Холодные пальцы и громкое "пидор"

Интересно, сколько крови должно вытечь из организма, чтобы его владелец умер? Потому что, как думал Антон, расфокусированно уставившись в красный снег, и без нее прожить можно, раз она все льет густой жижей. А может в носу какая-то другая кровь, которой можно хоть всей лишиться, а все равно живой останешься? Иначе объяснить никак нельзя то, что сугробы вокруг выглядят так, будто здесь произошло убийство с жестоким расчленением, а на деле тяжелая рука Ромы лишь раз прилетела Антону в лицо. Несколько капель затекли в рот, и он поморщился. Невкусно. И грустно. — Ты бы сразу сказал, что не собирался к ней подкатывать! — пытался оправдаться Пятифан с виноватой улыбкой на лице, но глаза его были слишком грустными для того, кто каждый день малышей чуть ли не убивал за один неправильно брошенный взгляд. Хотя на самом деле Петров и хотел поухаживать за Полиной, но лишь для того, чтобы стряхнуть с себя звание «пидора». В последнее время Рома стал чаще так его называть, и Антон сначала даже решил, что его раскрыли, но потом успокоился. У Пятифана нет никаких доказательств, пусть это и правда. Единственное, что могло выдать тайну Петрова — это портрет Ромки, с зачем-то пририсованным сердечком, сделанный на скорую руку и хранившийся в нижнем ящике под тетрадками. — Так ты бы сразу послушал, — уже четвертый комок снега, приложенный к переносице, растаял в пальцах Антона, разгоряченных от волнительных движений. Если его секрет вскроется, то Ромка ему не только нос разобьет — череп раскрошит. Сейчас не ляпнуть бы чего лишнего. — Ну, прости, по-братски прошу, — по-сестрински, блять, — Не хотел я так, Бяша подтвердит, я ж просто услышал, что ты про Полинку говоришь, так меня прям злость взяла, — хоть сейчас стели плед и японский обед устраивай — лапши с ушей Петрова на всех хватит. Ну, откуда Антону было знать, что эта девочка уже забронирована? Бросив быстрый взгляд на Бяшу, начавшего бурчать, Антон перевел взгляд на Пятифана. Закатил глаза и наклонился, чтобы набрать еще снега в руку. Чужая ладонь перехватила холодный комочек. Встав прямо напротив Петрова, Рома сам приложил снежок к разбитому носу. Он стоял так близко, что можно было почуять запах чего-то жженного и хвои. — Ты неправильно держишь, — Антон хотел отмахнуться от невероятноприятных прикосновений, но Рома поймал его горячие пальцы свободной рукой и положил их поверх своей. — Поправь, как надо, — оправдывая собственный жар и горящие щеки морозом и недавней «дракой», Антон перетащил руку парня выше, устроив между своих бровей. Задержав ладонь непозволительно дольше принятого у не-пидоров поверх Роминой, Петров одернул руку, встречаясь с Пятифаном взглядами. Какое-то время тишину ночи нарушали лишь шумные выдохи Антона и беспричинные смешки Ромы. Даже Бяша, вечно что-то тараторящий, замолчал, поддавшись очарованию луны и мороза. — А что тебе от Полинки нужно было? — сощурившись — пока — беззлобно, Рома водил начинавшим таять кусочком снега по носу Антона. Мальчик тут же передернулся всем телом, ежась от ужасного холода. Этот придурок специально по его лицу ледяную воду размазывает? — Просто поговорить, — Петров дернул голову в сторону, и снежок, уже совсем маленький и мокрый, упал из руки Пятифана. Все трое уставились на него задумчивыми взглядами. Пиздец, интересно. — И разговор был насто-олько долгим, что пришлось аж до дома ее проводить? — на самом деле они с Полиной правда разговаривали. О всякой ерунде. Смеялись на всю улицу, кидались снегом. Если считать этих двух имбецилов, то Полина стала для него третьим дорогим другом, в которых так нуждался Антон. В ее компании он чувствовал тот же комфорт, что и при встречах с Олей, от чего создавалось ощущение, будто они знакомы всю жизнь. — У нее портфель тяжелый был, она помочь попросила, — отмазки — одна глупее другой — пролетали в голове, как на гоночной трассе. — В общем. На этот раз по дружбе, так и быть, прощаю, но, не дай Бог, скажешь, что она тебе нравится… — Да не она, блять. И снова тишина. Но сейчас никто даже не дышал, и было настолько тихо, что аж громко. Бяша нахмурился, приоткрыв рот, и переводил взгляд с Ромы на Антона. Лицо Пятифана же медленно вытягивалось — брови ползли вверх, а улыбка становилась все шире. Такое выражение лица обычно встречается у людей, вставивших последнюю часть пазла в картину на пару тысяч деталей. — Это… Типа, признание? — на это высказывание Антон скривил губы, делая вид, что это самое отвратительное, что он когда-либо слышал, и смерил Рому взглядом «ну-и-долбоеб-же-ты». И будто не он только что проебался. — Фу, Ромыч, какое признание, на? — бурятенок впервые за вечер выдал что-то членораздельное и даже имеющее смысл, — Он же не пидор какой-нибудь. Смысл приевшегося оскорбления стал замыливаться в голове Антона, и он уже сомневался в существование этого слова в принципе. Когда-нибудь люди поймут, что «гей» и «пидор» — разные вещи, но вряд ли сегодня и вряд ли конкретно эти двое. — Да, Ром, бред несешь, — Антон несильно мазнул кулаком Пятифана по плечу, слабо улыбаясь. Сейчас он как никогда был благодарен Бяше, — Ладно, пойду. Потрогал нос, оценивая его состояние: кровь перестала вытекать, но припухлость болезненно отзывалась на прикосновения. Придется что-нибудь соврать маме, чтобы она помогла обработать. Развернулся, медленно топая в сторону дома — видимо, когда Антон упал от Ромкиного удара, нехило так копчиком приложился. Пальцы снова обожгло прикосновением. Пятифан аккуратно потянул Петрова на себя, крепче сжимая холодную ладонь: — Мы точно все уладили? — Антон усмехнулся. Всеми силами удержался, чтобы не сжать руку Ромы в ответ. — У тебя надо спросить. А после был горячий чай, мамины наставления и крутящаяся вокруг Оля. Но Антон все время смотрел на свою руку, которую пару минут назад сжимал Пятифан, и глупо улыбался, надеясь, что это ему не приснилось.