ELka-1939

Вот так мы и победим. Не убивая тех, кого ненавидим, а спасая тех, кого любим. Роуз Тикхо. На ходу оставался последний бомбардировщик. Выстрел ДИ-истребителя разнёс кабину пилота вдребезги, но движения не остановил. Опасность не миновала ещё. LK-1939 направила свой истребитель на цель, рассекая врага полосами лазерных выстрелов. Её манёвр повторил её ведомый, добивая бомбардировщик. Продолжающие атаковать истребители Сопротивления опасности для дредноута не представляли, безжалостно расстреливаемые ДИ-шками. «Молниеносный» ударил по кораблям Сопротивления. Всё остальное было уже не битвой, а безжалостным добиванием, избиением упрямого, не желающего сдаваться противника. Но победа не легко досталась Первому Ордену. Половина из двенадцати пилотов эскадрильи, к которой принадлежала пилот LK-1939 (для своих — Ёлка) не вернулись, пополнив ряды мертвецов. Остались в живых: первый и вторая, шестой, восьмая, одиннадцатый (ведомый Ёлки) и двенадцатая (сама Ёлка). Это было время праздновать. Это было время оплакивать потерянных товарищей. Хотя сама Ёлка привыкла легко отпускать тех, с кем она служила, ни к кому не привязываясь настолько, чтобы горевать в разлуке, неважно: из-за перевода ли на другой корабль, или из-за безвременной кончины в бою. Всех шестерых представили к наградам. В парадной форме они стояли среди других пилотов, отличившихся в битве, которым также полагались медали и благодарность капитана Кеннеди, лично вручавшего награды каждому из них. Короткая передышка перед новым сражением. Полгода на другом корабле, несколько месяцев на «Молниеносном» и всего пара недель в составе эскадрильи «Самоубийц», в которую попадали самые безбашенные сорвиголовы из когда-либо пилотировавших ДИ-истебители Первого Ордена. Пилоты, выжимающие из своих машин все двести процентов эффективности, летающие на пределе человеческих возможностей. Таланты, добившиеся потрясающих результатов благодаря годам упорных тренировок и практики. Всю свою жизнь Ёлка грезила только об одном — летать. И Первый Орден осуществил её мечту. Всё свою жизнь Ёлка не замечала почти ничего за пределами кабины своего истребителя. Но когда её взгляд встретился со взглядом капитана Кеннеди (голубые глаза, цвета весеннего неба), она поняла, что пропала. Пара секунд, даже меньше. И он определённо не собирался брать её в прицел и поражать точно в сердце. Но, однако, именно это и произошло. Не инициатива Кеннеди, но собственная неосторожность Ёлки, заглядевшейся на капитана «Молниеносного». Её фантазии, до сего момента спящие, но вспыхнувшие яркими красками при виде рыжего с побелевшими от времени висками офицера. А ещё голос. Резкий, властный, гордый их победой, их скоростью и упорством. Ёлка прокручивала церемонию награждения в своей голове снова и снова, мысленно возвращаясь в эти короткие минуты, полные славы, признания заслуг пилотов. И для одного, отдельно взятого, пилота, полные чего-то такого, чего никогда раньше не возникало в её коротенькой жизни. Девятнадцать лет, десять из которых они училась летать или летала. И не мыслила ни о чём таком, о чём обычно мечтают юные барышни её возраста, успевшие по уши влюбиться в первый, а то и во второй раз. *** Это было давным-давно, но я всё ещё помню, Как эта музыка заставляла меня улыбаться. Я знала, что если бы у меня была возможность, Я бы могла заставить тех людей танцевать, И, может быть, они бы стали хоть немного счастливее. Старая песенка, которую она слушала в детстве, кажется, бесконечно. Так что мелодия и текст засели в голове навсегда. И не требовалась никакого стороннего устройства, чтобы снова услышать музыку в своей голове. Это будет день, когда я умру. Это будет день, когда я умру. В шестом ангаре кроме Ёлки и парочки дроидов никого больше не было. Мелодия сама собой возникла в голове, откликнувшись на ритм, в котором пилот проходилась щеткой по крыльям машины. «Суицидники» ревностно относились к своим истребителям, что по старым имперским меркам считалось непозволительной слабостью, но Первый Орден ценил выдающиеся таланты, поощряя некоторую степень инициативности и креативности, если те в итоге приводили к победе. Так что это было отнюдь не редкостью — увидеть кого-нибудь из «шизиков» у своих персональных гробов, то собственноручно отдраивающих машины до блеска, то вносящих какие-то усовершенствования в электронику ДИ-шек. Сначала девушка легонько начала отбивать ногой ритм в такт мелодии, играющей у неё в голове. Затем начала тихо мурлыкать слова старой песенник себе под нос. Оглянулась по сторонам, оценивая обстановку: вокруг по-прежнему никого не было, как и некоторое время назад, когда она пришла сюда, мучимая бессонницей. В диспетчерской дежурил полковник Каплан, который, как она знала, всегда закрывал глаза на безобидные (по его скромному мнению) выходки пилотов эскадрильи «Самоубийц» вообще и одной ненормальной, повёрнутой на полётах на всю голову, в частности. Через пару мгновений Ёлка танцевала вокруг ДИ-истребителя, мерно покачиваясь в такт играющей у неё в голове мелодии. Реальность вокруг перестала существовать… Шаг, поворот. Раз. Два. Раз. Два. Тонике пальчики перебирают воздух, задевая не существующие струны. Это хороший день, чтобы умереть. Это хороший день, чтобы взлететь. Таких слов в оригинале не было, но на взгляд Ёлки они как нельзя лучше подходили для её жизни. Она негромко напевала, полностью отдавая себя танцу, чем-то напоминающим ей полёт. Финальные аккорды. Финальные строчки песни. Резкий поворот. Так она и замерла с победно поднятой вверх рукой и взглядом устремлённым ввысь. Рядом с ней, стоял не кто иной, как капитан Кеннеди собственной персоной. — Капитан, сэр, — выпалила она, становясь по стойке смирно, пойманная врасплох. И ожидающая заслуженной кары за своё поведение. Хотя прямого запрета на танцы в ангаре не было, она проверяла. Только вот что думает об этом капитан? И как много он видел? — И что это за танцы такие? — мрачно спросил Кеннеди. В очередной раз поражаясь тому, что за сброд берёт на службу Первый Орден. Маленькие мальчики и девочки, играющие в войну. — Это не танцы, сэр, — ответила девушка, сама не веря своим словам. — Это предполётная подготовка. «Ёлка, что за бред ты несёшь? Извинилась бы лучше и сказала, что такого не повторится». Кеннеди с сомнением посмотрел на девушку, недовольно скривив губы. Что думал о таком, мягко говоря, нестандартном способе предполётной подготовки (разве предполагался вылет?) капитан, Ёлка так и не узнала. Призывно запищал комлинк капитана, сообщая о чём-то срочном, требующего немедленного внимания Кеннеди. — Сейчас буду, — ответил в комлинк капитан, а затем ещё раз пристально посмотрел на застывшего перед ним пилота. — Этот разговор не окончен, пилот. — Да, сэр, так точно, сэр, — на автомате выпалила Ёлка, но Кеннеди её ответ уже не интересовал. Девушка выдохнула, не заметив, как задержала дыхание. «Ёлка, твою ж мать!». Капитан Кеннеди был известен тем, что предпринимал время от времени такие вот, официально не объявленные, не инспекции и проверки, но своего рода прогулки. И Ёлка также была осведомлена об этом своеобразном хобби капитана, если так можно выразиться. Даже, быть может, надеялась столкнуться с ним на одной из таких прогулок… Но чтобы вот так… Она хотела привлечь внимание капитана «Молниеносного». Безупречной службой, успехом в очередном сражении, триумфальной победой над мятежниками (некоторое особо буйные головы всё ещё сопротивлялись Первому Ордену), а не глупой, легкомысленной выходкой. Ёлка посмотрела в сторону диспетчерской и заметила у обзорных окон полковника Каплана. Кроме себя, она подставила и его тоже. Полковник бесстрастно смотрел на маленькую фигурку внизу. Прежде чем вернуться к себе, Ёлка поднялась в диспетчерскую. Некоторое время назад именно полковник Каплан оказался свидетелем её представления. И вместо того, чтобы так или иначе наказать, или как минимум отчитать за не очень уставное поведение, только слегка пожурил, а потом и вовсе «разрешил» ей и впредь танцевать. Но только, если в ангаре больше никого нет и только если на дежурстве сам Каплан. — Другие офицеры, вероятно, не отнесутся к вам с пониманием, LK-1939, — сказал он тогда. Многозначительно посмотрев на девушку. А затем и вовсе спросил о том, как её зовут. Не номер, а прозвище, которое имел почти каждый солдат, не смотря на внешнюю суровость иерархической системы подчинения и правил межличностного общения. Некоторые правила при определённых обстоятельствах можно было нарушить. Главное, не быть пойманным на месте преступления. И знать, чуять, где условные «свои», с которыми можно отступить от правил, а где условно «чужие», которые не простят ни одной оплошности. — Ёлка, — назвала она своё прозвище тогда. Непроизвольно вздрогнув, когда полковник эхом повторил эти два слога. Вот он отнесётся с пониманием к молодой девушке, которой вдруг взбрело в голову потанцевать. Интересно, только что вот потребует полковник взамен за своё хорошее к ней отношение? Особое отношение к себе со стороны юной, пусть и не красавицы, но весьма привлекательной особы? Короткие чуть вьющиеся тёмные волосы, бледная кожа, зелёный цвет глаз. Хрупкая фигурка, кажущаяся обманчиво беззащитной в чёрном лётном комбинезоне. Девочка-убийца, девочка-смертница, каждый раз рискующая не вернуться, похороненная в своём летающем гробике… Но ничего такого не произошло. — У меня теперь неприятности? — спросила она у полковника, возвращаясь из воспоминаний о прошлом в настоящее. — Простите, сэр. Я не хотела создавать проблем. — Пока точно не могу сказать, проблемы или нет, — задумчиво произнёс Каплан. А затем добавил в голос отеческой теплоты и заботы. — Не переживай заранее, Ёлка. Капитан человек суровый, старой закалки. Но справедливый и не будет мучить своих подчинённых ни за что ни про что. О том, что капитан не считал разговор оконченным, Ёлка Каплану почему-то не сказала. Что-то было в тоне, каким Кеннеди, сказал это «разговор не окончен». Предполагалось продолжение? И если да, то какого рода? О чём ещё тут можно разговаривать? Или можно? Странное предчувствие заворочилось у неё в груди. Тяжёлое, не доброе, но каким-то образом… сладкое. «Ёлка, ну ты, блин, даёшь! Какое ещё «сладкое»…Кеннеди о тебе и не вспомнит даже. Успокойся уже, и вернись к своим обычным мечтам: о полёте и предстоящей увольнительной. Вот тогда и будешь танцевать до упаду». *** Но Кеннеди вспомнил, пропуская стаканчик кореллианского бренди в компании своего давнишнего приятеля полковника Каплана. — И что это за экзотические танцы пилотов истребителей в вашу смену, полковник? — спросил Кеннеди, с лёгкой усмешкой на губах. Не доброй, но и конечно не злой. — Экзотические танцы? — переспросил Каплан. А затем вспомнил про Ёлку и улыбнулся. — А, вы про Ёлку, Моден. Она из эскадрильи «Самоубийц», капитан. Между прочим, сбившая тот последний бомбардировщик Сопротивления, который чуть не прикончил нас всех. Если что, то это я ей разрешил. В памяти сами собой вспыли строчки из детской песенки про хвойное дерево из далёких времён, когда Моден Кеннеди был маленьким мальчиком, носившем в суровые холода бобровую шапку. Ёлочка, ёлка, Лесной аромат, Очень ей нужен Красивый наряд. — Ёлка. Разрешил он ей…— усмехнулся Кеннеди. — И много таких Ёлок у вас, Филипп? — Всего одна, — ответил Каплан. — Кто-то же должен приглядывать за несмышлёными мальчиками и девочками, набранными на службу Первым Орденом. — Приглядывает он. Ишь, какой, добрый и понимающий, — на лице Кеннеди отразилась смесь из средней степени тяжести неодобрения с пониманием: знаем мы вас и ваших «единственных и неповторимых». И то, как именно вы за ними приглядываете. — Вот не надо этих грязных инсинуаций, Моден, — спокойно ответил Каплан. — Я отношусь к ней скорее как к дочери. Свою собственную воспитать не получилось, вот, приходиться, смотреть за чужими. — Как, кстати, поживает твоя малышка? — теперь уже без ерничанья спросил Кеннеди. — Уже, боюсь, не малышка, а взрослая женщина, — Каплан едва ли был хорошим отцом для своей родной дочери. Видя ту всего пару раз, совсем маленькую. Но его семья знала, что так будет, что у Каплана на первом месте всегда будет служба Империи, а уже потом всё остальное. Только вот никто из них и представить не мог, что случится сначала Эндор, Джакку, а потом и вовсе Каплан исчезнет на несколько десятков лет в Неизведанных Регионах. — Надеюсь, вы встретитесь с ней. После того, как мы наведём, наконец, порядок в галактике, — сказал Кеннеди. — Я тоже на это надеюсь, — согласился Каплан. — За это следует выпить. Что они, собственно и сделали, глотнув очередную порцию бренди. — Но с Елью своей будь отныне построже, друг мой, — проговорил Кеннеди. Несколько мрачнее, чем следовало. «А не то мне придётся взять дело в свои руки». Заниматься ещё и такими мелочами — вот ещё чего не хватало!