***
Зимний Токио не выглядит презентабельно. Его не хотят фотографировать туристы, хотя, наверное, туристы вообще не хотят сейчас быть здесь. Вместо красивых хлопьев снега, которые могли бы причудливо витать в морозном воздухе, льёт холодный дождь. Погода отнюдь не зимняя и совершенно не новогодняя, пускай праздник и остался позади. Небо серое, а люди на улицах, бегающие в попытках спрятаться от осадков, недовольные, но их можно понять: слякоть на дорогах никому не нравится. Мерзкое месиво из грязного снега и химикатов, предотвращающих гололёд, мешается под ногами. И о чём говорить, если даже машинам трудно ездить. В контексте всей этой мрачной и гнетущей атмосферы совершенно нелепо смотрятся всё ещё не убранные новогодние украшения. Все эти мерцающие огоньки, фигурки, приклеенные к окнам магазинов снежинки. Даже смешно. Единственное окно плотно зашторено тёмно-синими занавесками, не позволяя хозяину комнаты видеть удручающую картину за ним. Единственными источниками света являются неоновая лента, окрашивающая стены и мебель в фиалковый цвет, и два монитора на большом столе. Теоретическую тишину нарушает стук клавиш и тихая ругань. Кенма чертыхается каждый раз, когда мажет мимо клавиш или выделяет не тот объект в программе. Его недовольное бурчание начинает походить на мантру: девять кругов совершенно однотипных матов. Уставший и напряженный, парень работает уже несколько часов, изредка отвлекаясь на очередную банку энергетика. Такие же, но уже пустые, они постепенно захватывали рабочее пространство. Смотря на происходящее со стороны, можно было подумать, что банки размножаются на поверхности почкованием и никак иначе. Голова ужасно болит, а глаза уже безбожно слезятся и зудят, почти умоляя дать им отдых. Кажется, что одно неверное движение, и парень развалится на куски. Вокруг стола будут валяться по отдельности позвоночник, берцовые и тазовые кости, а череп упадёт прям на клавиатуру и зажмёт пробел, перед этим снеся все жестяные банки на пол — своего рода, страйк в импровизированном боулинге. Кенма мог бы предотвратить такой теоретический исход событий. Мог бы не сидеть за работой, скрестив ноги. Мог бы и размяться, да и глаза закапать — мог бы тоже. Вернее, мог бы купить новые капли: старые безвозвратно утеряны. Куроо стоит ругаться усерднее, чтобы в следующий раз не оказаться проигнорированным. Ему вообще стоит пройти курсы по искусству убеждения, потому что Кенма ленив неприлично и из зоны комфорта никогда не выйдет. Даже во имя великого Костра. Особенно во имя Костра, Господи, Кенма «Дарк Соулс» ненавидит! Куроо, к слову, тоже. По своим, личным, причинам, бессонным ночам и потраченным впустую нервам. Наконец отвлекаясь от рабочих файлов на экранах, Кенма лениво трёт глаза и оглядывает стол, всё также усеянный банками. Если подумать, то на нём ничего толком и нет. Лишь маленький вентилятор, спасающий в периоды невыносимой жары, и крохотное алоэ в горшке, которое сюда втиснул Куроо, уверяя, что зелень на столе влияет на эмоциональный фон и вообще, цветы — это панацея от всего. Кен долго сопротивлялся наличию на столе чего-то живого, а потом неожиданно для себя полюбил маленькое колючее растение, скинув по итогу уход за ним на Куроо. Помимо зелёного друга и спасения во время жары, ещё есть рамка с фотографией, и эта рамка — единственно любимая вещь на столе. Даже вентилятор Кенма любит не так сильно: он шумит, а это раздражает. То ли дело фотография со дня окончания школы… Парень хранит её как зеницу ока. Даже во времена, когда жил на съемных квартирах, каждый раз бережно перевозил её из одной в другую. Фотокарточка уже давно начала выцветать, но это её никак не портит, даже добавляет определённую изюминку, делая её более атмосферной и наполненной воспоминанием с выпускного Куроо.***
— Как всё быстро прошло… Я думал, мероприятие затянется, — улыбаясь, произносит парень, откидываясь на спинку скамьи. Ему, Куроо Тецуро, выпускнику Старшей Некома, откровенно говоря, ужасно жарко в школьной форме. Рубашка почти липнет к телу, на лбу проступают капельки пота, и Куроо смахивает их тыльной стороной ладони. Ощущения непередаваемые. Тёмный жилет притягивает к себе всё тепло солнца, превращаясь в первоклассную финскую сауну, вот только Куроо не горит желанием быть в этой сауне. — До сих пор не могу поверить, что всё закончилось, — продолжает он, надеясь разговорить Кенму, который сидит как обычно, с абсолютно спокойным лицом, по которому нельзя сказать, о чем он думает и думает ли о чём-то вообще. Куроо нервничает. Привычная молчаливость Козуме на этот раз крайне бесит. Хочется схватить его за воротник рубашки и агрессивно трясти в надежде, что он скажет хотя бы: «Му». И пусть внешне Тецуро ведёт себя как всегда, легко и беззаботно, внутри него — тайфун, сносящий всё на своём пути. Извините, стихийное бедствие настигло Куроляндию. Районы мегаполиса разрушены, электричества — нет, связи — нет. Единственный житель, по совместительству мэр, депутат и работник МЧС, пропал без вести. Смеем предположить, что он находится в наиболее пострадавшем районе «чувства», где-то под развалинами из загонов и страха. Помощь из других городов никто не вызовет. Простите, но придется помереть. И, видимо, придётся смириться с такой, вполне поэтичной и геройской, смертью — умер под давлением собственных переживаний и совершенно бесполезных загонов. Хотя, объективных причин загоняться не было, ведь: «Это просто Кенма, бро, всё будет тип-топ», — по уверениям Бокуто, когда Куроо набрался смелости заикнуться о своих чувствах и поговорить о них с капитаном Фукуродани. — Ага, — тихо говорит Кенма, — быстро же время пролетело. Он чувствует, как атмосфера вокруг них становится напряжённой. Впервые за многие годы дружбы разговор кажется таким неловким, почти не клеится. Парень не может найти место своим рукам и нервно треплет край рубахи, торчащий из-под школьного жилета. Помимо тремора в руках, появляется по-странному сбитое дыхание. Ему кажется, что он вот-вот задохнется. Пугающее чувство становится ещё неприятнее из-за духоты, а может, просто Куроо душнила… Весь этот негатив исходит от него, а он и виду не подает. «Сидит, твою мать, лыбится. Я тебя десять лет знаю, придурок. Что за театр одного актера?» — думает про себя Кенма, всё сильнее и сильнее сжимая край рубахи, превращая его в мятое нечто. А актёр играет плохо. Премия «Золотая малина» в номинации «Конченный главный герой» присуждается Куроо Тецуро. Всем спасибо за внимание, больше вас не ждём. Куроо украдкой смотрит на друга. На его лице появляется нервная улыбка. Он немного отпивает виноградной газировкой, искренне веря, что шипящая химия в жестяной банке магическим образом успокоит его, а ещё лучше будет, если окажется, что это какой-то эликсир, который заставляет говорить только правду. Привычная для них тишина бесит, а ещё снова бесит Кенма, жара и этот толстый жилет — бесят тоже. Хочется если не раздеться, так хотя бы прохладного весеннего ветерка, намёков на которого даже нет. — Кенма, — парень нарушает тишину, поднимаясь со спинки и аккуратно касаясь рукой чужого плеча. Руки трясутся, и Куроо вообще не понимает, как он решился на это действие и почему так быстро. Тайфун окончательно превратил Куроляндию в руины, и провода, соединяющие город и мозг, оказались уничтожены. Другого объяснения нет, и, если быть честными, вряд ли найдется. — Я… — он заминается, когда находившийся до этого в прострации Кенма обращает на него своё внимание. И, чёрт, этот взгляд… Он точно сведёт его в могилу, и Кенма собственноручно поставит красивый каменный памятник, где будет высечена речь Куроо про мозг и кровь, которую связующий не переносит на дух. В голове синий экран, а обезьянка с тарелками колотит Бокуто, который подбил своего друга наконец признаться в чувствах. И Куроо благодарен этой воображаемой обезьянке: сам-то он поколотить Котаро не может, а вот пару ласковых слов — только повод дай. Надо было сказать, что идея вообще-то так себе, и он всё только испортит, а многолетняя дружба полетит в канаву, где он и сам окажется после. Кенма ничего не говорит. Молчит и Куроо. Он громко сглатывает и уже поднимает руку с чужого плеча, чтобы убрать. План — отстой и отстойным он был уже на этапе промелькнувшей в голове мысли, что Бокуто прав и признаться надо. Лучше было бы вообще ничего не делать, потому что сейчас последуют вопросы от Кенмы, возникнет недопонимание, и как жаль умирать молодым… Однако парень на полпути резко хватает Куроо за запястье и оставляет его ладонь на своём плече. Каждая клеточка организма сжимается в попытках просто исчезнуть, но увы и ах, стратегия не рабочая. Эвакуация в Куроляндии не планируется уже точно, на помощь никто не поехал и не приедет, потому что не звали. Так что… простите извините, но такой исход стоит принять. Мозг упрямо пытается придумать оправдания, которые будут звучать хоть немного правдоподобно, но все варианты паршивые. Воображаемый список всевозможных отговорок горит на остатках Куроляндии. — Куро, — тихо зовет друга Кенма, не отпуская его руки. Парень моментально возвращается из Куроляндии, где вдоволь насладился разрушенным мегаполисом и видом побитого Бокуто. На друга смотреть не может, да и друг ли он теперь. Опускает глаза и внимательно разглядывает все занозы и неровности досок скамьи: они куда интереснее, чем попытки в нормальное общение. Кенма легонько сжимает его запястье, дабы привлечь внимание, и Куроо во второй раз выходит из мира своих размышлений и залипаний в рельеф скамейки. Типа-друг улыбается уголками губ, и теперь бывший капитан волейбольной команды готов растаять, превратиться в лужицу и медленно стечь на землю между щелей скамьи. Любит он эту улыбку, любит её обладателя. Кенма аккуратно поднимает чужую руку и переплетает свои пальцы с его. В этот момент, который продлился меньше секунды, в Куроляндии наконец-то появляется подмога из другого города, начинаются работы по восстановлению города; Куроо испытывает дежавю, которое тёплыми волнами странно пульсирует в голове и груди.Детство. Зима. И холодная ладонь Кенмы, которая держала его, не менее холодную, ладонь.
***
Голова всё еще болит, как и глаза. Кенма выпрямляется и моментально жалеет, что сделал это. Каждый сустав громко хрустит. Пальцы рук, спина, шея — их хруст можно услышать в Китае. Еле поднявшись из-за стола, парень делает мелкие неуверенные шаги в сторону окна. Ноги ватные и едва держат тело в вертикальном положении. Он рывком раздвигает шторы и смотрит на грязную зиму Токио. С серого неба всё ещё льёт дождь. Конец января, видимо, думает, что он март или апрель, потому что другого объяснения для такого просто нет. Кенма хмурится, тихий шум дождя расслабляет. Хочется прикрыть глаза, но в этом случае есть вероятность уснуть на месте, а после просто рухнуть на пол. Он стоит ещё так несколько минут, оперевшись на край подоконника, и просто наблюдает. Шаги тяжёлые. Тапочки неприятно стучат по полу, отчего кажется, что в районе висков скоро появится трещины, и череп развалится. Ноги всё меньше и меньше справляются со своей задачей, а спина ужасно ноет. Кенма почти вслепую идёт по тёмному коридору в сторону спальни, мысленно молясь обо что-нибудь не споткнуться. Путь в несколько метров он преодолевает неприлично долго, и в момент, когда наконец оказывается в прохладной комнате, он расслабляется и падает на кровать. Длинные волосы разваливаются из хлипкого пучка и лезут прямо в глаза, почти царапают; неприятно щекочут нос. Ни сил, ни желания, чтоб их убрать, нет. Парень тихо, куда-то между собственной рукой и одеялом, стонет и прикрывает глаза, проваливаясь в тяжёлый, но такой желанный сон, сопровождаемый гулом в голове и тянущей болью в районе поясницы.***
Дверь громко захлопывается, а вслед за ней шумно падает на пол обувь. Пуховик шуршит, пока его владелец пытается втиснуть куртку на любой, относительно свободный крючок. Куроо медленно выходит из прихожей и направляется сразу на второй этаж: знает, что Кенму бесполезно искать на кухне или в гостиной; знает, что его можно найти только в двух местах, в спальне и комнате с двумя мониторами. Нажимая на ручку, Куроо толкает дверь и уже хочет нежно, с мягкой улыбкой, сказать: «Китти, я дома», но в комнате пусто. Неоновая лента всё также горит фиалковым цветом, однако компьютер — уже в спящем режиме. Шторы раздвинуты, и Куроо, выглядывая на улицу, видит то, что срочно должен показать Кенме. Прямо сейчас. Он обязан это увидеть. Оставив дверь открытой, Тецуро почти срывается на бег. Во-первых, теперь он знает, что Кенма точно спит, а спящий Кенма очень милый, и надо сделать очередную серию фотографий, которых на телефоне вагон и маленькая тележка. Во-вторых, погода. Она поменялась. Только сейчас он замечает, что дверь их спальни чуть приоткрыта. В комнату хочется ворваться с грохотом, да таким, чтобы Кенма сам подлетел с кровати и не пришлось бы его долго расталкивать. Желания так и остаются желаниями, и Куроо проникает в комнату бесшумно. Видит то, что и ожидал. Парень, словно котик, спит, свернувшись калачиком. Выглядит поистине чертовски мило, и Куроо, конечно же, даже не старается сдержаться, чтобы не сделать пару фотографий. — Китти, — отложив телефон, шепчет он, наклоняясь к уху мирно спящего Козуме. И тот немного хмурится, на лбу и носу появляются мелкие складочки. Что-то сонно бормочет, зарывается носом в изгиб своего локтя, и Куроо не может не улыбнуться. Как же он любит это спящее чудо. Тецуро скользит кончиками пальцев по плечу Кенмы и падает рядом. Вся усталость моментально сходит, как только он прижимает к себе маленькое тело. Целует парня в загривок и проводит носом по шее вверх. Зарывается носом в длинные мягкие волосы, пахнущие каким-то шампунем, где куча непонятных масел, которые если произносить вслух, можно и язык сломать или призвать кого-то. Он чувствует, как Кенма под его рукой начинает шевелиться. Хрустит пальцами рук и ног, шеей, а после медленно поворачивается к нему лицом. Сухие искусанные губы целуют куда-то в край челюсти, а чужой нос утыкается ему в грудь. От мягкого, сонного и крайне смазанного поцелуя на душе становится тепло. Они столько лет вместе, а каждый раз — как в первый. Заливается краской и трогательно улыбается, когда совершенно не тактильный Кенма начинает ластиться под его прикосновениями. — Я дома, — в ответ получает лишь широкий зевок и очередное неразборчивое бормотание. Улыбаясь уголками губ, он целует Кенму в лоб, тихонько проговаривая: — Китти, посмотри в окно.Сквозь дремоту Кенма видит яркую радугу.