Оллария

Я король на своей земле. И если встречусь с пыльной бурей, я буду сражаться до конца. Создания из моих снов восстают и танцуют со мной. Сейчас и навеки, я твой король. © M83 Outro Изучить придворный этикет оказалось делом очень непростым. Раньше Катарина считала, что менторы, нанятые матушкой для нее и братьев, чрезмерно строги и требовательны, но муштра, которая началась теперь и должна была продолжаться несколько месяцев, до свадьбы с Фердинандом Олларом, была очень тяжелой, невыносимой. В голову Катарины вбивали и вкладывали нужные фразы, движения, улыбки, па, наклоны головы, походку, осанку. Нужно было думать обо всем сразу, помнить все, выполнять одновременно и постоянно. По этикету нужно было научиться жить. Утреннее приветствие супруга и чаепитие с ним, времяпровождение с фрейлинами, общение с придворными, обеды и балы, приемы, время для молитвы, время для исповеди, прогулки в саду, распоряжения камеристкам и прислуге — и как при этом улыбаться, что говорить, что думать, как держать взгляд и спину. Церемония свадьбы была расписана для Катарины поминутно. Каждый жест и взмах ресниц, каждое слово… Не дай Создатель случайно споткнуться или перепутать слова в заученных фразах, не так посмотреть или даже не ссутулить — просто расслабить плечи под дорогими накидками. Принцесс, рожденных именно для такой придворной жизни, чье предназначение — стать женами королей других государств, всему этому учат с самого детства, а Катарине многое пришлось постичь за очень короткий срок. В минуты слабости накатывали слезы и зависть к другим юным графиням, маркизам, виконтессам, которые будут жить гораздо свободнее, чем она, Катарина. Улыбаться тогда и так, как им захочется, смотреть туда, куда душа велит, и иногда, хотя бы вечером в своей комнате не держать подбородок и осанку. Но плакать будущая королева разучилась быстро. За слезы менторы и воспитатели наказывали ее нещадно, и искать защиты у матушки было бесполезно. Каролина жалела дочь, но призывала слушаться и делать все, как ей говорят. «Нет, вы не несчастны, — в который раз внушала Катарине учтивая, но жестокая воспитательница, — На вас пал высокий выбор, и вы должны быть благодарны и рады этому. Никаких слез — королеве не пристало плакать, забудьте о слезах. Не вздумайте разрыдаться перед королем, кардиналом, придворными или слугами — этим вы опозорите не только себя, но и всю фамилию Ариго, а также и Оллар, и весь Талиг, который будет смотреть на вас, когда вы войдете в королевскую семью. И никаких обмороков. Не смейте отказываться от того, что подают на завтрак. У королевы не может быть плохого аппетита во время завтрака с супругом, ведь это может его огорчить. Кроме того, вы должны быть достаточно крепки, чтобы родить короне здоровых наследников. Однако, при этом не смейте забываться и есть или пить лишнее. Помните о дозволенном. Помните о том, как должно и правильно, и позабудьте о том, чтобы жалеть себя.» «Я нездорова, я больна, я тяжело больна!» — хотелось крикнуть Катарине, а потом убежать от нотаций и наказаний, забиться подальше в самый темный угол, где никто не найдет, и провести там в одиночестве год, не видя никаких людей вокруг, не соблюдая никаких правил. Но она знала, что этого не сделает, и продолжала смиряться, терпеть и учиться, пока к нужному сроку даже самый строгий ментор не подтвердил, что теперь девушка знает и умеет все, чтобы стать достойной королевой Талига. После этого все жестокие учителя преклонили перед Катариной колени. Матушка была очень довольна, братья молча сдержали удивление, а сама девушка почувствовала, как защемило внутри, и раньше это обязательно вылилось бы из нее наружу бурным потоком слез, но теперь она смогла их сдержать, и только сделала нужный наклон головы и жест рукой, призывающий встать тех, кого после своей свадьбы с Олларом она будет называть подданными. Радость пришла к Катарине от того, что она все-таки справилась. Вечером был праздничный ужин, а впереди ее ждало путешествие в Олларию и свадьба с королем. Столица встретила украшенными улицами и празднично одетыми горожанами. Будущую королеву приветствовали. Катарина смотрела из окна кареты так, как учили, чтобы лицо не было видно из-за занавесок, и искренне верила в то, что здесь ей рады. Первая встреча с Фердинандом должна была произойти в день свадьбы, а накануне состоялась исповедь у кардинала. Катарина помнила все наизусть, как нужно себя вести, что говорить, как и куда смотреть, и она ни в чем не ошиблась. Дорак показался ей строгим, но, казалось, он остался доволен тем, как прошла исповедь, и благословил ее в конце. В ночь перед свадьбой Катарина не смогла уснуть. Ей дали успокоительную тинктуру, но не большую дозу, чтобы наутро она не была слишком вялой, и капли никак не подействовали. Так, как этой ночью, девушка не волновалась еще никогда в жизни. Эмоции, страх перед предстоящим брали свое. Слез не было только потому, что Катарину хорошо научили их контролировать. Ночные размышления терзали ее. Фердинанд… каким он окажется на самом деле? Ей говорили о нем только хорошее, но вдруг с супругой молодой король будет злым, жестоким? Ведь он не любит женщин и не скрывает этого. Свадьба и жена будут для него только обузой, не нужной ему. И если некому будет ее защитить… Мать и братья останутся во дворце, но что они могут? Единственный, кто может стать ее защитником от невзгод — это Росио. Но как он теперь поведет себя? Первую брачную ночь она фактически проведет с ним, он станет ее настоящим мужем, а Фердинанд только формально, но это и пугало Катарину больше, чем все остальное. Теперь она сомневалась, что Росио ее любит. Если бы его чувства к ней оставались такими, как тогда, при первых встречах, разве он отдал бы ее другому? Разве разделил бы с кем-то… И писать он ей перестал. С момента, как мать объявила ей, что она станет королевой Талига, и с Росио уже все оговорено, от него не пришло больше ни одного письма Катарине. А вот она ему писала весь тот тяжелый период, когда ее учили придворному этикету, муштровали так невыносимо. Письма Катарина никуда не отсылала, а складывала их в шкатулку и прятала ее так, чтобы никто не мог случайно найти. По содержанию они были очень разными. В одних девушка гневно обвиняла Росио, другие были пронизаны нежностью и тоской. Она боялась того, что будет, боялась Фердинанда, боялась самого Росио и того, каким теперь он мог стать по отношению к ней. Девушка промаялась всю ночь в размышлениях и страхе, а к утру, казалось, только смежила веки, как ее разбудили, чтобы подготовить к церемонии. Свадьба оказалась самым красивым днем в ее жизни. Не смотря на страх и переживания, она не могла не признать этого. Катарина рассматривала себя в зеркале в пышном платье и вуали, в сверкающих украшениях, с непривычной, делающей ее старше и прекраснее прической, и не могла поверить, что это ее отражение. Матушка и братья тоже были непривычно нарядны, красивы, а потом их ждал великолепный дворец с разодетыми придворными и главный зал. Там Катарина увидела своего будущего супруга короля. Фердинанд восседал на троне, рядом с ним стоял Росио. Молодой король оказался вовсе не уродлив. Светлые кудри обрамляли округлое, но приятное лицо, серые глаза смотрели приветливо, в них отражалось одобрение, направленное к Катарине, и легкая грусть. Фердинанд был хорошо сложен, но склонность к полноте уже начинала угадываться в нем, не смотря на удачно скроенную одежду. Росио в родовых цветах, основу которых составлял черный, выглядел натянутой струной рядом с ним. Катарина успела быстро посмотреть на него прежде, чем присесть перед королем в глубоком реверансе, как ее учили. Алва смотрел на нее восхищенно, но этот взгляд пугал, он словно проникал под вуаль, пожирал ее, как будто доброты в юноше не осталось вовсе. Сердце Катарины трепыхалось перепуганной птичкой в клетке, но ее поддержал заученный наизусть, отрепетированный много раз сценарий церемонии знакомства с королем, и, неожиданно, поддержал и сам Фердинанд. Он подошел к ней, чтобы взять под локоть, заговорил мягко и по-доброму. Король также говорил отрепетированные фразы, которые Катарина хорошо помнила, как и нужные ответы на них, но он говорил таким внушающим спокойствие тоном, и его рука при этом была такой крепкой, что девушка даже нашла в себе силы легко улыбнуться жениху. Этикет этого не запрещал, и Фердинанд ответил на ее улыбку мягкой своей, прежде, чем вести Катарину к алтарю. Их сопровождали придворные. Росио шел рядом с королем, чуть позади, и Катарина будто слышала его обжигающее дыхание, продолжала ощущать его взгляд. Но излишнему страху и волнению теперь не позволяла нахлынуть рука короля, которую она чувствовала на своем локте. А накануне она боялась его и думала, сможет ли Росио ее от него защитить. Не будет ли теперь наоборот? Не станет ли Фердинанд защищать ее от Росио? Хотя Катарина и не понимала, в чем она провинилась перед кэналлийцем. У него выбор наверняка был, это у нее его не было. Свадебный обряд был невероятно красивым. Катарина никогда не видела такого количества свечей, одновременно зажженных в церкви, сколько сияло сейчас здесь, перед ее глазами. У алтаря девушке было очень страшно, но это чувство смешивалось с восторгом от того, как все вокруг было потрясающе-торжественно. Когда король застегнул на ее руке обручальный браслет, Катарина осознала окончательно, что назад дороги не будет, вся прошлая жизнь осталась позади, а новая диктует свои правила, которые она начала старательно выполнять еще в Гайярэ. Катарина знала, что еще вернется в родной замок. Как ни странно, матушка поставила обязательным условием возможность для дочери посещать его раз в год, летом, вместе с ней. С чем это было связано, девушка не знала, но то, что упорство матери увенчалось успехом, ее порадовало. Ведь там можно будет немного отдыхать от придворной жизни — Катарина на это надеялась, и, помимо всего прочего, она любила Гайярэ. Там осталась и память о Мишеле, и первый поцелуй с Росио, который был тогда так нежен и внимателен с ней. Каким же он будет сейчас… ей еще предстояло узнать, и она боялась этого. Свадебное торжество продолжилось застольем в украшенных залах дворца и танцами. Нужно было поддерживать легкую беседу с Фердинандом, уделять внимание придворным, но не слишком увлекаясь этим. Катарина помнила, как нужно себя вести, и следовала правилам. Молодой король ей в этом помогал. Она уже окончательно убедилась, что он очень доброжелателен по отношению к ней. Росио сидел рядом с ним, но едва обмолвился с Катариной парой дежурных фраз. Ей тоже тяжело было разговаривать с ним, смотреть на него, и Катарина с благодарностью несколько раз ощутила руку Оллара на своей — поддержка была ей нужна. А еще это означало, что Фердинанду не противно к ней прикасаться, ведь правила сейчас не заставляли его это делать. От волнения Катарина мало кого смогла рассмотреть среди прочих придворных. Она нашла взглядом матушку и братьев. Рядом с Каролиной сидел кансилльер, пожилой человек с приятным лицом, он что-то говорил матери, она улыбалась и кивала его словам. Ги развлекал девушку в лиловом платье, сидевшую рядом с ним, и иногда, словно исподтишка бросал на Росио яростные взгляды. Празднество для Катарины постепенно подходило к концу. Придворные оставались веселиться до утра, прославляя короля и его юную супругу, а он сам должен был отвести ее в спальню и оставить там, в ожидании другого. В нужный момент Фердинанд встал, прощаясь с гостями, и взял Катарину под руку. Прежде, чем они покинули зал, девушка не удержалась, чтобы не посмотреть на Росио, и он тоже взглянул на нее. Синие глаза смотрели мягче, взгляд был почти успокаивающим, и Катарина поняла, почему — она дрожала, сама не замечая этого. Оллар крепче сжал ее локоть. Нужно было взять себя в руки, и Катарина постаралась. Снова помог этикет, вбитый в голову менторами. Юная королева попрощалась с придворными так, как этого требовали правила, и дальше спокойной легкой походкой проследовала с супругом к выходу. Они шли не вдвоем, а в сопровождении, и сначала Катарина думала, что в нем будет и Росио, как приближенный короля, но, наверное, ему тоже нужно было подготовиться… Краска стыда внезапно бросилась в ее лицо от этих мыслей. Невозможно быть готовой заранее к тому, что произойдет теперь, как ни старайся. Во время дороги через коридоры по пышным коврам малодушие Катарины кричало ей, что из нее делают жертву, призывало жалеть себя до слез, но тут снова помогли прошлые занятия — она не несчастна, как бы не чувствовала себя. Волнение и страх должны быть, это в порядке вещей, а вот слезы ни к чему. Ни Фердинанд, ни Росио никогда не должны их видеть — это Катарина помнила очень хорошо и, сумев перебороть себя, улыбнулась королю в супружеской спальне. Оллар ушел не сразу. Они остались вдвоем, и он усадил ее в кресло, а сам прошелся по неярко освещенной богато убранной комнате. — Это спальня теперь только твоя, Катари, — сказал он, — Не на людях мы можем быть на «ты». Я здесь не ночевал ни разу и не стану. Утром мы будем видеться за завтраком… ты ведь и сама все знаешь. Девушка удивленно взглянула на молодого короля, она не ожидала, что Фердинанд заговорит с ней так… по-дружески. Она поблагодарила супруга и назвала его на «ты», как он и хотел. Про Алву король не сказал ничего и вскоре поспешил уйти. Дальнейшее ожидание в одиночестве было мучительным. Служанки и камеристки в спальне не появились — Росио должно было достаться все, вся она, как есть, в роскошном наряде, с высокой прической и королевским венцом на голове, только на обручальном браслете значилось другое имя. Чтобы не волноваться так сильно и хоть немного отвлечься, Катарина думала о том, что матушка во всем была права. «При дворе тебе иногда придется лгать, — говорила ей Каролина, — Не суди и не терзай себя за это, дочь. Помни, что ты всегда можешь попросить у меня совета, но учись и сама отвечать за себя и то, что происходит вокруг, если от тебя может зависеть происходящее. Придет время, и я открою тебе одну тайну… Не сейчас, пока это знание только помешает тебе.» Катарина в который раз задумалась, о какой тайне говорила ее мать, как в комнату, наконец, вошел Росио. Она едва не вздрогнула и поднялась из кресла, хотя и не должна была, и подняла на него напряженный взгляд. Кэналлиец тоже молча смотрел на нее, теперь не только восхищенно. В его глазах отражалось горячее, бешеное желание, которое он скоро собирался удовлетворить. Алва шагнул к Катарине, взял ее холодную от волнения руку, поцеловал почти ледяные пальцы, а потом обнял за талию и прижал к себе. Его дыхание обжигало, нетерпеливый поцелуй был горячим и страстным. У Катарины закружилась голова, она уже не чувствовала ног, но Росио держал ее, не давая упасть. Катарина продолжала молчать, покорно подставляясь жадным поцелуям любовника, или истинного мужа, она не знала, как правильно теперь назвать того, кто нес ее на руках в постель. Там она лишь вскрикнула, один раз. Алве слова были не нужны, он хотел только одного — овладеть ею. Его глаза казались темными, как у морисского шада, впрочем, сейчас в нем колыхалась кровь всех его предков, в том числе и этой стороны. Он причинял Катарине боль, но эта боль была не страшна. Скорее, она их объединяла. Возможно, он тоже испытывает боль, но не физическую, а душевную, которую, похоже, все время теперь носит в себе. Так подумалось юной королеве, и она обняла его, полностью сливаясь с ним, убрала темные волосы с его напряженного лица, обволокла ногами, интуитивно принимая наиболее удобное для него положение. Боль внизу сменилась жаром, плавящимся удовольствием, очень ярким, словно распустившийся экзотический цветок. Катарина прошептала имя Росио, не осознавая этого, и он ответил горячим поцелуем, нашел своей и сжал ее руку. Человек, дарящий такое удовольствие, не может быть дурным. Так рассуждала про себя юная королева утром, сидя перед зеркалом в своем будуаре, пока камеристки расчесывали ее волосы. Теперь он ее супруг, именно он, и пусть на венчальном браслете выгравировано другое имя. И это значит, что даже если он будет плохим для всех, для нее он останется хорошим. Каждый день она будет ждать его и будет ему рада. Катарина действительно испытывала искреннюю радость от того, что увидит сегодня Росио, прийти он обещал. Но сначала ей предстоит завтрак с Фердинандом. Этикет юная королева помнила хорошо, и как нужно провести этот первый завтрак, тоже. Вечером снова будет пиршество в честь их свадьбы. А ночью Росио снова будет с ней. Может быть, они поговорят, если уснут не сразу. Теперь Катарина не боялась изменившегося кэналлийца и была уверена в его любви, как и в своей. Первая ночь и безмятежный сон рядом с ним, в его объятиях, ее успокоили. Завтрак с королем прошел удачно, Катарина ничего не забыла и вела себя правильно, правда, Фердинанд, пусть неявно, но помогал ей в этом. Казалось, он проникся своей новоиспеченной супругой, или просто по своей природе был добр. После завтрака Катарина смогла увидеться с матерью, и та похвалила ее, что после первой брачной ночи она пребывает в таком приподнятом расположении духа, однако, и дала ей совет. «Не стоит показывать всем окружающим свою радость и удовольствие, — сказала мать, — Если тебе было хорошо этой ночью с Росио, другим об этом нечего знать и даже догадываться по твоему виду. Оставь свою радость для него самого, открой ее потом, наедине, а на людях будь сдержанна и даже чуточку печальна. Так будет лучше, сделай вид, и не откровенничай ни с кем, кроме меня.» Матушка все знает лучше, так что, Катарина постаралась последовать ее совету. Перед фрейлинами она сделала вид слегка печальный, но не несчастный, ведь о чувстве собственного достоинства тоже нельзя было забывать, и на праздничном вечере юная королева улыбалась, но сдержанной улыбкой, всем, в том числе и самому Росио, когда тот повел ее танцевать. Впрочем, он и сам был сдержан, во время танца сказал ей несколько вежливо-приятных фраз, но ничего, намекающего на их ночную близость, и больше за весь вечер к ней не подходил. Катарина надеялась, что ночью все будет иначе, и она не ошиблась. Юная королева сидела на коленях у Алвы в своем будуаре, и они разговаривали, время от времени прерываясь на поцелуи. Как оказалось, на следующую ночь даме принято дать отдохнуть, и Росио не стал укладывать ее в постель, но и из объятий не хотел отпускать. Его руки ласкали ее через юбки, их губы опухли от поцелуев, ночь за окном текла медленно, в такт их разговорам. Так было даже лучше. Росио сегодня был весел, добр и благодушен, так что Катарина даже осмелилась спросить его, почему все так… Почему он решил сделать так, чтобы она стала женой короля? И почему не писал ей последние месяцы. В ответ она получила прямой честный взгляд кэнналийца и слова: «Поверь, так было надо. Пока ты жена Оллара — ты защищена от всего. Я не мог жениться на тебе сам, и тому есть веские причины, о которых ты обязательно узнаешь позже.» На последнем слове голос Росио как будто дрогнул, но дальше, как Катарина ни пыталась разговорить его, он ничего не объяснил. Только попросил не поднимать эту тему больше и повторил еще раз, что она поймет все в свое время. Затем последовал очередной долгий поцелуй, а потом Алва рассказал Катарине все то, что она хотела узнать в своих письмах к нему за последний месяц, свою жизнь и произошедшие события, то, как он наконец, заключил подобие союза со своими родственниками-морисками, как много думал он о ней, и как не переставал ее любить. Также Росио упомянул о своей дружбе со стихией Ветра. «Ветер теперь мой друг, — улыбнулся он, — Иногда он слушается меня, иногда шалит. А иногда Ветер — это я, и могу, к примеру, спрятаться в твоих волосах.» Словно в доказательство он зарылся лицом в полураспущенную прическу Катарины. Она не придала тогда большого значения его словам, но после вспоминала их часто. Росио ушел только под утро, оставив в будуаре совершенно опьяневшую от поцелуев и объятий юную королеву. Камеристки разбудили Катарину только ко второму, позднему завтраку. Ее основательно исцелованные любовником плечи и шею пришлось укрыть за высоким воротником платья и шалью, но королева была абсолютно счастлива и не могла спрятать светящихся глаз. Они засветились еще сильнее, когда оказалось, что за вторым завтраком к королевской чете присоединился и Алва, а затем в его обществе они провели почти весь день. Молодой кэналлиец тоже знал на отлично придворный этикет и ни в чем не нарушал его, но несмотря на это вместе с ним на прогулках, обедах и прочем было весело, легко, радостно, хотя Катарине сейчас было достаточно и просто видеть его, чтобы испытывать все эти чувства. Росио теперь почти не покидал дворец. Катарине особенно нравилось, когда они оставались втроем, с ним и Фердинандом, в какой-нибудь из комнат для отдыха, и он играл для них на гитаре и пел. Голос у Алвы был просто волшебным, как и его руки, умело перебирающие струны. Король тоже понемногу учился играть под его присмотром, но делал это втайне от придворных и слуг, не снимая перчаток из тонкой кожи, чтобы не огрубели пальцы, и конечно, учеба продвигалась не слишком хорошо, хотя за гитару он брался с азартом. Пел Фердинанд неплохо, попадая в ноты и чувствуя музыку, но тембр его голоса был далеко не так красив, как у Росио. Однажды они вместе переложили один из стихов Катарины, который она показала Алве, на тщательно подобранную музыку, и исполнили для нее вдвоем. Щеки Катарины загорелись от стыдливости, смешанной с удовольствием. Никогда она не была так счастлива, как в эти дни. Впрочем, ночи были не хуже. Когда Росио не был с ней, то присылал ей цветы с записками, но чаще всего он ночевал в ее постели и уходил только под самое утро, оставляя ее, сладостно утомленную их любовью. Радостные дни и ночи проходили быстро, сменяя один на другой. Затем настал день прощания. Алва должен был уехать в Кэналлоа, чтобы снова решить там какие-то дела с дальней родней. Он обещал писать Катарине, и теперь обещание свое выполнял. Ей доставляли его письма раз в несколько дней, и она тут же отвечала ему. Через некоторое время после его отъезда лекари проверяли королеву на беременность, но зачатия наследника не произошло. Росио не было в Талиге почти месяц, и Катарина совсем извелась бы от тоски по нему, если бы не ее обязанности, поддержка матушки, Фердинанд и кансилльер Август Штанцлер. Он проявлял много почтения Каролине, часто общался с ней, и Катарина невольно стала проводить время в его обществе, когда ей хотелось увидеть мать. Штанцлер был добр, учтив, с ним было интересно, но все же что-то в нем Катарине смутно не нравилось. Она поделилась своими ощущениями с Фердинандом, и тот сказал, что кансилльер безобиден, но если Катарине его общество не нравится, она не обязана часто вести с ним разговоры. Каролина же попросила дочь не отталкивать Штанцлера, но, вскоре вернулся Росио, и кансилльер исчез из поля зрения юной королевы, словно его и не бывало. Снова все потекло по-прежнему. Алва проводил много времени во дворце в обществе Фердинанда и Катарины, вот только наедине с ней иногда показывал свою печаль, которую привез с собой с Родины. На вопросы юной возлюбленной, что с ним такое, он отвечал, что не все удалось уладить. Фердинанд предлагал Росио помощь Талига, но молодой соберано отчаянно стремился уладить все сам. Охота с выездным празднованием должна была отвлечь Росио от печальных мыслей. Фердинанд устроил ее для него специально. Катарина тоже должна была ехать, но в самой охоте она участвовать не собиралась, должна была ждать под натянутыми шатрами в окружении фрейлин, когда мужчины, загнавшие зверя, вернутся туда для праздника. На охоту выехал почти весь двор, включая матушку Катарины, Штанцлера, который теперь почти постоянно появлялся рядом с ней, и ее братьев. Фердинанд и Росио вернулись довольными и воодушевленными. Ими и другими участниками охоты в лесу было перебито немало дичи, которую слуги сложили на краю поляны. Алва словно отвел душу во время этой охоты. Он азартно участвовал во всех остальных развлечениях, которые были подготовлены для праздника, играх и танцах. В конце вечера он увел Катарину за шатры и долго и горячо целовал, обнимал и ласкал. Затем они вернулись к Фердинанду и остались в одном из шатров втроем. Росио взялся за гитару, пел красивые, пронзительные песни, и Катарина все еще ничего не понимала, она улыбалась, чувствовала себя счастливой, пока у одной из стен шатра не зашевелилось что-то… что-то, оказавшееся кем-то. Неизвестный в темном капюшоне прятался здесь все это время. Катарина вскрикнула, но прежде, чем охрана вбежала в шатер, губы Росио обагрились кровью, а чужак перерезал себе горло тем же ножом, которым только что молниеносно ударил юношу. Фердинанд выронил на пол шпагу, которую успел лишь выхватить. Убийца извивался на траве, заливая ее собственной кровью, но через несколько секунд затих. Алва стоял на ногах, кровь текла по его подбородку и шее, лицо было мертвенно-бледным. Катарина с жутким криком бросилась к нему. Охранники позвали лекаря, но когда он вбежал в шатер, лечить стало уже некого. — Я вернусь, — сказал Росио Катарине, которая цеплялась за его рукав, почти обезумев от горя и ужаса, — Только жди и верь. Он стал падать на землю, но в момент падения исчез. На траву, рядом с мертвым убийцей тихо упал его охотничий плащ с несколькими растекшимися каплями крови, но потом с ткани медленно сошли и они. — Росио! Катарина села на землю и прижала его плащ к своей груди. Она не могла плакать, лишь смотрела на всех расширенными глазами. Сильный порыв ветра всколыхнул шатры, метнулся в небо, к верхушкам деревьев. Катарине еще послышался голос Росио в этом порыве, затем ее подхватил вставший возле нее на колени Фердинанд, и она потеряла сознание. Очнулась Катарина уже во дворце. Плащ Росио так и не смогли у нее отнять, она до сих пор судорожно сжимала затекшие пальцы на драгоценном куске ткани. К ней входили лекари, Фердинанд, матушка, однажды рядом с ее постелью появилось скорбное лицо Штанцлера, но Катарина не могла ни с кем разговаривать, не могла плакать, не могла ничего. Несколько дней прошли, словно в тумане. Потом в ее будуаре засуетились слуги. Юная королева вяло наблюдала за тем, что они делают, перебирают и складывают в сундуки ее вещи, снуют по комнатам, словно испуганные муравьи. Но через некоторое время у постели Катарины оказалась мать и все объяснила. — Мы едем в Гайярэ, — сказала она, сжав холодные пальцы девушки своими, — Там к тебе придут слезы. А потом ты поймешь кое-что еще, что Росио заранее не смог тебе рассказать. Катарина слабо кивнула. Ей было все равно. После невероятного потрясения от пережитого горя на нее навалилось безразличие ко всему, что происходило вокруг, и к тому, что собирались делать с ней. В Гайярэ они приехали лишь с матушкой и сопровождением. Здесь для Катарины был родным каждый уголок. Слезы пришли, как и обещала Каролина, когда юная королева открыла шкатулку с письмами, которые она писала, но не отправляла Алве. Слезы мук совести, стыда и досады нахлынули, когда Катарина перечитывала письма и вспоминала, как опасалась жестокости Росио, как боялась, как злилась. Теперь она рыдала над глупыми бумагами и просила у него прощения за то, что сомневалась в его чувствах и в нем самом. «Если бы я только могла тебя вернуть, — шептали ее губы, — Если бы я только могла…» Ее слезы и мольбы оставались без ответа. Каролина не трогала дочь, слуги были бесшумны и безмолвны, лишь делали для Катарины все необходимое и тут же уходили. Слезы несколько дней лились потоком, но потом он иссяк. Горе притупилось, но желания жить дальше юная королева не ощущала. Она не хотела дальнейшей жизни без Росио и теперь понимала это очень хорошо. К вечеру того дня, как это осознание пришло к ней, Катарина вновь услышала его голос, смешанный с порывом ветра, дернувшим ставню окна ее комнаты. Он звал ее наружу из замка, и измученная девушка решила, что Росио пришел за ней, чтобы забрать ее с собой в мир выходцев или еще куда-то, и сейчас она готова была пойти. Когда она поняла это, порыв ветра словно пробрался к ней в комнату. Он охватил ее, смеясь, Катарина могла поклясться, что услышала смех Росио. Если это был приступ безумия, она его не боялась. Страх чего-либо остался в прошлом. Королева выбежала из ворот Гайярэ, охваченная ветром, и ее никто не остановил. В поле, где цвели ее любимые маки, выпала вечерняя роса. Здесь никто не видел ее, и объятия ветра были так похожи на объятия и ласки Росио. «Иногда ветер — это я, » — говорил он, но что это значило Катарина поняла только теперь, когда прохладный поток воздуха стянул платье с ее плеч и растрепал волосы, забрался под юбки. — Росио, — шептала Катарина, подставляя ветру губы, шею, грудь, — Росио, покажись мне. Дай понять, что ты жив, и с тобой все хорошо! Он показался, но ненадолго. Прикосновения ветра стали ощущаться совсем как прикосновения ладоней, а потом ветер обратился в юношу и обнял Катарину. Росио был очень красив, и он улыбался. В его темных волосах блестел звездный венец. — Повелителя Ветра нельзя убить, — сказал он, — Мои родственники в этом просчитались. Я ведь сказал тебе, что вернусь, но видеться теперь мы будем только здесь, в Гайярэ. Он поцеловал Катарину и уложил на постель из маковых цветов и колосков. Все было так, как во дворце, и одновременно иначе. Рубашка Росио лежала рядом белым пятном в полутьме, и Катарина чувствовала его горячее тело и обнаженную кожу своей, своими ладонями, губами, но прикосновения ветра, дуновения и порывы она чувствовала тоже, а когда Росио вошел в нее, вместе с этим ощущением в нее вошел и ветер. Любовь Повелителя, вступившего в свою полную силу, была необычной, невероятной. Катарина кричала, и ее крик смешивался с порывами ветра и поцелуями Росио. Эта новая первая ночь с ним ее очень утомила, так что она не заметила, как уснула прямо в поле после любовных ласк. Утром Катарина обнаружила себя завернутой в плащ Росио, но это было еще не все, под ее головой оказалась его сложенная рубашка. Уходя, он постарался устроить ее поудобнее. Каролина вовсе не была удивлена утреннему возвращению дочери в замок. Она встретила ее на пороге и заглянула в ее сияющие глаза. — Значит, это правда, — сказала она, словно сама себе, — Все, что Росио говорил и писал мне — правда. Сейчас он жив, и ты была с ним. — Да, — горячо ответила Катарина, — Значит, вы все знали, матушка? Повелителя Ветра нельзя убить! — Росио не только Повелитель Ветра, — сказала Каролина, — Он — король Кэртианы. Ветвь Раканов в его роду смешалась с ветвью Алва, и он единственный наследник этого рода. Малолетний Альдо Ракан, которого пытались возвести на трон Эпинэ, мой брат и прочие, кто совершил мятеж, не имеет к этой фамилии никакого отношения. Так сложилось, и Росио это знал, а также знал и его отец, с самого начала. Так что он и правда может командовать выходцами, и не только, ему подчиняется всё и вся в Кэртиане. Но теперь это уже не так важно… Каролина сжала плечи дочери ладонями и порывисто прижала ее к себе. — Если бы мне это было известно сразу, я бы никогда не отдала тебя ему, — проговорила она, — Но я думала, что Росио — всего лишь богатый кэналлийский герцог с серьезной поддержкой в столице, вхожий ко двору и прочее, прочее… Только потому я выбрала его тебе в женихи, да он и сам в тебя влюбился сразу, ты же помнишь это… Но теперь уже поздно. Он не отпустит тебя. Ты должна будешь видеться с ним здесь, в Гайярэ, каждое лето, и родить от него наследника, нового принца Кэртианы. Фердинанд признает его своим, но Росио тоже никогда не оставит ни тебя, ни сына. Он будет вам помогать. Милая дочь! — Каролина погладила девушку по голове, — Прости меня! Я ведь лишь хотела достойную партию для тебя, ничего больше! Я только хотела, чтобы ты была счастлива, ни в чем не нуждалась, ела и пила сладко, была под надежной защитой! Чтобы твои братья сделали военную карьеру, о которой всегда мечтали! Но я не хотела приносить тебя в жертву! Ее голос дрогнул, но Катарина снова подняла на мать сияющие глаза и сказала: — Ну что вы, матушка! Я вовсе не чувствую себя жертвой. Мне было хорошо с Росио и будет еще. Я люблю его, только теперь поняла, насколько сильно, и насколько он необходим мне. Я счастлива, что он жив, и звездный венец на его голове меня не пугает. Я хочу родить ему наследника. Все будет хорошо, — Катарина теперь сама обняла мать, — И во дворце мы разыграем ту партию, которая будет нам нужна.