Джерому бы прочувствовать, ощутить всеми фибрами души квинтэссенцию этой победы в духе «скуби-ду команды», только никак – скулы сводит то ли от фальши на губах, то ли от досады. Он смотрит на Мару с Миком, и ему практические
совсем чуточку не плевать на клубнично-малиновые нежности. В голове на повторе её имя –
Нина Мартин, – и это хуже вирусного ролика, припева «Blue» группы Eiffel 65 и имени Виктории Бекхэм в устах Эмбер вместе взятых. Туши свет. Она вся правильная и чистая
будто с хлоркой вымыли, с мистическим шлейфом в духе триллер историй. Этакая Гермиона Грейнджер американского разлива.
Он смотрит на неё: она замерла у входа, наткнувшись взглядом на вернувшуюся «Джабину». Поздравляю, Мартин, ты сегодня открыла Америку. Хэппи энд здесь не пахнет «хэппи эндом», будто за занавесом перечеркнули все «долго и счастливо» или они просто в топовом сериале. Но Джерома это ни грамма не касается, и ему бы радоваться, отрицая факт всего невозможного, что за секунду приобрело для него смысл – не выходит. Никак.
У них с Мартин ни одного воспоминания до бабочек в животе на двоих – разве только, когда он в панике удирал от Руфуса, но то были не бабочки, а саранча плотоядная, сжиравшая его изнутри, обсасывавшая белые косточки, – однако её голос всё равно в ушах вместо музыки. И ему почти смешно с этого.
Для их общения «дружба» – лицемерное определение. Но даже так, несмотря на все «против» в их положении, он отрывает пятки от пола – в его голове нет ни чёткого мотива, ни цели, ни причины, – чтобы скрипнуть подошвой около её туфель. Она вся в чужой ситуации и не видит его приближения.
– Скучаешь в одиночестве? А как же твой ботаник-принц? Разве он не должен составить тебе компанию? – Джерому бы сбавить обороты, но привычка, вторая натура, говорит за него. – А, похоже, он нашел, кем себя занять. Джой и Фабиан – знакомая картина.
– Они не виделись давно – соскучились… и тебе-то какое дело? – она поворачивается к нему анфас, отравляя и без того ядовитый разговор ртутью глаз. Её цвет – токсичный серый.
Он смотрит: у неё чернота затопила роговицу почти полностью. Свет в темноте танцует на стенах пятнами. И Джером на миллисекунду, но задыхается, потому что в голове – осколки разноцветные режутся колются, путая фразы, и выдаёт на автомате:
– Никакого.
Он делает вид, что ему интереса до всего этого без малого нет, что это просто больное желание глумиться над чужими страданиями, только на деле он трус с сожалениями без оправданий.
– Но позволь, – у него в голове вселенная вариантов, – дать тебе совет,
Мартин? Хочешь его – действуй. Иначе будешь жалеть потом. В одиночестве.
Да он сегодня, мать его, фея крестная.
– Джером, я уверена, ты найдёшь кого-нибудь, кто ответит на твои чувства, – она бросает взгляд на Мару с Миком, и ему внезапно
совсем неожиданно плевать на эти клубнично-малиновые нежности. – Ты ведь, в конце концов, неплохой парень, – на её лице расцветает подбадривающая улыбка.
Но её намёки – мимо.
– Не думал, что дождусь от тебя комплимента, – до него неожиданно доходит, что это первая по-настоящему искренняя улыбка от неё только для него. – Не с твоим вкусом, – он бросает взгляд в сторону Раттера.
– Я не настолько разборчива, – отнекивается она, и Джером признаётся себе в первый и не последний раз, что ей идет эта ночь.
– Ты – да, – он уверен в несправедливости мира, просто потому что чертов Раттер видит её улыбку по тридцать раз на дню и даже не подозревает о своем везении. – Ты очень разборчива, – …но это не исключает ошибок.
– Нет.
– Да.
– Нет, – его воображение дорисовывает искорки в её зрачках, которых там, конечно же, нет.
– Возможно, только немножко, – капитулирует она. – Но я серьёзно, Джером, ты умный, симпатичный, у тебя есть свой шарм… – её голос стихает в смущении.
Он смотрит в её глаза, роговица которых тонет в темноте зрачков, и ему просто интересно узнать природу этого золотого мерцания на границе инстинктивного и осмысленного. Свет преломляется в его сознании, и да кому какое дело, что они не друзья, не возлюбленные, даже не враги? В голове на повторе её имя –
Нина Мартин, – и ему это почти нравится.
– Знаешь, если ты не собираешься к своему кавалеру прямо сейчас… – он стирает до и после, оставляя здесь и сейчас, и, следуя своему дурацкому совету в духе умных подружек главных героинь, протягивает ей руку ладонью вверх. – Позволите пригласить Вас на танец?
Она недоверчиво наклоняет голову, и ему бы уже начать сомневаться в своём решении, но только мираж хитрого блеска в её глазах не даёт отмотать чувства вспять, пусть до дрожи страшно: страшно признаться себе, что этим приглашением он поставил на кон чуть больше, чем просто интерес, что отказ заденет слои глубже эпидермиса. Как всегда.
– Да брось Нина, – он старается сохранить напускное легкомыслие, отставляя себе шанс для обратного манёвра, потому что он
да кому он нужен брошенный жизнью трус. Но сегодня все немного, но рискуют. Чем он хуже? – Заставим Раттера чуть-чуть поревновать.
И она кокетливо отвечает ему, бросая взгляд в сторону своего
недопринца:
– Один танец.
***
– Фэйбс, я не знала, что Нина близка с Джеромом?
– Они не близки.
– Тогда почему они танцуют?
– Что?
Раттер оборачивается через плечо, чтобы в ту же секунду увидеть, как
бесячий Кларк прокручивает его спутницу под рукой, сияя как туалеты обители Анубиса после наказаний. А Нина ему улыбается. И пусть у Фабиана не стопроцентное зрение, но он отчётливо
словно в кошмаре видит, как они то держатся за руки, то едва соприкасаются пальцами, пересекаются взглядами, переходя из личного пространства в интимное.
И у него один животрепещущий вопрос: почему? Он где-то допустил ошибку? Фабиан смотрит на Мерсер, она сверкает, как рождественская ёлка, пряча смущённую улыбку в тенях зала, и пазл складывается в его голове слишком внезапно: Нина решила, что Джой ему интересней сейчас. Но почему из всех возможных парней этой проклятой школы – Джером? Между ними же ничего и никогда не было и близко. Он снова оборачивается, чтобы увидеть, как Кларк шепчет ей что-то ушко, поправляет непослушный локон. Разум услужливо подмечает: «У Кларка нет пары, а Нина
всегда сегодня восхитительна».
– А они неплохо смотрятся вместе, – подливает масло в огонь Джой. Не нарочно, конечно.
Фабиан закипает. Он видит в замедленной съёмке, как Джером приобнимает Нину за талию, раскачиваясь в такт недостаточно быстрой песни, как Нина кладёт ладони на его плечи. И Фабиану совсем не плевать на эти ванильные нежности. Он почти готов отпечатать свои костяшки на щеке Кларка, чтобы не подавно было смотреть на его-пока-не-девушку.
– Почему Нина танцует с Джеромом? – возникает Эмбер, словно ниоткуда, разбивая его убийственный настрой, как хрустальную вазу. – Она же должна быть с тобой. Что ты сделал не так?
– Я не… – он уже хочет сказать, что это всё – недоразумение космического масштаба, но Эмбер это
как Виктору мелодрама неважно: она нацелена на действие:
– Так не пойдет! Я не позволю «Фабине» погибнуть, – в её голосе решимости – переплыть Суэцкий канал брасом, не меньше. – Тем более, по вине какого-то Кларка.
– Хэй! Он мой друг! – возникает Алфи. – Хотя это выглядит...
– Без разницы, – заявляет Эмбер в своей манере и, взмахнув шёлком волос, удаляется в сторону сцены. – Я это так не оставлю.
В душе Фабиана сплошная химическая реакция предположений и чувств, выпадающая осадком сомнений, раздражения и досады, и ему нечего сказать, когда Джером, скрестив на секунду с ним взгляды, ванильно-нежно касается плеча Нины. А она вроде и не против. Фабиану бы уверенность Эмбер, чтобы разбить этот до смешного неожиданный союз, но он продолжает стоять и терзать своё сердце и душу.
– Итак, ребята, послушайте! – раздаётся голос Эмбер со сцены, и Фабиан, вздрагивая, отворачивается от «голубков». – Ну что ж, я решила, что пришло время объявить короля и королеву бала. У нас не было возможности проголосовать, поэтому выбирала я, – зал звучит одобрительно-недовольным гулом, и Фабиану остаётся только коротко улыбнуться. – Не буду вас долго мучить. Король бала – Фабиан Раттер.
У Фабиана мозг не ловит сигнал, посылаемый Эмбер, он завис в белом шуме, не понимая куда, как и зачем, поэтому ему остаётся только мысленно благодарить Мика, услужливо подтолкнувшего его к действию. Десятки взглядов, провожающих его на сине-золотую сцену, неважны. Мысли все о ней. Его ждёт пустой трон, а он свою не коронованную королеву. Он встречается взглядом с Ниной – она прячет глаза, но на губах её цветёт улыбка. Жаль, Фабиан не может разгадать её точного адресата.
– И королева бала – Нина Мартин, – объявляет, наконец, Эмбер, и сердце Фабиана даёт разгон до сто-плюс ударов в минуту.
Он встречается с Ниной взглядом и теперь знает: эта чуть робкая улыбка – для него. И она прекрасна. Кларк на заднем фоне, и Джой – ещё дальше не имеют значения, когда всё так волшебно и неловко, хотя семена сомнений, посеянные нежно-ванильными взглядами и воздушными касаниями Кларка, прорастают в сердце Фабиана. Неловкость чувствуется в каждом взгляде, в каждой секунде. И это почти очаровательно.
– Ну, потанцуйте, – решимости у Эмбер – покорить космос. – Танцуйте!
Градус неловкости повышен до предела, и Фабиан не уверен, стоит ли просто сделать комплимент её очаровательности, оставив сомнения увядать в сердце, ведь и так ясно, что этот танец с Кларком – досадная случайность, или коротко намекнуть, увидев отблеск ответа в темно-серых глазах, немного зелёных в огнях сцены. Она обнимает его за шею
как обнимала Джерома минуту назад, раскачиваясь в такт медленной мелодии.
– Что ж, это было очень неловко, – озвучивает Нина его мысли. – Я…
И он решает смолчать, доверяя всему тому прошлому – яркому, светлому и невероятному, – которое у них было на двоих. Он улыбается, прерывая, как он полагает, объяснение:
– Да очень неловко, – его сердце стучит не в такт песне, намного быстрее. – Но это неважно, – она смотрит на него, будто не понимая, а может, и правда, не догадываясь, на что он намекает. – Главное – всё закончилось. Мы все живы. Вдвоем. Здесь.
– Да, подумать только, – она отводит взгляд за его плечо, смущаясь, на её щеках алеет легкий румянец. – Король и королева бала.
– Ты такая, – он хочет её поцеловать, – красивая.
Фабиан обнимает её за талию, притягивает к себе, решаясь сократить космос между ними. Робкое касание обжигает его губы на желанные секунды. Зал взрывается аплодисментами, одобрительными криками, но им не сравниться с фейерверком в его душе. Нина кладёт голову ему на плечо. И Фабиану так хорошо.
***
У Нины в душе Коктейль Молотов: на губах призрак их с Фабианом поцелуя, только пальцы горят от
его – Джерома – прикосновений. Она помнит, как он смотрел на их танец, замерев возле сцены; свет рассеивал полутень зала, и Нина отчетливо могла видеть его лицо со стылой горечью, когда её голова коснулась родного плеча Фабиана. Сердце пропустило удар, хотя ее выходка с Джеромом — ничего серьезного, флирт из ревности. Но сколько бы Нина не пыталась за все эти заколдованные
сколько? десять-двадцать минут, но не может забыть его удаляющуюся спину после их с Фабианом поцелуя. Да, трудно поверить в природу этой реакции: Нина видела его взгляд в сторону Мары с Миком
не единожды, – но тогда откуда столько горечи?
Она ищет его взглядом – пятна света танцуют на стенах, на лицах, на одежде, рябя в глазах. Нина моргает. Но ничего не меняется, а, может, становится хуже. Вдох не приносит облегчения, выдох оставляет пустоту. В ушах звучит голос Руфуса. Вероятно, на сегодня для неё достаточно потрясений: адреналина в крови и так слишком много.
– Голова болит. Пойду подышу свежим воздухом, – говорит она то ли Эмбер, то ли Фабиану, и не дожидаясь ответа, сбегает от пятен света, танцующих на стенах.
В коридоре музыка звучит приглушенно, атмосфера разряжена, воздух чище. Она вдыхает полной грудью, удаляясь вглубь темноты, к выходу. Стук каблуков заглушает звуки вокруг: музыку, шаги, дыхание, – только мысли бьются о черепную коробку. Снова и снова. Но и они постепенно стихают, доказывая, что во всем, и в приключениях тем более, стоит знать меру.
Улица встречает её почти морозным воздухом. Нина смотрит на синий атлас неба с белым бисером звезд, и ей внезапно думается удивительно легко. Она отматывает вечер в голове, вспоминая родные объятья Фабиана, невесомые касания Джерома, яркий свет и тепло Чаши в руках, и понимает, что слишком устала для каких-либо выводов. Ей необходима разрядка.
Свет из открывшейся двери преломляется в её сознании, Нина видит забавно вытянутый силуэт, слишком высокий и худой. Шаги всё ближе – тень всё короче, на плечи падает пиджак с легким запахом хвои – она и не замечала, что Джером, пользуется парфюмом – и Нина понимает, как холодно на улице. Облачко пара вырывается из её приоткрытого рта.
– На твоем месте я бы не стоял здесь долго, – его фраза – одна небрежность, и Нина на секунду
или дольше жалеет, что не видит его лица. – Если только не хочешь извергать из себя нечто ближайшую неделю.
– Но ты здесь.
– Как и Вы, Ваше Величество, – в одной фразе и столько значений. Это так… по-британски?
Её охватывает дрожь, о причине которой ей совершенно не думается. Вероятно, это всё из-за стресса и пройдёт после сна.
– Господи, Нина, идём внутрь, – деланная небрежность в голосе Джерома сменяется волнением, разбавленным
родным привычным шутовством. – Ты вся дрожишь, как Алфи после фильма ужасов. Я не могу на это смотреть.
– Всё нормально, – отмахивается она, кутаясь плотнее в пиджак. – Это нервное.
– Ну нет, – он смеётся. – Я просто из моральных принципов... не надо смеяться Нина, они у меня есть. Я не могу дать тебе замерзнуть, – он подходит ещё ближе, его грудь почти касается её спины. – К тому же здесь никого нет. Ни один нормальный человек не сунется в такой холод на улицу.
– Значит, мы ненормальные.
– Значит так.
Нина громко выдыхает сквозь ледяные пальцы – пар рассеивается дымкой. Длинные руки обнимают её, голос шепчет на ухо:
– Всё закончилось.
Мандраж спадает. Она чувствует его широкую грудь с рядом пуговок посередине, вдоль позвоночника, и расслабляется. Чувство времени даёт сбой. И Нина где-то ещё секунд десять в оцепенении продолжает не замечать, что они не друзья, не возлюбленные, что его подбородок на её плече – слишком для товарища, а потом
словно ток пробегает под кожей она разрывает согревающее кольцо.
– Спасибо, – она смотрит в темноту на очертание его остроносых туфель. – Мне было это нужно, – срывается с её губ вперёд мыслей. – В смысле, мне нужна была поддержка. Просто поддержка. Такая насыщенная ночь: сначала нас взяли в заложники, потом Чаша Анха, Руфус и эти танцы…
– Тебе идёт.
– А? – она поднимает на него глаза: переход слишком резкий, чтобы она могла прочитать его мысли, а тусклого света из окон слишком мало, чтобы разглядеть выражение лица. – Эм, спасибо. Эмбер, выбирала. Сказала, подходит к моим глазам.
– Что? – переспрашивает Джером, вгоняя Нину в ступор. – Это платье просто ужасно. Не знаю, как Королева Стиля могла так просчитаться.
– Но ты сказал… – он смеётся одному ему понятным смехом. – Что смешного?
– Платье здесь не причем, – он хмыкает, выдыхая облачко пара, и Нина понимает, что впервые видит его таким настоящим. – Тебе идёт эта ночь, Нина.
И на секунду ей хочется его поцеловать. Вопреки здравому смыслу. На одну секунду, которой слишком мало, чтобы стереть все её прошлые-настоящие чувства, но достаточно, чтобы ничего уже не было прежним.
На следующие утро Джером будет говорить
прокуренным голосом Криса Нормана, запивая колики в горле медово-лимонным чаем, а Нина украдкой, но часто шмыгать носом. Но всем это будет казаться почти нормальным. Всем, кроме Фабиана.
