Сердце тьмы

Кожа прозрачная, бледная, кожа холодная, словно лёд, и мальчишка уже не дышит — мальчишка всё равно что погиб здесь, брошенный на краю бездны. Сгущается мрак; остаётся секунда до вечно закрывшихся глаз и прощания с собственной гордостью. Где же твой бог, допустивший твоё соблазнение и равнодушно глядящий на твою гибель? Бог тьмы, возвышаясь над хрупкой фигуркой жреца, потерявшего путь, беспрестанно хохочет. Твой чёрный маг скоро исчезнет, оставшись один в пустоте, а твой гаснущий свет никогда никого не спасёт. Властелин тьмы, как ворон, кружит над ослепшим, и тот беспредельно разбит и слаб. Его тонкая кожа легко рассекается одним из когтей, словно заточенным лезвием. Повелитель тьмы принимает тот облик, в котором его рога-когти-крылья не прячутся за сотворённой иллюзией; вечный хозяин тьмы (так приятно играть своей сотней имён, словно сотней сверкающих бусин на нити) разрезает его кожу, пока не выступают ветвления-линии крови: губительно-алый на призрачном белом. Князь тьмы склоняется ниже, и жизнь, вытекающая из непрочного треснувшего сосуда толчками-ударами сердца, касается чёрных губ. Мальчишка отдаёт ему всё. — Бессмысленно… — шепчет потерянно (жив ещё, не угас?). Точно слабое пламя свечи, устоявшее против метели, он может ещё дышать. — И так жестоко, — смеётся властитель тьмы, обжигающими поцелуями выводя на его лице символы смерти. Тени сплетаются, тянутся до бесконечности и погружают в туман, где теряется прошлое. — Сама пропасть пастью разверзлась у твоих ног. Твой бог допустил это. — Столкни меня! — исступлённо. — Столкни меня вниз, если ты победил! Это всё, что… что мне остаётся. — Ты стал только орудием кукловода, — почему-то низвергнутый ангел тьмы не отпускает едва живого мальчишку, растерявшего всю гордыню и всю свою неколебимость, в небытие. Почему-то играть с ним, влюблённым в того, кто лишь им управлял, любопытно. Его когти вновь вспарывают почти белоснежный бархат острых плеч. И покровитель тьмы вновь насыщается его кровью. По виску мальчишки тянется нитью слеза. Он едва-едва приоткрывает отсутствующие глаза, на одну секунду сталкиваясь с чудовищем, но затем этот облик меняется, затем кто-то почти живой приземляется у его ног. Никаких будто звериных лап, никаких пяти сущностей и голов, исторгающих пламя; сейчас перед ним точно бы человек. Порождение тьмы чуть насмешливо подаёт ему руку — затем, чтобы только замедлить исход. Бездна, верно, играет с ним, посылая сознанию всё, что он теперь «видит» пустыми глазницами. «Взгляд» концентрируется на причудливой человеческой ипостаси самого воплощения тьмы. И оно вдруг берёт жреца за руку, подхватывая, подгоняя, и они будто кружатся в танце, и губы вжимаются в чужие губы, откуда-то обретаются силы… Каскады аккордов сменяются грохотом, громом и молнией, жуткой грозой; исчадие тьмы вновь меняет своё лицо, становясь только призраком, тенью, гигантской иллюзией в два или три человеческих роста. В ту же секунду создание тьмы монотонно, бесчувственно провозглашает, что испытание состраданием и любовью не пройдено, что подводить счёт совершённым ошибкам уже поздно, что потерявший всё обречён оставаться один, в пустоте, навсегда. Точно выхваченная мгновением света из бесконечного множества страшных руин, появляется и исчезает фигура медленно умирающего в агонии чёрного мага. Мальчишка-жрец застывает, почти кричит и бросается к нему, вперёд, только в глазах — во второй раз — взрывается и всё вновь наполняется темнотой. — Даже наш несостоявшийся бог давно понял: любовь — это смерть, — шелестит на ухо вкрадчивый голос тьмы. — Ему больше не выбраться. — Он ведь поверг тебя, он убил тебя и поэтому стал богом! — раздаётся в ответ убеждённо, решительно. Право, мальчишка практически трогателен в своей верности, подводящей его к последней черте. — И ему хватит сил одолеть тебя снова. Если в первый раз я отдал за него свои глаза и свою силу, тогда теперь пожертвую сердцем. Сердце тьмы глядит на пойманного в свои сети смертного человека по-прежнему снисходительно. — Ты никогда не избавишься от одного — твоей собственной тени, а я и есть эта самая тень. Маг пришёл ко мне с битвой, и я стал его побеждённым и победившим противником. Ты пришёл ко мне с заключённой в тебе силой света и твоей любовью. Я отнял у тебя глаза и вручил их тебе, я вознёс твоё чувство до высшей степени — жертвы, — и уничтожил того, кого ты любишь. Бездна отражает каждое слово стократ сильнее. Всё продолжается странная музыка, и человек остаётся не в силах понять, жив ли он, в странном бреду или, может, давно шагнул вниз, а пропасть сомкнулась над ним своими чернеющими рваными, как клочья, краями. Тёмное существо продолжает вести в вечном танце, играя огнями и остриями губ. Это длится мгновение или сотню лет, они падают или летят, тень становится образом смертного или вновь обращается пятью лицами, и человек поглощён страхом, страстью или самой ненавистью. — Пусти меня, — требует-просит, когда получается сделать вдох. — Дай мне найти его или сотри нас двоих. В искрах, мерцающих во взгляде тьмы, прячется неразличимая насмешка. Вдруг слышится колокол — или раскат грозы, или гремящая музыка ночи, и беспрерывный звон доносится отовсюду, оплакивая судьбу проигравшего чёрного мага. Сама тьма привычно двоится: оставаясь в неразделимом единстве со своим светом (нет, вовсе не собираясь прощаться с ним) и проникая в сотни других миров.