Когда бабочки спят

Иногда Бруно кажется, что собственные мысли засыпают его, как песок. Будто сидишь в огромной банке и уже на носках вытянулся, лишь бы дышать, а песок всё не кончается и не кончается – уже по шею засыпал, по губы и... Бруно резко откидывает одеяло и садится, окончательно сдавшись. Похоже, уснуть сегодня не получится. Помотав головой, будто это поможет вытрясти из неё все мысли вместе с песчинками, он по привычке задерживает дыхание, пока не оказывается за дверью. Доски пола вопросительно вздымаются, пройдясь волной, будто зажатые клавиши на пианино. – Тсс, Касита, я ненадолго. Бруно нервно оглядывается по сторонам, но этаж пуст – только двери глухо сияют в темноте, как светлячки. Рядом раздаётся шорох, и, впиваясь коготками в ткань одежды, по руке взбирается крыса, усевшись на плече и свесив хвост. Бруно гладит жёсткую шёрстку костяшками пальцев, спускаясь вниз по лестнице и пробираясь через темноту к столу. Размеренные движения успокаивают. Из-за отсутствия освещения столовая принимает тревожные очертания, но Бруно заставляет себя не присматриваться. Стул отпрыгивает в сторону, стоит только сделать мысленное усилие, и Бруно вздрагивает – сложно вновь привыкнуть к тому, что дом его слушается. Забравшись на стул с ногами, он устремляет взгляд на освещённое лунным светом семейное древо. Подумать только, совсем недавно он был по ту сторону. Теперь прорезь заделали, будто пытаясь скрыть вместе с ней воспоминания о случившемся, но Бруно уверен, что способен найти её наощупь, с закрытыми глазами. Он вздыхает, переплетая пальцы в замок. Песчинка за песчинкой мысли накрывают его с головой, заставляя дышать часто и рвано. А что, если семья его просто терпит? Что, если он всё ещё лишний? Велика ли разница, где сидеть: рядом со всеми или отдельно, – если стена всё равно остаётся? Не важно, настоящая или нет... Бруно стискивает пальцы. Вдох-выдох, вдох-выдох. Раз, два, три... С трудом, но он заставляет себя дышать ровнее, и песчинки-мысли тоже замедляют свой бег. Бруно так и сидит, глядя в одну точку чуть выше семейного древа, когда входит Пеппа. На самом деле он сначала ощущает запах дождя и волну влаги, хлынувшие со стороны входа, а уже потом замечает сестру, нервно гладящую волосы. – Солнечно, солнечно... – бормочет она себе под нос, бегая глазами, и вдруг запинается. Тоже заметила его. Пеппа останавливается в дверях, продолжая стискивать мокрые волосы, но туча над ней и не думает пропадать, наливаясь чернотой. – Доброе утро, то есть, ночь, – неловко говорит Бруно, внутренне ругая себя за косноязычие, – неважно. Я уже ухожу. Он подскакивает со стула, отворачиваясь и протягивая руку, чтобы крыса, успевшая спуститься на стол, спряталась в рукаве. – Останься. Бруно оборачивается. Пеппа, смирившись с тучей, из которой продолжает накрапывать, садится на отодвинутый Каситой стул, приглашающе махнув на соседний. Бруно недоумённо моргает, невольно напрягшись – вдруг опять начнёт выяснять отношения? Но отказываться как-то неудобно, поэтому он, потоптавшись, садится обратно, на самый краешек. Раздаётся скрип, и всё опять затихает. Молчание затягивается. – Тихая ночь, ха-ха, да? – не выдерживает Бруно, нервно смеясь и потирая затылок. Дурак, кто вообще так говорит? Пеппа косится в его сторону, перебирая взлохмаченные пряди. Из-за того, что в столовой стоит полумрак и каждый звук отдаётся эхом, кажется, что они одни во всём доме. Может, это самый подходящий момент, чтобы, ну... Он ведь так и не извинился нормально. Просто скинет груз с души и всё. Бруно собирается с духом, чувствуя, как крыса ворочается в рукаве, и наконец решается. – Прости! – они выпаливают это одновременно и смотрят друг на друга, поражённые. Пеппа улыбается первая – уголки её губ будто неуверенно ползут вверх. Зато туча, сердито скукожившись, тает, сменяясь мягким золотистым сиянием. Бруно тоже не сдерживает слабой улыбки, облегчённо откидываясь на спинку стула. – Стало легче. – Да. Снова молчат – но теперь это ощущается более естественным. – Прямо как в детстве. Помнишь? Когда... – Пеппа не договаривает, оборвав фразу, и сменяет тему: – Тоже не можешь уснуть? Бруно поспешно кивает. Договаривать и не надо – окончание фразы повисает в воздухе: "Когда у нас ещё не было дара". Что бы ни говорила Абуэла про то, что каждый из Мадригаль особенный, свеча кого-то возносила на пьедестал, а кого-то – скидывала вниз. Сейчас они, наверное, впервые за долгое время глядят друг на друга не через призму волшебства. Сидеть вот так даже, можно сказать, уютно. Так хорошо, что Бруно не удерживается и стучит пару раз по столу прежде, чем осознаёт, что Пеппа внимательно за этим наблюдает. Смутившись, он отводит глаза. Может, не спросит? – Зачем ты это делаешь? Ну вот, спросила. Бруно морщится – лицо искажается, будто зеркало, чья поверхность пошла трещинами, и он проходится ладонью по волосам. Пеппа ждёт, и Бруно с удивлением не находит в её глазах осуждения. – Д-да не важно, – говорит он заплетающимся от волнения языком. – Просто дурацкая привычка, ха-ха. Чего ещё ждать от чудака Бруно? Попытка отшутиться выходит откровенно слабой – он слишком долго не говорил вот так вот с людьми и совсем разучился. – Моё возвращение вышло каким то скомканным, – добавляет он невпопад, будто оправдываясь. И надеясь перевести тему, конечно же. А мысли тут как тут, засасывают зыбучими песками. Вы точно не пожалели об этом? Вы всё ещё хотите меня видеть? А если я уйду, кто-то заметит? Песок, песок, песок. Если бы это могло убить, Бруно давно уже был бы мёртв. – Тот день вообще был тем ещё ураганом, – отвечает Пеппа, и её волосы будто в подтверждение ворошит взявшийся из ниоткуда ветерок. – Но ты не ответил. Бруно тяжело вздыхает. – Я... просто пытаюсь понять. Не говори, если не хочешь, – продолжает Пеппа, опустив глаза. А почему бы и нет? Может, если хоть кому-то рассказать, бесконечный бег мыслей хоть ненадолго замрёт или песчинки кончатся? Тем более, такое чувство, что сейчас тонкая нить, протянувшаяся между ними, может так же легко оборваться, если он отмолчится. Бруно сглатывает – стоит принять решение, как от волнения пересыхает во рту. – Это, ну, знаешь, от неудач. Как соль через плечо, – торопливо начинает он, боясь передумать. – Просто мне кажется, что если я... Если я это не сделаю, то... Дыхание перехватывает, и пару минут Бруно пытается просто с ним совладать, так что остаток фразы произносит дрожащим шёпотом: – ...случится что-то плохое. Я же всегда приношу несчастья, да? Он отворачивается и невольно жмурится, ожидая ответа, но вместо этого плечо стискивает узкая рука. Этот жест оказывается таким понимающим и полным поддержки, что вызывает растерянность, и Бруно поднимает голову. Над Пеппой колышется серое облачко, но его пронизывают жёлтые лучи, а капли дождя оказываются тёплыми. Странная смесь эмоций. – А я иногда не знаю, что чувствую, – говорит Пеппа, ещё раз сжав пальцы и убрав руку. – Никто ведь не любит дождь, грозу, ураган. Всем это мешает. А что я сделаю, если чёртова туча... Ах, ну вот, опять! Пеппа расстроенно всплескивает руками, когда туча над её головой чернеет и в ней проскальзывает молния. Пока Пеппе удаётся её отогнать, платье и волосы успевают намокнуть. – Мне кажется, лучше носить зонт, чем постоянно её прогонять, – неуверенно говорит Бруно. – То есть, это ведь неправильно, наверное – всё время хотеть солнца и всё такое. Пеппа с благодарностью улыбается. Невидимая нить между ними, эта мимолетная связь, словно уплотняется, становясь более крепкой и ощутимой. – Хорошая мысль, – она выжимает влажные пряди, уже серьёзнее добавив: – Я так рада, что мы нормально поговорили. Нельзя было позволять дарам создать между нами эту пропасть. Бруно затапливает облегчение – от того, что он хоть кому то открылся, будто пары килограмм, висящих на шее, не стало. А ещё чужая поддержка оказывается такой хорошей опорой, что мысли в голове почти затихают. Всегда бы так. – Мы были детьми, – Бруно пожимает плечами, хотя говорит это скорее для вида – со словами Пеппы он тоже согласен. – И всё же, – Пеппа поднимается со стула, отряхиваясь – в стороны летят мелкие брызги. – Ладно, я всё-таки пойду – насквозь промокла. – Доброй ночи. Бруно тоже поднимается – на удивление, несмотря на то, что разговор разворошил старые раны, он принёс покой. Может, даже уснуть выйдет. Дойдя до прохода, Пеппа оборачивается: – Эй, Бруно. – Да? Она чуть улыбается, придержавшись за косяк. – Давай как-то повторим за кружкой чая. Пеппа уходит, а Бруно ещё немного стоит, стараясь запомнить это непередаваемое ощущение обволакивающего тепла. Конечно, никакую рану не вылечить так быстро, как и дом не построить за раз, но сегодня явно был заложен первый кирпичик. И что бы ни шептали мысли, теперь хотя бы есть что-то, что можно им предъявить в ответ. Бруно машинально скрещивает пальцы. Может, когда-то он сумеет от этого отказаться. Когда-то... А пока хотя бы есть, кому можно об этом рассказать.