так, как должно быть

Гарри не может понять, когда именно он начал влюбляться в Седрика Диггори. Третий курс, тот самый неудачный матч со сборной Хаффлпаффа, больничное крыло, виноватая улыбка барсучьего ловца и рассыпающиеся неловкие извинения. Может, тогда? Вряд ли, если честно. Проиграть важный матч, столкнуться с дементорами, сломать любимую метлу, и всё это в один день — довольно сильное потрясение для тринадцатилетнего мальчишки. Едва ли он мог обратить внимание на расстроенно-обеспокоенный взгляд серых глаз. «Может, переиграем позже?» Тогда Поттер испытывал лишь раздражение от излишних проявлений благородства. Не нужны ему поблажки от мистера Совершенство. Может, когда Гарри начал задерживаться, проходя мимо поля с тренирующимися хаффлпаффцами? Не просто задерживаться, искать в небе знакомую фигуру на метле и незаметно наблюдать. Затем спохватываться, ловить себя на мысли «какого чёрта я вообще это делаю?» и убегать, пока восхищение сменяется непониманием и отрицанием. Почему он постоянно оказывался у поля именно в такие моменты? Поттер почти убедил себя, что это всё ради изучения стратегии игры и поведения противника, и на том, кажется, успокоился. Ах, если бы всё было так просто… Может, именно тогда всё и началось. Где началось, там должно было и закончиться, потому что «Гарри, хотя бы один год проживи без приключений, где тебе надо кого-то спасать или с кем-то бороться, хотя бы один курс проучись спокойно, уделяй больше внимания учёбе, ты ведь за этим поступил в школу!». А постоянный поиск каштановой макушки за соседним столом Хаффлпаффа явно не соответствует плану по улучшению успеваемости и восстановлению душевного равновесия. Абсолютно. На тысячу процентов. Когда в игру вступает треклятый Турнир с тридцатиклятым Кубком, надежды рушатся окончательно. Это всё выглядит как зловещая ирония судьбы: не убил тебя Тёмный Лорд, так держи при жизни девять кругов ада. И, как в насмешку, его соперник — тот самый Седрик Диггори. Вишенка на похоронном торте. Особенно когда все считают, что ты лишь жалкий обманщик, жаждущий внимания, несносная вонючка, которая хочет отобрать победу у их обожаемого чемпиона. А «вонючка» всего лишь хочет, чтобы его оставили в покое, но, раз это невозможно, хотя бы просто выжить. И победа тут явно не в приоритете. И вот Поттер сидит за обеденным столом в Большом зале, в гордом одиночестве (конечно, кто будет водиться с вонючкой, кроме Гермионы, конечно, которую именно сейчас куда-то унесло), и наблюдает. Наблюдает, как за столом барсуков сидит Диггори, а вокруг него вьются девчонки. Он и до турнира пользовался популярностью, а став чемпионом, снискал ещё больше обожания на свои каштановые кудри. Сидит вполоборота к столу, опершись на него одним локтём в форменном свитере, улыбается. Слегка сдержанно, по-джентльменски, но невероятно обаятельно. Девчонки что-то восторженно щебечут наперебой, как рыбки в озере, когда бросаешь им приманку. Где-то в груди снова появляется колючее раздражение. Смотреть противно. Но Гарри всё равно смотрит, не в силах оторваться и думая о том, когда в его жизни всё окончательно пошло не так и его угораздило втрескаться в старшекурсника, с которым они соперники по всем фронтам. — Ты в порядке, Гарри? Поттер встряхивает головой и поднимает глаза. Пока он сидел, смотря в одну точку и размышляя о превратностях собственной судьбы, стайка поклонниц Седрика разбежалась по своим девчачьим делам, а сам мистер-настоящий-чемпион-Хогвартса теперь стоит прямо напротив Гарри и смотрит на него своими серыми глазами. Смотрит не с презрением, хотя, по логике, так и должен, а по-доброму, с каким-то одному Диггори понятным сочувствием. Кажется, это единственное, что Поттер усвоил за свои четырнадцать с лишним лет: логика? какая логика, она никогда не работает на практике. Кажется, он бормочет что-то невразумительное, так и не отводя взгляда, и хаффлпаффец вынужден переспросить: — С тобой всё хорошо? Хорошо, как же. — Да, я в порядке. Не видно? — резче, чем следует, отвечает Гарри, и уголки губ Седрика ползут вниз. Поттер спохватывается — черт, не стоило ему грубить, — и продолжает уже мягче, сделав над собой усилие. — Я имел в виду… неужели я выгляжу, как тот, кто не в порядке? — Выглядишь слегка нервным, вот я и спросил. Но раз ты не в настроении, я тогда пойду. «Мерлин, какой же я идиот», — думает Гарри, смотря на удаляющуюся спину Диггори.

***

Своими сердечными переживаниями он всё-таки делится с Гермионой — если держать всё в себе, скоро из ушей заструится кипяток. Подруга сначала предполагает, что Гарри надуло голову во время слишком интенсивных полётов на метле, но быстро, пока Поттер не успел обидеться, даёт, казалось бы, простой, но в то же время невыполнимый и в какой-то степени идиотский совет: просто поговорить. И, если так мучит совесть, извиниться за тот резкий ответ за обедом. «А вообще, Гарри, тебе бы о Турнире думать не мешало бы», — заканчивает свою нравоучительную тираду Грейнджер, переходя к очередной лекции о драконах, и после этого Гарри точно убеждается, что больше никогда не спросит у неё совета насчёт отношений с кем бы то ни было. И только ночью, пока Поттер лежит без сна и слушает громкий храп Рона (с которым, между прочим, они всё ещё не разговаривают), ему в голову приходит гениальная, на его взгляд, идея. Умница Гермиона, сама того не зная, подкинула прекрасный повод, чтобы завязать разговор с Седриком. Только как его подловить? Сам уже не подойдёт, а вставать на пути у его фанатов-телохранителей со значками «Поттер вонючка» — подписать себе смертный приговор. Тут в ход как раз и идёт бесхитростный трюк с сумкой. Сумку, конечно, жалко, но на придумывание чего-нибудь другого без ущерба имуществу времени нет. — Почему ты рассказал мне? Диггори глядит с подозрением. Ещё бы, наверняка теперь тоже относится к Гарри как к зазнавшемуся грубияну, а с чего такому кому-нибудь помогать? — Но это же справедливо. Теперь мы все в равных условиях. Градус подозрения в серых глазах снижается, но не опускается до нуля. — Слушай, я правда хочу помочь. А ещё… — давай, ну, скажи то, ради чего вообще всё это затеял, — извиниться за то, что был с тобой груб. Тогда, в Большом зале. Седрик хмурится, всё ещё прижимая к себе содержимое того, что до бесцеремонного вторжения Поттера было новенькой школьной сумкой. Холодком по спине Гарри пробегает мысль, что тот вообще забыл о том неудачном разговоре. Конечно, кто такой Поттер, какая-то мелочь бегает тут, даже не стоит того, чтобы обращать на него внимание. — А, ты про это. Ничего, я понимаю. Все из-за этого турнира на нервах, так что ты меня не обидел. Всё в порядке, Гарри. — Точно? — голос гриффиндорца звучит виновато-неуверенно. В его голове, пока он прокручивал этот самый момент по тысяче раз, всё выглядело не настолько неловко. — Точно, — усмехается Диггори. И вот она, та самая улыбка. Не такая весёлая, как обычно, — будешь тут весёлым, как же, — но такая же ясная и светлая, и чуть прикрытые глаза с добрыми морщинками вокруг (Седрик всегда слегка прищуривается, когда смеётся или улыбается, Гарри это заметил уже давно) только усиливают её эффект. В груди Поттера что-то отзывается сильным радостным трепетом, и подавить в себе растущее и крепнущее чувство уже нет сил. Только стоять там, в коридоре, и наблюдать, только уже не со стороны, а рядом, на расстоянии протянутой руки. И не отводить взгляд. Ни на секунду. Эта улыбка — последнее, что Поттер видит перед сном, и первое, что является в мыслях сразу же после пробуждения. Она словно застывает перед глазами мальчишки, как стоп-кадр, и незримо присутствует рядом каждую секунду, освещая его путь, как маяк. Поначалу Гарри пугает проснувшаяся в нем сентиментальность — что он, девчонка какая-то? одна из тех, плененных очарованием Седрика и бегающих за ним, как собачонки? Ещё бы она не пугала — пугает всё новое и ранее неизвестное, будь то заморский дракон или первая влюблённость. Затем, после долгих размышлений Поттер обращает смущение и непонимание в причину просыпаться каждое утро и спускаться в Большой зал на завтрак. Как бы ни было одиноко и тревожно, по крайней мере, он мог поймать в толпе эту мимолётную улыбку, пусть она даже предназначалась не ему. Гарри понял, что окончательно влюбился в Седрика Диггори, когда улыбка старосты Хаффлпаффа стала его золотым снитчем.

***

Когда через пару дней после испытания драконами Седрик находит Гарри, чтобы поблагодарить за подсказку, Поттер понимает, что жизнь налаживается. Они начинают видеться — гуляют по берегу озера или в заснеженных окрестностях замка, разговаривают о каких-то безделицах, как старые друзья. Вопреки сомнениям и опасениям Гарри, что Седрик воспримет его как маленького и неразумного ребёнка, они общаются на равных, а не как старший с младшим. И Поттер ждёт каждой встречи с нетерпением, зудящим на кончиках пальцев. Ему нравится даже просто молчать рядом с Диггори, когда тот рассказывает что-то интересное (а интересно Поттеру всё, от школьных будней старшекурсников до сюжетов книг, названия которых он даже не слышал) или тоже просто молчит, подняв голову в ясное декабрьское небо, усыпанное алмазными звёздами. Нравится просто быть рядом, пусть даже в качестве… друга? Да, можно сказать, что они подружились, несмотря на то, что по логике должны быть яростными соперниками. Но логика, как всегда, не работает, и в их случае, к счастью. В один из дней, наполненных предрождественской суетой, Гарри (заранее предчувствуя провал) набирается смелости и спрашивает Седрика о том, есть ли у него пара на Святочный бал. — Я уже пригласил Чжоу Чанг, — Диггори виновато опускает взгляд (как тогда, в прошлом году, в больничном крыле) — мы с ней близкие друзья, и я подумал… То есть, с тобой мы тоже друзья, Гарри, просто… Чёрт, прости меня. Красные от смущения и неловкости щёки Поттер спихивает на мороз, отнекиваясь и убеждая Седрика не извиняться. Он всё понимает, да и спросил скорее чтобы убедиться, что у него нет шансов. Ирония судьбы так и сквозила в том, что Чжоу была бы второй, кого Гарри бы хотел видеть своей парой на балу. Ему грустно, безусловно, но за них двоих Поттер рад — совершенно искренне уверяет Диггори в том, что их с мисс Чанг пара будет самой красивой. А он… что он? пригласит Парвати Патил, будет танцевать с ней вальс, чуть не отдавит ей все ноги, навлечёт на себя гнев своей спутницы, которая в конце концов сбежит к какому-то французу, будет весь вечер смотреть на прекрасную пару — один в своём лучшем парадном костюме, другая в сверкающем платье с высокой причёской, — и тихо страдать. А потом столкнётся с Седриком у стола с напитками, пожелает ему счастливого Рождества и снова поймает ту самую улыбку. Её свет будет греть Гарри весь оставшийся вечер, даже когда он уйдёт из Большого зала, чтобы не мешать паре старшекурсников, прильнувших друг к другу в медленном танце, наслаждаться друг другом. Даже когда он будет сидеть у окна в спальне, смотреть на падающий снег и стараться не думать о том, что, возможно, именно в этот момент Седрик Диггори целует Чжоу Чанг под омелой. А на следующее утро Седрик получит свой запоздалый рождественский подарок: новую сумку, почти такую же, как та, что пала в жертву справедливости. И записку внутри: «Ещё раз с Рождеством и ещё раз прости».

***

Весна врывается в жизнь Гарри, забрасывая в открытое окно свежий воздух, запах молодых листьев и тревожное приближение грядущего. Все нормальные люди весной расцветают, пробуждаются от спячки одновременно с природой, но тяжело встречать весну с распахнутым сердцем, когда каждый раз именно в это время года в твоей жизни творится всякая чертовщина. Приближающийся финал Турнира давит со всех сторон. Хоть «вонючка» уже давно в прошлом, и за Поттера тоже болеют, как за полноценного претендента на победу, это не делает ситуацию менее тревожной и пугающей. Кто его знает, с чем придётся столкнуться. На втором испытании Гарри спасло лишь чудо в лице Добби и его жаборослей. Без них он бы в лучшем случае выбыл уже через пять минут после начала, как и пророчил Люциус Малфой, а в худшем всё бы закончилось траурными полотнами в Большом зале, слезами друзей и письмом домой с печальным известием, которое Дурсли бы даже не открыли. Но в глубине души больше всего Гарри пугает мысль о том, что, возможно, им придётся сражаться друг против друга, а не против неведомых чудовищ. Особенно это пугает, когда он учитывает то, что по результатам двух испытаний они с Седриком делят первое место. При таком раскладе они могут стать главными соперниками, и Поттер абсолютно без понятия, что в такой ситуации делать. Он, честно говоря, вообще не думал, что зайдёт настолько далеко. Он приходит к выводу, что скорее всего сдастся. Не только из-за благородного порыва в сторону Диггори, чувства к которому с каждым днём только крепли, но и из-за желания освободить себя от постоянного внимания, которого в случае победы станет в несколько раз больше. И среди искренне радующихся и поздравляющих обязательно найдётся кто-нибудь, кто обвинит в мошенничестве, подтасовке и одному Мерлину известно, в чём ещё. Будет гораздо справедливей, если победит Седрик, он это заслужил. С самим будущим победителем Гарри, разумеется, не поделился своим планом — тот, конечно же, начнёт отговаривать, утверждая, что ему не нужна помощь, и вообще будь что будет, судьба сама распорядится. Но в судьбу Поттер тоже не верит, равно как и в законы логики. Поэтому всё только в его руках, и больше ничьих. Перед финалом они пробираются на Астрономическую башню. Гарри сначала сомневается, припоминая, что ему уже влетало за это, а становиться очередной причиной снятия баллов с Гриффиндора хочется меньше всего (Зельеварения хватает). Однако Седрик убеждает его, что в компании со старостой ему ничего не грозит, и Поттер сдаётся и бормочет что-то про красивый вид. Хотя самым красивым вид был бы в любом месте, если рядом с Гарри будет этот потрясающий хаффлпаффец, похожий на солнце. Поттер невольно засматривается на пылающие в закатном свете волосы Седрика, который, задумавшись, смотрит вдаль. Гарри мог бы сидеть так вечность, просто наблюдая за бликами на его каштановых волнах, на коже, как будто светящейся изнутри. Просто сидеть рядом, молчать и любоваться, как будто завтра не наступит. Как будто изнутри не грызут тревожные черви, царапая рёбра и не давая вздохнуть полной грудью. Диггори словно чувствует состояние Гарри (он всегда всё чувствует), отвлекается от созерцания заката и обращает взгляд на друга. — Переживаешь из-за завтра? — Ещё бы, — признаётся Поттер. Он больше никому не может рассказать, насколько сильно переживает. Потому что никто его не поймёт так, как тот, кто оказался в той же ситуации. Так, как понимает Седрик. — Я бы сказал, что всё будет хорошо, — серые глаза хаффлпаффца глядят спокойно, но всё же Гарри улавливает в них маленькую крупицу страха, — но скорее скажу, что всё будет так, как должно быть. Чувствуя какой-то неимоверный, глубинный порыв, Поттер нащупывает руку Седрика и переплетает его пальцы со своими. Он не силён в словах поддержки, особенно когда поддержка нужна ему самому, но Гарри ведь может просто быть рядом, когда чувствует, что Диггори напуган так же, как и он. Просто скрывает это гораздо лучше в силу возраста и характера. Гриффиндорец чуть сжимает его руку. Седрик сжимает в ответ. Такой вот неслышный разговор, от которого по всему телу Поттера, начиная с кончиков пальцев, бегут микроскопические мурашки. Они снова встречаются взглядами, и дальше всё происходит, как во сне. Поттер не успевает понять, в какой момент это случается и кто вообще начинает это первым, но парни соприкасаются губами. Осторожно, невесомо, но Гарри весь вспыхивает. Кажется, те мурашки, побежавшие от переплетения пальцев, приподнимают его над твёрдой поверхностью, заставляя парить в воздухе. Он ни с кем не целовался до этого, хотя в своих мечтах представлял не один раз с начала этого учебного года. И хотя многие его мечты рушились о суровую реальность, именно эта воплощается в жизнь. Губы Седрика мягкие и тёплые, с лёгким привкусом кофе с карамелью, такие, как Поттер и представлял. И этот поцелуй, первый поцелуй Гарри, моментально забирает у него всю тревогу, оставляя внутри разливающееся мёдом тепло. И мальчишка надеется, что Диггори в этот момент тоже становится легче. По крайней мере, когда тот отстраняется, в серых глазах уже не видно страха. Поттер смущённо отворачивается, пока мёд где-то в животе принимает форму бабочек. — Так, как должно быть, — повторяет Седрик, и Гарри хочется улыбаться. Он не видит этого, смотря на свои пальцы, но Диггори улыбается точно так же.

***

И вот они у Кубка. Руку протяни, один из них станет победителем. Всем известно, кто должен им стать, а Гарри уж точно. — Бери его. Ты выиграл, — говорит Седрик, непреклонно стоя на своём. Каков упрямец, не отступит до последнего. Но Гарри не возьмёт Кубок. Кто он? Просто мальчик, которому повезло. Но на одном везении не проживёшь, особенно когда есть тот, кто заслуживает победы больше. И то, что Диггори в шаге от неё готов отступить ради другого, в очередной раз доказывает, чей Кубок на самом деле. Внезапная вспышка боли пронзает голову Гарри, и вот перед собой он уже видит не сумрак лабиринта и решительное лицо Седрика с плотно сжатыми губами, а снова это старое кладбище, как и в одном из снов. Только на этот раз там не пусто и безлюдно. Рядом с одним из надгробий — распластанное на земле тело в чёрно-жёлтой форме, и сердце Поттера пропускает удар, когда он осознаёт, что произойдёт, позволь он Диггори дотронуться до Кубка. Гриффиндорец резко встряхивает головой, отгоняя видение, и медленно кивает, пока последний кусочек пазла встаёт на место. Шрам никогда не болит просто так. И видения появляются не на пустом месте. Если после Кубка поджидает Волан-де-Морт, то так тому и быть. И поджидает он, очевидно, Гарри. Если появится кто-то другой, то Тёмный Лорд тут же с ним расправится. А раз нужен ему Поттер, то Поттер и придёт. Он не позволит Седрику умереть. Никогда не позволит. Даже если сам окажется лежащим там со стеклянно глядящими в тёмное небо глазами. Потому что Седрик заслуживает долгой и счастливой жизни гораздо больше, чем просто победы в каком-то турнире. — Хорошо. Хорошо, Седрик, я возьму его. Он смотрит в лицо хаффлпаффца, чтобы запомнить его навсегда. На случай, если они больше не увидятся. А если увидятся, то точно в другом мире, что бы это ни значило. И если Гарри не переживёт эту ночь, то последним хорошим воспоминанием будет та самая улыбка Седрика Диггори. А она снова появляется, когда тот понимает, что сумел уговорить Поттера взять Кубок и поступить, по его мнению, «по справедливости». И ради того, чтобы эта улыбка не погасла, Гарри хватается за серебряную ручку Кубка. И отрывается вместе с ним от земли, кружась в бешеном воздушном вихре. Всё будет так, как должно быть.

***

Он приходит в себя в больничном крыле. Каждая клетка тела ноет, прося пощады, в нос бьёт резкий запах лечебных снадобий. Что произошло после того, как Гарри дотронулся до кубка… лучше не вспоминать. По крайней мере, он остался жив. Хотя бы до поры до времени. — Ты очнулся, — тихий шёпот где-то рядом выдаёт присутствие того, кого Поттер хотел бы сейчас увидеть больше всего на свете. Седрик сидит на стуле рядом с больничной кроватью. Наверняка не спал всё это время — под глазами появились синяки, и вообще парень выглядит слишком замученным. Даже для того, кто прошёл через лабиринт. Хуже лабиринта — только ожидание и страх того, что этот мальчишка с невероятным талантом притягивать к себе неприятности больше не проснётся. Гарри многое бы хотел спросить. Сколько он уже здесь? Кому всё-таки отдали победу? Что с остальными? И просто сказать он бы тоже хотел многое, но всё, на что он способен — еле слышно прохрипеть, глядя на Диггори: — Ты живой… И снова провалиться в сон, за которым обязательно последует облегчение боли, и физической, и душевной. А пока Поттер отключается от недостатка сил в организме, истощённом сражениями, пока глаза закрываются от неимоверной усталости, последнее, что он видит, это улыбка Седрика Диггори, которую Поттер смог спасти. Которая не погасла благодаря ему. Улыбка Седрика Диггори светится, как маяк в ночи, как сверкающий золотой снитч. И этот свет означает только одно. Теперь всё точно будет именно так, как должно быть.