Ты — летящий вдаль, вдаль ангел, Ты — летящий вдаль, вдаль ангел, Ты один только друг, друг на все времена, Не много таких среди нас, Ты — летящий вдаль беспечный ангел. Маргарита Пушкина
Вот ты спрашивал, как можно было всё променять на это? А чем я должен был дорожить? Лицемерной чистотой, которой я наряду со всеми, прости Господи, коллегами в своё время так же кичился? Сейчас я знаю ей цену, а тогда и не задумывался. Магией? Да начерта (да! начерта! не сверкай глазами, теперь я имею полное право так говорить) она мне с такими ограничениями сдалась? Это нельзя, то нельзя. Максимум — можно спасти от разбитого носа. А так, сиди и наблюдай, сгрызай ногти до мяса, не имея возможности вмешаться и помочь. Как же! Только Он решает кому жить, а кому умереть. Невидимостью? Привязкой к одному объекту на всю жизнь? Не на свою, естественно, что, кстати, ещё больше ранит. Бессмертием? Скажи мне, друг (я ведь всё ещё могу тебя так называть?), зачем мы вообще существуем? Сопровождаем их с самого рождения до смерти, но ничего, совершенно ничего не можем для них сделать! Ты не чувствуешь себя… бесполезным? Когда это чудо родилось, я не думал, что так к нему привяжусь, ведь он тот ещё засранец, между нами говоря. Пощекотал нервы не только своим родителям, но и мне — издержки профессии. Первым делом, как только научился ползать, вывалился из люльки — даром, что я и так платиновый блондин (как мы все, впрочем), но тогда чуть не поседел. Думал, всё, короткое у меня в этот раз дежурство. Потом он встал на ноги и начал упорно падать, вроде бы как все дети, однако… две тысячи восемьсот тридцать шесть раз? Да, я считал! И к тому поистине судьбоносному моменту, как он, наконец, сладил со своей координацией и детской неуклюжестью, шевелюра у меня точно поредела вполовину: я приобрёл дурную привычку драть на себе волосы от волнения. Как только он пошёл в школу, ему купили велосипед: три перелома и сотрясение мозга. Когда на горизонте замаячил десятый класс и скутер, я сверкал голым черепом и привлекал нездоровое внимание соро́к. Животные, в отличие от людей, нас прекрасно видят. Пришлось таскать панамку… Не будь я бессмертным, точно ловил бы инфаркт или инсульт ежедневно (а то и в комплекте), пока он не поступил в университет. Вот тогда и я, и его несчастные родители смогли вздохнуть с облегчением, потому что у него появилась машина с шофёром. А? Я не сказал? Семья у него со всех сторон благополучная, так что возмужавшее чудо было вынуждено держать марку: поумерить пыл к приключениям, запаковаться в приличные костюмы и потихоньку готовиться унаследовать маленькую торговую империю. Для кого-то, возможно, этот период его жизни покажется скучным. Но для меня это было самое спокойное, можно сказать, отпускоподобное ничегонеделание. Я расслабился, начал снова отращивать волосы и с удовольствием наблюдал, как нетерпеливый, яркий, падкий на адреналин юноша превращается в привлекательного, умного, сдержанного мужчину. И не сразу заметил неладное. Нет, он вполне успешно справился с высшим образованием, вырос в компании отца от начальника какого-то задрипанного отдела нижнего эшелона до заместителя генерального (прошу заметить, совершенно честно — безо всяких прыжков через голову и протекций) и уверенно наращивал семейные капиталы, но… Он был одинок, практически жил на работе, ничем больше, кроме неё, не интересовался, короче, превратился в настоящего, трахнутого на всю голову трудоголика. Сдержанность трансформировалась в холодность и расчётливую хищность, привлекательность — в выхолощенную деловую этику, а ум заточился в цифры и котировки акций, растеряв широкоформатность и объём. Я смотрел на этого классического бизнесмена и опять рвал свою многострадальную шевелюру, не понимая, в какое мгновение живой, ослепляющий своей улыбкой мальчик выродился в гранитную статую, годную разве для кунсткамеры в качестве эталона поклонения Маммоне. Я не смог, понимаешь? Не смог спустить это на тормозах. И сделал так, чтобы ему на корпоративную почту попала реклама мотоциклов. Никакие спам-фильтры и антивирусы, конечно же, не сработали. Видел бы ты, как загорелись его глаза. В них закружилось небо, в кои-то веки не скрытое туманом ледяного дождя, который шёл у него в душе последние годы. Этот чистый, словно омытый светом взгляд, я никогда, поверь мне, не забуду: задорный, наполненный детской непосредственностью и неизбывной безусловной радостью — настоящий. Но, как ты наверняка догадываешься, это было далеко не всё. Я вернул ему вкус к жизни, поэтому проснувшаяся натура жадного исследователя и любителя приключений требовала материального воплощения. Но скованный цепями условностей и общественных норм, он не мог себе этого позволить. Или всё же мог? Он перестроил свой особняк, разделив его на две половины, как раскололась и его жизнь. Одна часть осталась служить привычному, чуть не угробившему его делу — работе в компании, а вторая отражала суть его вновь приобретённой свободы. Несколько комнат, где он мог забыть о своей клинически чистой репутации: чавкать пиццей, роняя крошки на ковёр; пить пиво, а не хрен-знает-сколько-выдержанный виски; слушать музыку так, чтобы рвало барабанные перепонки; приглашать в гости первых встречных байкеров, орать вместе с ними песни и крушить мебель, если припрёт… А главное — устроить гараж для своего будущего железного коня. Вот мы и подобрались к самому интересному. Как ты думаешь, наблюдая за ним всё это время, храня его изо всех своих ограниченных сил, что мог сделать я, когда это чудо всё же решило приобрести себе мотоцикл? О! Я знал, о чём он мечтал, поступая в университет. Отнюдь не о пафосной тачке с личным шофёром — показателе статуса. Он грёзил о совершенно конкретном двухколёсном красавце. И имя ему Suzuki Boulevard M109R 2014 года — масл-байк с двухцилиндровым V-образным двигателем объёмом тысяча семьсот восемьдесят три кубических сантиметра, выдающим сто двадцать пять лошадиных сил. Сумасшедший, дикий и удобный пауэр-круизер, на котором можно ехать далеко, долго и… быстро. Ты же помнишь, почему я оказался прискорбно лысым? Никакие перспективы самых страшных адских пыток не могли заставить меня пережить это снова. К тому же, я давно устал от собственной беспомощности, но выход есть всегда. Цена не показалась мне чрезмерной. Так что теперь у меня есть имя, в отличие от всей нашей святой братии. И я горжусь им. Меня зовут Красавчик Сузу Бу. Падший, но больше отнюдь не бесполезный ангел-хранитель, приятно познакомиться. Вместо сердца у меня пламенный мотор. И знаешь, я счастлив. Что вы там, наверху, понимаете со своей рафинированной любовью «для всех» и «на всех»? Можешь ли ты представить, что такое упасть с небес и попасть в рай? Сколько радости можно испытать, по-настоящему охраняя и защищая своего человека, который никогда не попадёт в аварию, не кувыркнётся с Красавчика Сузу Бу, впишется в любой поворот? Какое это потрясающее ощущение — дарить свободу и бесконечную ленту разделительной полосы, ведущей в звёздное небо? Летать с ним на одних и тех же крыльях? Он больше не одинок. Я тоже.***
Уставший сорокалетний классический бизнесмен вернулся домой с работы, принял душ, напялил самые удобные на свете драные джинсы и мягкую фланелевую рубашку в красную клетку. Ему положительно было глубоко насрать, насколько банально или безвкусно он смотрится в этой одежде — незапятнанная, никому на самом деле не нужная репутация осталась за кирпичной стеной особняка. А его ждал Красавчик Сузу Бу. В гараже пахло маслом, немного бензином и автополиролем. Щёлкнув выключателем, он успел спуститься на несколько ступенек, пока не заметил, что мотоцикла на привычном месте нет. Зато на низком диванчике, расчерченном трещинами дерматина с бесстыже выпирающим нутром наполнителя, похрапывал высокий парень, укрытый плотной массой белых длинных волос. Тот самый, который иногда посещал его в очень и очень нескромных снах. Блондин сморщился и почесал нос, даже не думая прощаться с Морфеем. Бизнесмен уронил незажжённую сигарету изо рта и осторожно присел на ступеньку лестницы. Действительно. Никто из них больше не одинок.