. Я его явно подбесила. Очко в мою пользу, два - один.       — Она раз пять спросила, зачем мне это нужно, если я никогда не интересовался фигурным катанием. Пригрозила, что хоть одна жалоба от кого-то из девочек, которые занимаются на вашем катке, то сдаст меня в тюрьму как педофила...       — Ну ещё бы, — хмыкнула я, зная, почему она так скептична.       — Я ожидал, что твой тренер будет более оптимистично настроена.       — Она всего лишь защищает интересы Энн. Ей всего четырнадцать. Как ей реагировать, если накануне я рассказала, что произошло на приёме, а потом вдруг появляешься ты с кошельком наружу? Естественно, она тебе не будет сразу доверять.       — Но мы всё равно договорились. И условия устроили все стороны.       — На что? Ты-то для себя какую-то выгоду получишь?       — Все расходы на тренировки и выступления Энн оплачиваю я, плюс дополнительные пожертвования на развитие этой школы фигурного катания. Взамен я буду снимать некоторые ваши тренировки для своего фильма.       Щедро, щедро, и Ольга молодец, что выбила финансирование и себе. Здание катка нужно местами привести в порядок, на это средства уделяются в последнюю очередь, потому что на первом месте всегда спортсмены.       — Фильма? — а вот это мне не совсем нравится, потому что я хочу спокойно тренироваться без кучи людей вокруг, но, похоже, не выйдет.       Я помню, как на нашем катке в Крылатском снимали большой сюжет для шоу про Георгия Борисовича уже после его смерти. И это был полный бардак. Телевизионщики сновали везде, заглядывая в каждый угол в поисках сенсации. Им было плевать, что Сафронов умер буквально две недели назад. А Платону канал хорошо заплатил, поэтому все неудобства спортсменов отошли на второй план. Он и родительский комитет убедил, что это в порядке вещей.       Над передачей плакала даже моя мама, которая вообще телевизор не смотрит. И всем было плевать, что с камерами абсолютно спокойно заходили в наши раздевалки, что тренировки постоянно останавливали ради «красивого кадра», что съёмочная группа то и дело портила лёд, подвергая опасности получить травму.       — Да, я тут недавно заговорился с одним человеком, связанным с организацией спортивных лиг, и очень этим вдохновился. Получается хорошая пиар-история. Особенно в преддверии очередной Олимпиады. Документальный фильм о том, как спортсмены идут к главному старту в жизни, уже хочет Amazon, но я веду переговоры не только с ними. Спрос есть, осталось подписать бумаги.       — Получается, на том приёме ты искал идеи для кино? — и теперь его внезапное появление там уже не кажется таким странным. Причина нашлась, к слову, вполне правдоподобная.       — Скорее спортсменов, готовых поделиться своими историями.       — Но обычно там всё довольно стандартно. Упорство и труд, вера тренера, вера родителей, преодоление трудностей... Ты получишь примерно одинаковый сценарий, отличающийся разве что видами спорта.       — А как же твоя история? Ты же столько прошла: долгий путь в России, конкуренция, первые победы, смерть любимого тренера и череда неудач после, смена страны и связанные с этим вопросы. Материала хватит даже на книгу, а на двадцать минут фильма и подавно, — перечисляет он, а я нервно сглатываю. Он погуглил мою биографию как следует, возможно, даже глубже, чем пишут в заголовках.       Уход Георгия Борисовича обычно не связывают с моим именем. Как потерю для русского фигурного катания — да, а вот как фактор влияния на мои успехи — практически никогда. Однако я была подавлена и действительно показывала результаты хуже привычных. Плюс с его заменой мы были не в лучших отношениях, а со временем сломалось вообще всё. Но никто об этом не знал, окружающие думали, что я просто повзрослела.       И чего теперь хочет от меня Лето? Чтобы я заговорила? Нет уж.       — Я не буду частью твоего фильма. Это исключено.       — Заметь, я тебе ничего не предлагал, просто привёл пример. В этой стране полно ограничений для спортсменов, основанных на гендерных и расовых стереотипах. Множество несправедливости, боли на пути к успеху. Это драма. Это продаётся, — а Лето в ударе, похоже, что эти съёмки для него важны.       Я закатываю глаза. Это не драма, а всего лишь желание оправдать свои низкие результаты. Но я прекрасно знаю, что в Америке так говорить нельзя, поэтому никак не реагирую на его слова.       — Надеюсь, у тебя получится.       — Я всегда добиваюсь своего.       Я доедаю уже подостывший суп, а он — свой омлет. Тема разговора себя исчерпала, а новая так и не нашлась. Он оплачивает счёт, не глядя, лишь поинтересовавшись, не хочу ли я десерт. Сладкого мне сегодня уже есть не стоит, поэтому мы возвращаемся на парковку. Я даже не спрашиваю, куда он собирается меня везти потом.       Странно мы время провели. Получилось, что я сама напросилась на эти посиделки, причём под предлогом перепихнуться. А потом выяснилось, что он не это имел ввиду. И вообще весь такой святой, снимает документальное кино. Смех, да и только. Это уже не игра, а какой-то цирк.       И когда возле машины Джаред целует меня, я зачем-то податливо отвечаю, хоть и понимаю, что должна оттолкнуть его и покончить с нашими непонятными отношениями. Вместо этого я позволяю ему прижать себя к холодной бетонной колонне и никак не протестую. Мне нравится. Однако чувство вины за проявленную слабость больно давит, превращая его в ненависть к себе, да и к Лето тоже — за то, что он делает со мной. Я не могу устоять.       Но самое стремное, я не знаю, зачем я ему.       Джаред ограничивается одним лишь поцелуем, но, когда его губы наконец отрываются от моих, я едва стою на ногах и даже не с первого раза открываю дверь, чтобы сесть в машину. И сил явно не хватит, чтобы стереть эту дурацкую ухмылку на его лице. Боже, за что мне это всё?       — Мы не должны встречаться, — чуть позже я это всё же произношу, как и собиралась изначально. — Так нельзя.       — Как? — искренне удивляется он.       — Мне нельзя заводить отношения. Я должна сосредоточиться на спорте, у меня нет времени на свидания.       — Сейчас-то ты нашла время, — я нервно закусываю губу, чёрт, Джаред решил меня окончательно добить. — Ты не говоришь, что у тебя есть ещё какие-то дела, что тебе нужно вернуться домой или на тренировку к определённому часу.       — Это другое! — я слышу, как мой голос дрожит на повышенном тоне, и понимаю, что в этой игре поражение за мной. Автогол.       — А по-моему здесь и суть, — такое чувство, что его это только веселит. — Влечение есть влечение. Я тоже не фанат всей романтики, у меня нет на неё времени, в этом мы схожи. Не обязательно быть парой, чтобы извлекать из этого общения максимум пользы. Ты так не считаешь?       Я отворачиваюсь к окну.       Обычно я всегда чётко знаю свои чувства и что с ними делать, однако сейчас я была сбита с толку. Я совсем запуталась. Меня тянуло к нему. Нельзя сказать, что я влюбилась, однако физически я хотела его. А куда это заведёт меня потом?       Здравый смысл настойчиво утверждает, что в задницу. Именно там я окажусь, если крепко схвачусь за протянутую руку. Никто не может гарантировать мне, что я не влюблюсь и не привяжусь.       Какого хера, Аня, ты только сменила сборную, впереди олимпийский сезон, а ты всерьёз размышляешь о мужике? Остановись, блин...       — Подумай, — в конце концов, говорит он, когда мы подъезжаем к моему дому. — Если захочешь, то всё будет. В лучшем виде, ты не пожалеешь.       Я даже ничего не говорю на прощание, просто выхожу и стараюсь как можно быстрее скрыться в подъезде. И только спустя час я вспоминаю, что забыла свой чемодан у него в багажнике.       Что и требовалось доказать, блять.       Несколько часов с ним, и я теряю всякую ориентацию в пространстве. Самое стрёмное: телефона Лето у меня нет, поэтому я вынуждена просить его у Энн. А она точно поинтересуется зачем, и любое моё объяснение будет кривым, ведь суть останется неизменной — он зачем-то мне нужен. И пока делиться такой тайной я не готова.       Однако вернуть свои вещи я должна, поэтому позорное сообщение я всё же набираю. Энн предсказуемо отвечает вопросом на вопрос, однако номер скидывает сразу. Я игнорирую и, вбив цифры в контакты, звоню.       Трубку Джаред берёт далеко не с первого гудка, но, кажется, прекрасно знает, кто на другом конце провода.       — Уже соскучилась? — ирония в его голосе меня злит, и это говорит мне взрослый и вроде как адекватный человек?       — Ты знаешь, зачем я звоню.       — Понятия не имею, — со злости хочется сбросить вызов и заблокировать контакт сразу же, но я всё ещё остаюсь на линии. — Ожидания довольно часто отличаются от реальности.       — Я не забрала из багажника твоей машины чемодан, — стараюсь сделать так, чтобы в голосе не было слышно раздражения. — Как я могу его вернуть?       — Спустись вниз и забери его у консьержа, — говорит он, и я выдыхаю, обрадованная тем, что сегодня не придётся встречаться с ним ещё раз. — Удивлён, что ты так легко забыла про самоё дорогое.       Этот его комментарий был излишним, мне и так тошно. Но я опять стараюсь не поддаваться на провокацию.       — Спасибо, — ответ на вопрос получен, и больше ничто не мешает мне завершить звонок.       Мой тренировочный чемодан и правда хранится у консьержки. Как назло, на смене та же самая женщина, что застала меня в образе ночной жрицы пару дней назад. Однако мои вещи она отдаёт с обычной приветливостью, и я опять вспоминаю, что нахожусь не в России, а местные свои мысли держат при себе.       После я иду бегать, надеясь, что это вновь вернёт мне сосредоточенность и ясность мысли, но уже набивший оскомину голос в случайном порядке плейлиста саботирует эту попытку забыться. Я резко останавливаюсь, тем самым сбивая дыхание и делая хуже себе же. Приходится сесть прямо на песок, чтобы немного прийти в себя, потому что закружилась голова и затошнило. Здесь без неравнодушных людей тоже не обходится. Спустя буквально пять минут я замечаю перед собой, как ни странно, знакомую фигуру:       — Эй, ты в порядке?