Blood omen

Мадара цепляет тугую шнуровку корсета, поддевает узел, завязанный им же с утра, и резко оттягивает – верёвки скользят по люверсам вслед за пальцами, а бюски болезненно впиваются в бока, сдавив задушенное нутро в жёстких тисках китовых вставок. Тобирама, до этого вцепившийся в густую шевелюру супруга и оттягивающий его от собственной шеи, хватается за широкое плечо и давится воздухом, который предательски застревает где-то посередине. Внутренние органы жалобно вжимаются друг в друга, запертые меж навалившихся мышц подобравшегося корпуса до тех пор, пока Мадара, вдоволь насладившись кратковременным удушьем, не отпускает шнуровку. Грудь, скрытая под жабо цвета тёмного индиго, рвано вздымается и приковывает к себе взгляд – ладонь опускается поверх лоснящейся ткани, оглаживает упругую грудь и, собирая неровную дрожь сбитого дыхания, мягко скользит к горловине. – Не вздумай, – угрожающе шипит Тобирама, с трудом выталкивая наружу осипшие слова. Мадара поддевает длинным ногтем рубиновую пуговицу, что удерживает собой края высокого воротника и, ловким движением вытолкнув её из петли, проскальзывает к стылой коже, где любовно приглаживает застывшую яремную вену. Та отзывается коротким стуком – сердце, всколыхнувшееся, будто задремавший на посту часовой, возобновляет кровоток чередой редких ударов – и снова застывает под подушечками настойчивых пальцев до тех пор, пока мышечный мешок в груди не опомнится вновь. Он отгибает край лоснящейся блузы и, наперекор чужому недовольству, вонзает клыки в открывшийся кусок бледной плоти. Тобирама упирается ладонями в широкие плечи и яростно рычит, чувствуя, как вязкая влага сочится из-под плотно прижатых к шее губ и впитывается в узор тёмной ткани. Мадара шумно вдыхает резкий металлический запах, скатывающийся по коже вслед за бурыми подтёками, и, сомкнув от наслаждения веки, вжимается в напряжённую шею: втягивает в рот густую кровь, выходящую из раны тугими толчками, окунает в неё язык, дабы прочувствовать каждую грань венозного ихора, и только потом жадно сглатывает, подмечая, как размеренно она стекает по стенкам гортани. – Ты испортил мне блузу, – Тобирама морщится и упирается коленом ему в бок – Мадара отводит колено в сторону и наваливается всем телом, только сильнее смыкая челюсти. Он прокатывает очередную порцию терпкой жидкости по нёбу и, сделав особенно крупный глоток, отстраняется. Сердце Тобирамы, кажется, вновь оживает, но на этот раз в порыве зудящего недовольства: Мадара растягивает губы в широком оскале, словно бы не считая нужным удерживать остатки тягучей жидкости в пределах рта, и та, окрасив зубы красноватыми разводами, стекает вниз по подбородку, оставляя после себя грязные трескающиеся мазки на коже и ткани. «Животное». – Я подарю тебе новую, – мажет пальцем по повреждённой шее, размазывая аспидные капли по полотну тонкой кожи. – Это дизайнерская вещь, – Тобирама цедит слова сквозь сжатые зубы. Может показаться странным, что сохранность редкого элемента и без того обширного гардероба волнует его больше, чем разодранная шея с прокусанными венами. Но вены вскоре заживут – они уже затягиваются, выделяя ароматную сукровицу – а кутюрье умер полторы сотни лет назад, и если бы Мадара умел поднимать мёртвых и заставлять их снова шить красивые вещи, есть вероятность, что Тобирама не смотрел бы на него сейчас настолько уничижительно. – Значит, отстираю эту. Белесая бровь нервно дёргается от столь смелого заявления. Его охватывает распирающее изнутри желание язвительно подчеркнуть некомпетентность супруга в вопросах выведения сложных загрязнений из любого вида ткани, не говоря уже о такой деликатной и капризной в уходе, как редкий французский шёлк, выкрашенный в дорогом благородном пигменте – но, сосредоточенный сейчас на том, как бы не взорваться от негодования, он лишь беспомощно открывает рот, не в состоянии выговорить ничего хоть сколько-нибудь конструктивного. Мадара воспринимает это несколько иначе и вжимается в раскрытые губы влажным поцелуем, не удосужившись даже вытереть перед этим испачканный рот. Мелкая дрожь прокатывается от кончика языка до самого его основания, когда металлический привкус оседает на чувствительных рецепторах – Тобирама и без того довольно придирчив к выбору крови, а ощущать вкус своей собственной – странно и не совсем приятно. Противоестественно. Но Мадара, кажется, готов глотать её до тех пор, пока нутро не переполнится и не затрещит по швам. Тобирама отстраняется первый, разорвав поцелуй со звучным влажным звуком, и показательно вытирает губы тыльной стороной ладони. – Зверьё, – выплёвывает он и отводит голову в сторону, отмахнувшись от жёсткой пряди волос, мазнувшей его по щеке. Мадара издаёт гортанный смешок, будто одарённый щедрым комплиментом, и тянется к резным пуговицам, чтобы одну за другой высвободить их из узких петель. Тобирама сжимает кулак на его затылке каждый раз, когда тот слишком резко оттягивает или цепляет ногтями крепления шёлковых нитей. Ткань чудом не рвётся, когда он грубым рывком распахивает края свободной блузы – та скользит по линиям плеч и собирается у локтей, удерживаемая на теле лишь шнурованными манжетами на запястьях и тугим корсетом на точёной талии. Мадара застывает на пару мгновений, потерянный в открывшихся изгибах фарфоровой кожи, осквернённой безобразными кровоподтёками, и, заворожённый, обводит заострённым кончиком длинного ногтя ближайший к ладони след. Светлые брови едва заметно сводятся к переносице от вспышки слабой боли, когда палец вжимается в налитое кровью пятно – он цепляет взглядом этот неприметный жест и непроизвольно сжимает массивные челюсти, скованные вновь зародившимся внутри желанием вонзить клыки в податливую плоть. Мадара припадает к обнажённой груди и мажет языком по расплывшейся синеве гематом, с упоением втягивая носом едва уловимый аромат тела. Тобираму пробивает крупной дрожью, когда повреждённые под кожей мелкие сосуды, встревоженные тёплыми и влажными прикосновениями, отзываются изнывающей болью, той, что граничит с томной эйфорией тягучего удовольствия. Он особенно благодарен своей вампирской природе в этот момент, ведь если бы его кожа имела возможность поддаваться приливам обжигающего румянца, он, несомненно, уже пылал бы с головы до самых пят. О чём его супругу знать совсем без надобности. Тобирама тянется к рубиновым пуговицам шнурованных манжет, чтобы наконец высвободиться из сковывающих движения рукавов, но Мадара тут же перехватывает его руку. – Оставь, – он кидает короткий взгляд из-под чёрных бровей и, подобравшись поближе, вжимается бёдрами меж разведённых ног, одновременно с этим обхватив губами подобравшийся сосок и втянув его во влажную негу тёплого рта. Тобирама рефлекторно сжимает коленями твёрдые бока и старается дышать как можно медленнее, чтобы не выдать одолевшие его эмоции, но тело прошибает лёгкими судорогами рваного вдоха. Мадара продолжает размеренно двигаться: плавно отводит бёдра назад и вновь вжимает их в ягодицы, позволяя прочувствовать собственное возбуждение, ведёт ладонями вдоль линий жёсткого корсета и, скользнув к завязкам высоких штанов, умело распутывает тугую шнуровку. Тобирама не тянется за поцелуем – он сам притягивает к себе, всё так же держа руку в месиве густых волос, заставляет оторваться от груди, на которой уже появилась череда новых пятен. Пока Мадара послушно отводит голову, позволяя вести себя к приоткрытым губам, плотная ткань штанов послушно соскальзывает вслед за его настойчивыми движениями. Широкая ладонь тут же ложится на открывшееся бедро, собственнически вжимается в него ногтями и оттягивает край льняного белья. Тобираму пробивает крупной дрожью, когда горячие – по сравнению с его телом – пальцы обжигают чувствительную кожу и касаются полутвёрдого члена. Он откидывается на бархат обивки в попытке уйти от вездесущих ладоней, но оказывается заперт в ловушке между старинной софой и нависшим сверху телом. Мадара припадает к полуобнажённому телу, распалённый слабыми сопротивлениями: возвращается к оставленному ранее укусу, слизывая сочащуюся из отверстий сладкую сукровицу, ведёт носом по засыхающему в полотне лоснящейся ткани тёмному пятну и, шумно втянув носом его терпкий аромат, опускается между ног с полной предвкушения ухмылкой. Лёгкие замирают внутри оторопелыми изваяниями, когда Мадара, освободив стройные алебастровые бёдра от ткани белья, касается члена: мягко отводит крайнюю плоть, дабы обнажить головку и пригладить её подушечкой большого пальца, спускается ниже и слегка сдавливает у основания. Тобирама тщетно пытается унять дрожь, которая, засвербев в непослушных коленях, начинает медленно расползаться от ног по всему телу – минуя изгибы широких плеч, она скапливается щиплющим осадком под кожей на узких ладонях, покалывая изнутри. Мышцы предательски вздрагивают от особенно ярких вспышек тех ощущений, что остаются непривычными даже в их многовековом браке, будто до сегодняшнего дня никто не трогал его вот так. А когда горячий язык наконец дотрагивается до головки, выглянувшей из-под обычно скрывающих её складок нежной кожи, и собирает первые проступившие капли солоноватой смазки, Тобирама откидывает голову в попытке спрятать лицо от внимательного взгляда. Скованный в этот момент слишком мучительным наслаждением, он сводит брови к переносице и пытается глотнуть побольше воздуха, словно тот мог бы помочь справиться с ощущением, с которым в одиночку он совладать не в силах. Мадара смотрит на чёткую линию абриса вздрагивающего подбородка и цепляет взглядом открывшийся кадык, который перекатывается под кожей мелкими рывками. Не отрывая глаз, втягивает головку в рот: на мгновение окунает в тёплую влагу тугих губ, но вместо того, чтобы позволить толкнуться дальше и пройтись по ребристому нёбу, тут же отстраняется, окатив мокрую от слюны кожу горячим дыханием. Придерживая ствол рукой и неторопливо массируя большим пальцем собравшуюся уздечку, спускается ниже и припадает к основанию подобравшейся мошонки, тут же мазнув по ней языком. Мышечный спазм тут же сковывает позвонки Тобирамы, подбросив его на софе. Со звонким выдохом он опускает голову и пытается сфокусировать помутневший взгляд, но, когда размытые образы наконец обретают очертания, крупно об этом жалеет. Мадара ловит тяжёлый взгляд, выглядывающий из-под взлохмаченной чёлки, и расплывается в широком оскале, который кажется ещё более хищным за счёт запёкшейся на лице крови. – Если хочешь больше, тебе нужно только сказать, – раззадоренный вспыхнувшим раздражением, которое, смешавшись с возбуждением, хлестнуло его по лицу острым взглядом чужих глаз, он прижимается языком к основанию и широким движением ведёт вдоль ствола до самой головки, подцепив кончиком уздечку. Взбешённый елейной фразой, Тобирама стискивает обострившиеся клыки в порыве возмущённой злобы и, закинув ногу на широкое плечо, сдавливает его под коленом и молчаливым приказом притягивает к себе вплотную. Мадара вжимается щекой в почти затвердевший член и, низко рассмеявшись, хватает твёрдые бёдра, обхватившие его голову, размыкает губы и насаживается ртом на твёрдую плоть. Он плавно двигает головой, набирая темп под влиянием чужих ног, периодически сжимающих его голову направляющими жестами. Тобирама шумно выдыхает, чувствуя чередование ребристой поверхности твёрдого нёба с томной негой мягкого, расслабляется, растекаясь по бархату обивки подобно французскому шёлку, который всё ещё огибает его гибкий образ. Мадара почти не моргает, с жадным восторгом отслеживая каждое его движение, параллельно с этим обхватывает пальцами упругое основание и помогает себе рукой. Периодически выпускает головку изо рта, чтобы спуститься настойчивым языком к уздечке или мошонке, повторить узоры вен, очертивших ствол и наполненных тугой кровью – он знает её цвет и вкус, знает, как она пульсирует внутри и с какой силой толкается из ран, когда он вонзает клыки в полотно изящной шеи. Её вкус вновь возникает во рту металлическими отзвуками, переплетаясь с терпким вкусом выделяющейся смазки. Тепло шумного вздоха обжигает покрытую слюной головку, вновь пуская дрожь по телу. Мадара чувствует, как хватка слабеет: вместо того, чтобы сжимать его голову между бёдер, Тобирама разводит колени и запускает пальцы в его волосы. Он замечает мутнеющий в преддверии оргазма влажный взгляд, окаймлённый белесым ворохом ресниц, тут же выпускает член изо рта и сжимает у основания, не позволяя кончить. Тобираму вновь подбрасывает, и с приоткрытых губ впервые срывается стон, протяжный, полный разочарования и злости. Он толкается в кулак в надежде угнаться за стремительно ускользающим наваждением, но вместо него ощущает лишь болезненные пульсации, сковавшие низ живота. – Убери руку, – вместо слов – звонкое шипение, вырывающееся ядовитыми плевками сквозь белизну длинных клыков. Мадара словно и не замечает – улыбается сильнее и в конце концов подчиняется, но только убедившись, что волна наслаждения окончательно отступила. – Не торопись. У нас ещё много времени. Тобирама открыл было рот, уязвлённый прерванным оргазмом и готовый вывалить за это на мужа поток уничижительных речей, но, не успев обронить и звука, давится парой длинных пальцев. Минуя распахнутые губы, те мазнули по эмали нижних зубов и скользнули ногтями глубоко в глотку. Он смыкает зубы на фалангах и, с трудом подавляя рвотный рефлекс, сжимает их кольцом глотательных спазмов, пока глаза застилает плотная пелена солёной влаги. Мадара нажимает подушечками на корень языка, вытягивает их наполовину и запускает обратно – обмакивает в слюну и цепляет её краями ногтей, набирая на кожу побольше вязкой влаги. Когда пальцы наконец выходят изо рта, позволяя глотнуть порцию живительного воздуха, Тобирама заходится хриплым кашлем, чувствуя, как слёзы удушья скатываются к вискам и теряются во взъерошенных волосах. Пока он пытается отдышаться, Мадара запускает руку меж сухопарых ягодиц и, надавив зауженной ногтевой пластиной на вход, проталкивается внутрь. – Я тебе все когти, – слышится судорожный выдох, сопровождаемый непроизвольными сокращениями податливых мышц, – к чертям повыдираю. Мадара растягивает губы в хитрой улыбке и размеренно двигает между бёдер одной рукой – аккуратно, дабы не поцарапать ненароком нежные ребристые стенки, – а второй достаёт пузырёк прозрачного стекла, заранее припрятанный неподалёку. Протягивает Тобираме – тот считывает немую просьбу и помогает откупорить пробку, а после чувствует, как к слюне, уже высыхающей на чужих пальцах, добавляется прохладное масло. К первому тут же добавляется второй, без особых усилий скользнув внутрь до самой ладони. Тонкие губы, с которых до этого доносились лишь ворчливые колкости наперебой с неразборчивым шипением, беззвучно распахиваются на выдохе. Сведённые к переносице брови наконец расслабляются, а длинные ноги плотно обхватывают бока и крепко сжимают их между колен, будто иначе супруг может раствориться в полумраке комнаты и оставить его одного. Мадара проходится свободной ладонью по мрамору чувствительной кожи, обводит ногтями аккуратные колени и переходит от них к собственному корпусу, ловко расправляясь со шнуровкой облегающих брюк и спуская тёмную ткань вместе с бельём. Он раздвигает податливые стенки маслянистыми пальцами – те всё ещё хорошо растянуты с прошлого раза, поэтому быстро привыкают и довольно легко принимают третий. Тобирама лишь слегка сжимается, когда спустя некоторое количество растягивающих движений чувствует внутри четвёртый – мышцы безболезненно натягиваются и довольно быстро поддаются. Заметив, как широкая ладонь оглаживает твёрдый член и размазывает по коже активно проступающую смазку, он рефлекторно проходится кончиком языка по приоткрытым губам. Мадару ведёт: он сжимает кулак у основания и сипло выдыхает сквозь стиснутые зубы, пытаясь подавить бурлящее желание разодрать прелестную тонкую шею и выхлебать из неё густую манящую кровь до последней эбеновой капли. По позвоночнику прокатывается волна тёплых спазмов, побуждающих выгнуть поясницу и двинуться тазом навстречу. Тобирама звучно выдыхает, скрещивает ноги позади широкого корпуса и настойчиво притягивая к себе. Чужой член мажет ему по бедру и соскальзывает к паху, отчего Мадара самодовольно скалится и медленно, смакуя влажные звуки, вынимает пальцы и размазывает ими остатки масла по всей длине. Будучи запертым в плотном кольце сильных ног, он скованно двигает бёдрами и проходится головкой между ягодиц, задевая кольцо сокращающихся от возбуждения мышц. Тобирама кладёт руку ему на плечо и впивается в кожу острыми и не менее длинными, чем у мужа, ногтями. – Прекрати уже, – Мадара переполняется бушующим ликованием, когда слышит в повелительном гортанном рычании отзвуки исступлённой просьбы. Будь он чуть терпеливее, то однозначно пошёл бы наперекор и довёл бы Тобираму до полубредового состояния и бессвязной мольбы, но вместо этого сдаётся, сипло выдыхает и, направив рукой головку, наконец толкается внутрь. Его обволакивают тугие стенки, отчего взгляд мутнеет и воздух восторженно забивается в горле. Он хватается за спинку софы, чтобы не потерять равновесие, пошатнувшееся от прокатившейся по всему телу знойной волны. Тобирама ухмыляется – Мадара постоянно дразнится игривыми прелюдиями, но в итоге каждый раз первым попадается на свои же уловки, изнурённый предвкушением, так стремительно распаляющим его горячую натуру. «Столь предсказуемое существо», – подмечает он с опекающим снисхождением и, проведя ладонью по напряжённым плечам, притягивает к себе. Мадара нависает сверху и послушно припадает к нему, мажет губами по острой челюсти и одновременно с этим подаётся бёдрами вперёд. Светлые брови сводятся к переносице от тугого толчка – разработанные стенки, хоть и отзываются поначалу едва ощутимыми отзвуками тупой боли, довольно легко поддаются, вскоре сменяясь приятной негой. Мадара стискивает массивные челюсти, стараясь сдержать бурлящие порывы слепого помешательства, что отчаянно беснуются где-то внутри грудной клетки. Мышцы сковывает щекотливыми судорогами, вызванными непреодолимым желанием придавить безупречное тело собственным весом и до хруста сжать в объятиях крепкий мрамор костей, с дикой жадностью вбиваясь при этом в неподготовленный к таким резким нагрузкам вход. Тобирама считывает знакомое напряжение, разливающееся под разгорячённой кожей, и запускает ладонь в ворох тяжёлых волос, оглаживая затылок. Тот прикрывает тяжёлые веки и отвечает хриплым стоном, прокатившимся от языка к приоткрытым губам, и, не без труда обуздав чудовищные желания, напористо проталкивается глубже. С каждым толчком двигаться становится всё легче, и через несколько размеренных фрикций он уже вжимается бёдрами в ягодицы, полностью оказавшись внутри. Тобирама притягивает его лицо за массивные пряди тяжёлых волос и, звонко выдохнув, сминает чужие губы. Мадара чувствует эти губы ежедневно на протяжении уже многих столетий, но всё равно задыхается оглушающим восторгом так, будто это их первый поцелуй – тот самый, что увенчал когда-то долгие годы его настойчивых попыток добиться расположения статной зазнобы. Он увеличивает темп ритмичных движений, с влажными отзвуками соприкасаясь с покрытой подтёками тёплой смазки кожей, и оцарапывает вновь обострившимися клыками чужой язык. Тобирама охает от неожиданности, вместе с этим отозвавшись коротким низким стоном на особенно глубокий толчок, затронувший скопление чувствительных нервов. Мадара ведёт носом вниз по фарфоровой коже, с упоением втягивая раскрывшийся аромат опьяняющих изгибов, и, прильнув к уже затягивающемуся укусу на шее, вновь вгоняет клыки во вздёрнувшуюся плоть. – Твою мать, – раздаётся сверху полный негодования вздох. – Мадара, прекрати! Один недолгий укус никак не повлияет на общее состояние, однако, если дать выпить больше, чем из него уже высосали, организму потребуется время на восстановление. И хоть последствия абсолютно незначительны, головокружение и слабость явно не входили в его планы на эту неделю. Но его будто и не слышат – только сильнее сжимает челюсти и, нащупав правильный угол, продолжает вбиваться глубокими толчками. Тобирама с шипением сжимается на члене, намеренно затрудняя движения, и упирается ладонями в чужие плечи, резко оттолкнув его от себя в сторону и подопнув при этом коленом. Явно не ожидавший такой реакции, Мадара обескуражено разжимает клыки и пытается ухватиться за что-либо, но промахивается и сваливается спиной прямиком на богато расписанный ковёр. – Какого… – отзывается с пола обозлённым рычанием. Он слепо вскидывается – глазам требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к столь кардинальной смене положения – но его тут же откидывает обратно на лопатки. Тобирама перебирается с дивана на его бёдра и кладёт руку на массивную шею, сжав на ней длинные пальцы, в то время как на его собственной зияют две рваные, сочащиеся тёмной густой кровью раны. Мадара сверлит взглядом тонкую шею и слизывает со своих губ тёплые багровые подтёки. Он оглаживает колени, крепко сжимающие его бока, и проводит выше по бёдрам, но на подходе к корсету получает хлёсткий удар по той руке, что поблёскивает масляными разводами. – Замараешь ткань, – одёргивает его Тобирама, смерив строгим взглядом. Взъерошенный, с собравшейся у локтей испачканной блузой, покрытый укусами и отметинами чужих зубов и пальцев по всему телу, он, тем не менее, не выглядел от этого менее благородно. Мадара послушно оставляет указанную руку на бедре, а другой обводит-таки изгибы тонкой талии, очертания которой подчёркивает тугой корсет. Ладонь на его горле надавливает сильнее, отчего грудная клетка вздымается восторженным упоением, которое нарастает параллельно усиливающемуся на кадык давлению. Он сжимает изнывающие клыки, с искушением наблюдая, как вязкие, недопитые им капли стекают по шее к острым ключицам, и не без труда сглатывает скопившуюся во рту слюну. – Хочешь это? – Тобирама ведёт плечом, словно откидывает прочь невидимую ткань – приковывает взгляд к глубоким отметинам, на что получает ответ в виде голодно оскалившихся губ и призывно качнувшегося под ним таза. Он кладёт свободную руку на член и, придержав его, медленно насаживается сверху. – Тогда двигайся. Мадара отзывается незамедлительно, подавшись навстречу до самого основания. Он сипло выдыхает, снова почувствовав облегающее тепло, и, пересчитав ногтями китовые вставки корсета, обхватывает прогнувшуюся поясницу, толкнув на себя. Тобирама сопротивляется: его ладонь соскальзывает с чужого горла и упирается в мягкий ворс ковра, стараясь удержаться и не упасть вниз. Его подкашивает, когда набирающие темп толчки вновь проходятся по чувствительной точке. Глаза непроизвольно закатываются, смакуя растекающиеся по телу горячие волны, а более-менее сосредоточенное до этого дыхание окончательно сбивается, прерываясь иногда на мимолётные стоны. Он мажет подрагивающей рукой по собственной шее, собирает застывающую кровь на тыльную сторону ладони и подносит к чужим губам. Мадара жадно слизывает поднесённый подарок: обводит языком каждый сантиметр необычайно гладкой кожи, заводит его между пальцев и проходится кончиком вдоль аккуратных кутикул, скрупулёзно собирая каждую эбеновую каплю. – Мадара… - Тобирама не договаривает, захлебнувшись предательски путающимися во рту словами, но Мадара всё равно понимает – обхватывает его член и двигает по нему кулаком в ритм быстрым толчкам. Через несколько мгновений Тобираму прошибает разрядом мощного оргазма, вгрызающегося в затылок и вынуждающего прижаться к ближайшей поверхности, чтобы найти хоть какую-то опору. Он опускается на локти, но, не успев прижаться лбом к широкой груди, вдруг оказывается лопатками на полу. Воспользовавшись секундной потерей контроля, Мадара нависает сверху и прижимает своим весом, крепко схватив за дрожащие от ещё не отступившего оргазма бёдра и вдалбливая в узоры богато расписанного ковра. Тобирама хватается за чужие плечи, но, чувствуя набирающие силу толчки, взволнованно распахивает глаза. – Стой… - сначала слабо шепчет на выдохе, но, набрав голос, срывается на негодующий крик. – Мадара, остановись! Не смей… только не внутрь! Мадара только до боли впивается пальцами в тазовые кости, натягивает на себя и вжимается в ягодицы так сильно, словно пытается слиться с ним в нечто единое и совершенно неделимое. Он замирает на мгновение, не переставая при этом двигаться глубоко внутри, и с сиплым стоном нарушает чужую просьбу. Они лежат в тишине, прислушиваясь к дикой пульсации друг друга, пока Тобирама не отзывается разъярённым шипением. – Сука, – выплёвывает он с перерывами на сбитое дыхание, со злостной досадой отмечая растекающееся внутри тепло. – Какая же ты сука… Отдышавшись, Мадара растягивает губы в самодовольной улыбке и собирается было утянуть супруга в разнеженный поцелуй, но натыкается лицом на ладонь, которая сначала отпихивает его подальше, а после озлоблено проходится ногтями от лба до самого подбородка. Он охает – скорее от неожиданности, чем от боли – и отзывается парой хлёстких ругательств. – Пошёл нахер, – подытоживает Тобирама. Мадара на это гулко лишь хохочет и, приподнявшись, вытаскивает из него член. – Хочешь, чтобы я помог тебе? Не дожидаясь ответа, он опускается ниже и вновь оказывается меж его бёдер. Тобирама морщится, чувствуя, как сперма вытекает наружу, но тут же давится воздухом, когда язык, скользнувший между ягодиц, собирает тёплые подтёки. – Какой же ты… – бормочет он, зарываясь руками в густые чёрные волосы. – Терпеть тебя не могу. Мадара отпускает хриплый смешок, кидает на него довольный взгляд и, отстранившись для короткого ответа, проскальзывает внутрь кончиком языка. – Я тоже тебя люблю.