Игра отражений

— Нет, Ваше Высочество, — терпеливо наставлял Мерерид, чуть склонив голову, — не отводите руку над головой, когда замахиваетесь. Ваша ладонь должна оставаться на уровне плеча, тогда бросок выйдет сильнее и дальше. Эмгыр, переступив с ноги на ногу, на мгновение серьезно нахмурился, словно примерялся к инструкциям, сжал пальцами кусок белого хлебного мякиша покрепче и отвел руку назад так, как показал Мерерид, а потом изо всех сил швырнул. Мякиш действительно пролетел далеко — на сей раз гораздо дальше своего предшественника, застрявшего в осоке у самого берега, приземлился на гладкую поверхность воды, послав вокруг себя расходящиеся круги. Еще мгновение — и жадная пасть зеркального карпа ухватила угощение и утащила его вниз. Эмгыр победоносно вскрикнул и подпрыгнул на месте, а Мерерид спрятал самодовольную улыбку. — Теперь я! — заканючил поджидавший своей очереди прикоснуться к простолюдинской мудрости Мэнно Коэгоорн, — теперь я. Мерерид! — Конечно, Ваша Милость, — Мерерид учтиво поклонился и выдал юному генеральскому сыну очередной снаряд, — запомните — рука — не над головой, а на уровне плеча. — Я запомнил! — самодовольно прервал его Мэнно, прицелился, словно собирался не накормить карпа, а прибить его этим куском хлеба, и бросил — мякиш, прокрутившись в воздухе, плюхнулся на воду чуть дальше того места, до которого смог докинуть Эмгыр, и был немедленно съеден ненасытной рыбиной. Фергус наблюдал за нехитрым развлечением мальчишек, сидя на скамье в небольшом отдалении. Первые в этом году по-настоящему теплые весенние солнечные лучи приятно пригревали лицо, прохладный ветер шуршал невысокой травой, а возгласы и смех детей удивительным образом вплетались в эту хрупкую гармонию светлого утра. Легко было забыть, что за пределами парка Фергуса ждали неприятные государственные дела, к которым он не спешил пока приступать, хоть и прекрасно знал, что это было необходимо. Малый Совет ждал его выступления, и Император еще не успел придумать, как на этот раз будет оправдывать собственное нежелание готовить наступление на Назаир. По гравиевой дорожке, едва ли не подпрыгивая на каждом шагу, к месту умиротворенного созерцания владыки спешил лакей в черной ливрее. Мальчишки, занятые своей игрой, не обратили на него ни малейшего внимания, когда он проскакал мимо них, а Фергусу на секунду захотелось сделать вид, что он задремал на мягком весеннем солнце, чтобы проверить — осмелится ли слуга будить его ради очередного — безусловно, неприятного — известия. Но подобная трусость была не к лицу Императору, и Фергус, величаво выпрямившись, все же принял из рук лакея письмо — разумеется, на большой сургучовой печати красовался вставший на задние лапы цинтрийский лев. И, даже не переломив его пополам, Император знал, что прочтет — Дагорад вновь извинялся за невозможность приехать — на сей раз отклоняя приглашение на очередной день рождения принца Эмгыра. Фергус, занятый бессмысленным блужданием взглядом по строкам письма, не заметил, как сын беззвучно и осторожно приблизился к нему. Он вздрогнул, когда мальчик, взобравшись рядом на скамью, прижался к боку отца, но в письмо через его локоть заглядывать не стал — Эмгыр уже умел читать, но совать нос в чужие послания все еще считал неприличным. Конечно, с годами это благородное мнение должно было измениться — каждый правитель знал, что содержание чужих писем, обычно изложенное в докладах разведки, было основой любой информированной власти. — Его Величество не приедет, — уверенно и совершенно буднично заметил Эмгыр, глядя в сторону пруда, где Мэнно, инструктируемый Мереридом, теперь пытался бросить камешек по воде так, чтобы тот несколько раз подпрыгнул прежде, чем утонуть. Фергус покосился на сына. — Откуда ты знаешь? — спросил он, но мальчик лишь рассеянно пожал плечами. — Знаю, — туманно ответил Эмгыр, и Фергус почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Должно быть, в том, что его сын то и дело предугадывал некоторые события, не было ничего удивительного. Пророчества Ежика обычно касались каких-то обыденных вещей — он точно знал, к примеру, что на завтрак вместо ячневой каши получит хлебцы с медом, потому что глупая кухарка не уследила за молоком и не успела вскипятить новую порцию до точно определенного часа трапезы юного наследника. Эмгыр предугадывал погоду — однажды летом предсказал, что затеянная Эренвалем игра в живые шахматы в саду не состоится, потому что с утра зарядит дождь, хотя накануне небо было безоблачным. Принц предрек гибель большого молодого гончего пса — и сам так расстроился из-за собственного предсказания, что начал горевать по собаке еще до того, как лесничий сообщил, что зверюга на охоте попала в браконьерский капкан, и пришлось ее добить. Фергус знал, в чем именно крылась причина этих пророчеств — Эмгыр был не обычным ребенком, он должен был родиться не просто одаренным, но исключительным, как рассчитывал мастер Риннельдор. И сейчас эта исключительность начинала проявляться. Сын унаследовал свой дар у отца — и Император ждал теперь, что Знающий, до сих пор едва ли замечавший Эмгыра, наконец возьмется за его обучение. Однако Риннельдор безмолвствовал, а Фергус, получая все больше подтверждений таланту сына, тем не менее всякий раз чувствовал смутную тревогу, когда мальчик выдавал свое очередное пророчество. — К нам приедет его друг, — немного помолчав, продолжил Эмгыр, и на этот раз Фергус посмотрел на него пристальней — если об отказе Дагорада приехать его не по годам умный отпрыск еще мог догадаться — за последний год король то и дело присылал письма примерно одинакового содержания — то это уже было настоящим пророчеством. Строчку о том, что место правителя в цинтрийской делегации на празднике в честь принца займет один из его советников, Фергус прочитал всего минуту назад, и это было неожиданной новостью. Похоже, Дагорад, так и не ставший отцом долгожданного наследника мужского пола, решил потянуть время, не жечь мосты и вместо себя отправить в Нильфгаард своего представителя, которому, судя по всему, предстояло остаться в столице на неопределенный срок и служить Императору. Этого Эмгыр знать никак не мог — но поди ж ты, все же узнал. — Тебе это приснилось? — осторожно поинтересовался Фергус — о своих способах добычи информации сын предпочитал помалкивать, но отец не терял надежды его расколоть. Мальчик покачал головой. — Я просто знаю, — упрямо ответил он. Нужно было сделать это гораздо раньше — вызвать мастера Риннельдора на откровенный разговор уже в тот момент, когда Фергус впервые догадался, что его сын мог прозревать будущее — пусть, банальное и недалекое, но, должно быть, проявление таланта и должно было начаться с малого. И откладывать этот разговор дальше Император был больше не намерен. Вечером, когда со всеми делами было покончено — Фергус сообщил Совету о намерении Дагорада прислать знатного вельможу для постоянного представительства Цинтры в Нильфгаарде — правитель направился в покои мастера Риннельдора. Он знал, что застанет его в одиночестве — Эренваль все же уступил восхищению одной из придворных барышень, и каждый вечер теперь проводил на свиданиях с ней в городе, а Яссэ, предоставленный самому себе, практически поселился в библиотеке и, как сообщали Фергусу, отчаянно бился со старинными непереведенными фолиантами на офирском языке, постигая одновременно и заморскую лингвистику, и заморские магические премудрости. Знающий обнаружился на небольшом открытом балконе — он не верил в астрологию, но, если выдавалась безоблачная ночь, часто выходил сюда или в парк, чтобы посмотреть на звезды. Фергус, ничуть не смущенный задумчивым видом мастера и царившей вокруг него атмосферой многозначительной тайны, начал свой разговор в лоб, без лишних обиняков. — Думаю, мастер, время пришло. Риннельдор наградил его безразличным взглядом — даже на созвездие Рыцаря он до этого смотрел с большим интересом. — Думаю, вы ошибаетесь, — ответил он спокойно, видно, сразу догадавшись, о чем Фергус вел речь. — Вы сами говорили мне, что обучать тех, кто наделен моим даром, нужно с раннего возраста, иначе момент будет упущен, — продолжил Фергус настойчиво — в иных обстоятельствах он, вероятно, мог бы просто приказать эльфу что-то сделать. Тот состроил бы недовольную мину, но подчинился. Однако в вопросах магического обучения дело было не во власти Императора, а в компетенции учителя, и потому мнение Знающего имело больше веса, чем воля владыки. Но Фергус намерен был не подчинить Риннельдора, а переспорить его. — Мой сын еще, конечно, весьма юн, — твердо продолжал Фергус, — я не знаю, с каких лет эльфы начинают учиться магии. Но если бы вы хотя бы присмотрелись к нему, испробовали его способности, направили их для начала… — Нет, — безо всякого выражения ответил Риннельдор и отвернулся. В груди Фергуса поднялась злость — мгновенно, как морская волна, готовая потопить императорский флагман. Он сжал кулаки, надвинулся на эльфа — тот не пошевелился. — Вы утверждали, что приступите к обучению моего сына, едва ли не в тот момент, когда он выйдет из материнского лона, — настойчиво продолжал он, пока старательно контролируя собственный голос, — говорили, что вся эта затея с его рождением была ради какого-то вашего эксперимента, ради его дара. И теперь отказываетесь даже смотреть на него? — Разве вы не получили от этого эксперимента того, чего хотели? — Риннельдор упрямо созерцал звезды над головой, — вам было наплевать на мои мотивы — вы хотели наследника. Да, его рождение сопровождалось настоящей трагедией, которую я предотвратить не смог. Но ваш сын здесь, с вами — он жив, здоров и растет. Наймите ему больше учителей, если вам угодно, пусть изучает иностранные языки, Старшую речь и руны — в этом я ему не помощник. Затем будет полезно постичь основы магического искусства, теорию прежде практики. Пусть попробует преуспеть в этом, а потом уже, возможно… — Мастер, — решительно оборвал его Фергус, — вы лжете мне. Риннельдор опустил взгляд и посмотрел на него в упор, пару мгновений словно боролся с собой, а потом, вздохнув, покачал головой. — Хотите правды — извольте, — выговорил он медленно, точно через силу, — я не хотел начинать этот разговор до того, как у мальчика начнется созревание — иногда это влияет на магический потенциал, и очень сильно. Но раз вы настаиваете…- эльф сделал еще одну долгую паузу, горько улыбнулся, — тяжело признаваться в собственных промахах — мне, может быть, больше, чем вам. Я обследовал мальчика в первый месяц его жизни — провел все необходимые опыты, пока из-за траура мне никто не мешал. И мои выводы оказались неутешительными. Эмгыр пуст. Фергус удивленно моргнул, и ему даже не пришлось переспрашивать, мастер продолжил сам: — В нем, как и в его матери, нет и следа магического ядра. Он совершенно не способен к магии. Умен и талантлив — безусловно. Но пуст. А это значит, что, реши я даже приняться за его обучение, ничего бы из этого не вышло, кроме напрасно потраченного времени — и его, и моего. — Но он предугадывает события! — с неожиданно досадливым жаром возразил Фергус, — он знает, что произойдет, предсказывает будущее. Как же это возможно, если вы правы, и магического ядра в нем нет? Риннельдор, задумавшись на секунду, пожал плечами. — Может быть, он даже сообразительней, чем я думал, — ответил он наконец, — зачастую аналитические способности кажутся пророческим даром тем, кто не видит всех субъектов и предикатов и не в состоянии свести их в правильный силлогизм. На вашем месте я нашел бы для мальчика хорошего учителя по логике и риторике, и не тратил сил на его попытки постичь магию. — Нет, тут что-то не так, — упрямо тряхнул головой Фергус, — некоторые вещи из тех, что он предсказал, невозможно было вычислить логически! Как можно было просчитать гибель Волка? Или то, что Дагорад пришлет вместо себя советника? Эмгыр еще даже не знает, что такое дипломатия. Риннельдор тихо хмыкнул. — Вы недооцениваете его, Ваше Величество, — заявил он, — или недостаточно тщательно подбираете слуг. Хорошая разведка — еще один способ показаться всем пророком. — Я не верю, — Фергус опустил руки и невидящим взглядом уставился вниз, на расцвеченный желтыми всполохами фонарей сад. — Увы, с этим я ничего не могу поделать, — пожал плечами Риннельдор, потом, словно ухватившись за внезапно возникшую мысль, вздохнул, — однако на вашем месте я не стал бы расстраиваться. Возможность реализовать магический потенциал моего эксперимента — раз уж он вас интересует больше судьбы родного сына — еще есть. Вы сказали, король Дагорад снова отказался приезжать — выходит, и сватов от него ждать не следует? Фергус раздраженно передернул плечами — ответа на этот вопрос он не знал. — Ну, конечно, — выстроил правильный силлогизм Риннельдор самостоятельно, — Его Величеству не охота выдавать пока единственную дочь за наследника Нильфгаарда, тем самым буквально преподнося Цинтру Империи на блюде. Муж принцессы станет королем — таков их закон. Но если бы вам удалось настоять на своем, все же договориться о браке… Император с любопытством воззрился на эльфа, и тот спокойно выдержал его взгляд. — Теперь вас заинтересовали матримониальные планы, касающиеся моего сына? — переспросил Фергус, — почему? — Мне все равно, кто будет править Цинтрой, — отмахнулся Риннельдор, — даже если у Дагорада и его жены, которые еще довольно молоды даже по человеческим меркам, родится долгожданный сын, а принцесса Калантэ останется просто платой за военный союз, на мои исследования это никак не повлияет. Я долго изучал кровь Его Величества, и пришел к выводу, что, пусть Эмгыр и не обладает магией, он все еще может стать тем, от чьего семени родится источник той самой силы, которую я искал. Он, как и его мать — идеальный материал для этого. А принцесса Калантэ — вторая часть этой головоломки. В ее крови — я почти в этом уверен — спит верный потенциал. — И что же? — Фергус чувствовал, что разговор со Знающим решительно заходил куда-то не туда, в ту область, в которую Императору совершенно не хотелось лезть, чтобы не нарваться на неизвестных монстров, — я должен женить моего сына на цинтрийской принцессе ради ее магических способностей? — Предпочтительным был бы союз со следующим поколением потомков Дагорада, — деловито ответил Риннельдор, и впервые за вечер в тоне его послышалась настоящая — пугающе искренняя — увлеченность, — я предполагаю, что принцесса Калантэ в состоянии произвести на свет так называемого Истока. Но идеальным условием воспроизведения нужного гена был бы союз не второго даже, а третьего поколения. — Выходит, мне нужно дождаться, чтобы Катишка обзавелась внучкой — и вот на ней женить моего сына? — Фергус и сам не верил, что произносил это вслух. — Примерно так, — развел руками Риннельдор, и Фергуса затошнило. — Достаточно, — сглотнув, выговорил он и под ехидным взглядом Знающего поспешил ретироваться. Только в тиши собственной спальни Фергус начал догадываться, что эльф попросту обманул его, запутал, закидал возмутительными теориями — и все для того, чтобы отделаться от Императора. Он решил, однако, пока не возвращаться к этому неприятному разговору с Риннельдором, оставить его в покое — и вправду найти для Эмгыра учителя по логике. Этот совет из всех, что выдал Знающий, был, пожалуй, единственным по-настоящему толковым. К очередному дню рождения наследника в Нильфгаард прибыл посланник короля Дагорада — князь Генрих Франко, оказавшийся, как ни странно, назаирцем по происхождению. Только познакомившись с ним, Фергус смог оценить всю продуманность жеста короля. Юный князь — едва ли на пару лет старше своего владыки — был не просто обаятелен, умен и чертовски хорош собой, его назначение и будущая работа в Империи должны были благотворнейшим образом повлиять на складывавшуюся обстановку. Князь Генрих рассказал, что его мать — назаирская графиня — вышла замуж за цинтрийского дворянина и переехала вслед за мужем на север, но в южном королевстве у нее осталось достаточно родственников — все, как один, влиятельные люди. И с уверенностью можно было сказать, что юный Генрих пришелся в Империи очень ко двору. Уже к осени был заключен чрезвычайно важный договор с Назаиром, фактически обязавший королевство сделать Нильфгаард своим главным торговым партнером и военным союзником. Эта была не вассальная клятва, но для советников Фергуса разница оказалась почти незаметной. Назаир сохранил независимость, но всем соседям был подан четкий сигнал — в случае нападения тамошний правитель занял бы однозначную позицию. Однако о том, как прочно прижился князь Генрих в Империи, Фергус смог по-настоящему судить, когда тот явился к нему одним зимним утром и попросил руки прекрасной княжны Розалии. Император не без облегчения дал свое благословение на этот брак — он знал, что княжна давно потеряла надежду стать новой Императрицей. После того краткого свидания на празднике в честь четырехлетия принца Эмгыра она несколько раз пыталась повторить свой трюк, и поначалу Фергус даже с удовольствием велся на ее нехитрые, но очаровательные уловки — чаще, чем с другими дамами, танцевал с ней на балах, сопровождал ее на прогулках в дворцовом парке и назначал королевой турниров. Но дальше быстрых поцелуев и томных взглядов дело так и не зашло. После очередного письма от княгини Кароберты, в котором та, уже почти не скрываясь, вопрошала, когда же ждать приглашения на свадьбу, Император понял, что развлечения — развлечениями, а жениться во второй раз ему совершенно не хотелось. Розалия всем была хороша — кроме одного, самого главного недостатка. Она была не Лея. Пышную свадьбу сыграли в середине зимы, и в качестве подарка новобрачным Кароберта пожаловала Генриху и его супруге замок в Туссенте и одну из самых крупных виноделен. Розалия, заявив, что устала от Императорского двора, почти сразу отправилась на родину, чтобы начать хозяйничать в своих новых владениях, и Генрих, продолжавший занимать пост при Императоре, теперь время от времени надолго отлучался, чтобы составить жене компанию. Его главная миссия в Нильфгаарде, впрочем, к тому моменту была выполнена, и Фергус со спокойным сердцем предоставил ему столько свободы, сколько Генрих желал получить. Жизнь текла своим чередом. Эмгыр подрастал, и Фергус стал замечать — с некоторым сожалением — что мастер Риннельдор, похоже, оказался совершенно прав. Император все же сделал попытку приставить к сыну наставника-чародея, но тот лишь развел руками. Принц обладал многими талантами, блестяще учился иным дисциплинам, но к магии не имел ни расположения, ни способностей. Озарения его тоже случались все реже, и теперь и впрямь походили на логические умозаключения. И Фергус решил оставить сына в покое — сохранялась надежда, что, переступив порог полового созревания, Эмгыр все же смог бы раскрыть в себе магический потенциал — приглашенный учитель тоже с этим соглашался — но принц не интересовался чародейскими премудростями, а навязывать их ему было попросту бессмысленно. Так продолжалось до тех пор, пока из Боклера не пришло приглашение на торжество по случаю совершеннолетия младшей дочери Кароберты, княжны Франчески. Эмгыр явился в кабинет отца под вечер, когда тот, закопавшись в безусловно важных и большей частью неприятных письмах, помышлял уже о том, чтобы велеть Ардалю сжечь их в камине и вырваться на свободу. Мальчик неловко замер на пороге, деликатно кашлянул, и императорский адъютант, застывший на миг с очередной депешей в руках, учтиво поклонился ему. Фергус же поставил кляксу прямо на свежую подпись и, тихо выругавшись под нос, поднял на сына усталые глаза. — Еще полчаса, и я приду поиграть с тобой, — пообещал он рассеянно, и они оба знали, что это была бессовестная ложь. Эмгыр чуть больше месяца назад справил семилетие, но осознанности в нем уже было побольше, чем в некоторых взрослых. — Я хотел поговорить с тобой, папа, — серьезно сообщил он и многозначительно воззрился на Ардаля. Тот не двинулся с места — единственным человеком, чьи приказы он обязан был исполнять, оставался Император. Тот же, поразмыслив немного, махнул рукой. — Ступай, — велел Фергус адъютанту, — мы продолжим утром. — Дела следует завершить до отъезда, Ваше Величество, — попытался возразить Ардаль. — Значит, будем работать всю ночь, — отмахнулся Император, и верный помощник, не сдержав недовольной мины, все же ретировался. Эмгыр подошел к столу отца ближе, замер в паре шагов, опустил взгляд. Фергус выпрямился и ободряюще ему улыбнулся. — Спасибо тебе, Ежик, — сказал он совершенно искренне, — ты спас меня от страшной ошибки. Если бы не ты, я бы объявил всем этим королям войну разом — так они заколебали меня своими письмами. — Пожалуйста, — вежливо ответил Эмгыр. — Ну давай, выкладывай, — Фергус откинулся на спинку кресло и, похрустев плечами, потянулся, — с чем пришел? Мэнно хочет ехать с нами, и тебе без него будет скучно? Об этом тебе стоит поговорить с его матерью — она сейчас занята младшеньким, и не станет возражать. Эмгыр покачал головой. — Мы не должны туда ехать, — выговорил он очень четко, вскинув на отца серьезный взгляд черных глаз. Фергус нахмурился. — Мы не можем отказаться от приглашения, — возразил он, хотя в груди у него неприятно похолодело от подступившей, казалось, давно забытой тревоги, — княгиня Кароберта обидится, а я не хочу с ней ссориться. — Произойдет что-то плохое, — словно не расслышав его ответа, продолжал Эмгыр, — я не знаю, что, папа, но мы должны остаться! Фергус поманил мальчика рукой — внезапно дрогнувшей. Тот подошел, привычно вскарабкался отцу на колени — Ежик уже был великоват для таких маневров, но от этой привычки пока не готов был отказаться. — Объясни толком, — попросил Фергус, пригладив тугие колечки кудрей сына, — что случилось? Ты что-то узнал? — Я, — мальчик потупился, — я не могу сказать, но ты должен мне поверить, папа! Случится беда! — Со мной? — Фергус понимал, что, будь дело в логических способностях мальчика, говори он о чем-то, до чего сумел догадаться, Эмгыр убеждал бы его иначе — привел бы доводы, объяснил причину своего беспокойства. То же, что происходило сейчас, больше всего походило на пресловутое пророчество. — Не знаю, — Эмгыр шмыгнул носом, — может быть. Не знаю, папа. — Может быть, ты сам хочешь остаться? — предложил отец терпеливо, хотя от беспокойства его пробрала непрошенная дрожь, — скажем, что тебе нездоровится — Франческа все поймет. — Скажем, что и тебе нездоровится! — поспешил ухватиться за соломинку сын, — что ты заболел и не можешь ехать! Фергус задумался на секунду, потом все же покачал головой. — Этот визит очень важен, — попытался он объясниться, — княгиня и так злится на меня до сих пор за то, что я не женился на Розалии, а ее поддержка нужна мне, как никогда. Ты же видишь все эти письма? — Император кивнул на забытый ворох бумаг, — сейчас — больше, чем прежде — мне важен каждый союзник, каждый друг. А Кароберта — одна из важнейших из них. Боюсь, я не могу отказаться. Но ты… — Нет, — Эмгыр снова шмыгнул носом, но потом решительно глянул на отца, — я поеду. — И в его тоне ясно прозвучала клятва защищать отца от неведомой беды, — если так нужно — лучше я буду с тобой рядом! Фергус вздохнул. — Пойми меня, мой мальчик, — сказал он очень серьезно, глядя Эмгыру в глаза, — мы с тобой — не просто люди, мы не можем распоряжаться своим жизнями и своим временем так же свободно, как все остальные. Я — Император, и для меня долг важнее личных интересов, — «и непонятных предсказаний» — чуть было не добавил он. — Император, — тихо повторил Эмгыр, а потом, соскользнув с его колен, не оборачиваясь, пошел прочь из кабинета. В Боклере их встречали не просто, как почетных гостей — но, как дорогих и долгожданных родственников. Похоже было, что княгиня Кароберта забыла уже о своей обиде — и теперь старательно демонстрировала «драгоценному племяннику», что не держала на него зла. Она была мила с Эмгыром, обняла его, как любимого внука, поинтересовалась, чем бы тот хотел заняться, пока взрослым было не до него, и Ежик вежливо спросил, был ли при дворе кто-то, с кем он мог бы поиграть. Оказалось, что на праздник Франчески прибыло достаточно рыцарских отпрысков, и юный принц не остался в одиночестве. Фергусу показалось даже, что, очутившись в обществе веселых туссентских мальчишек и девчонок, он напрочь забыл о своем странном тревожном прозрении. Для него же самого начался бесконечный процесс приветствий всех взрослых, явившихся на торжество. Фергус и Кароберта приняли рыцарский парад, и каждый представитель славных туссентских гербов засвидетельствовал Императору свое почтение. На праздник к сестре прибыли, конечно, и остальные дочери Кароберты. Маргарита, обучавшаяся в Военной Академии, входила в почетный караул Императора, но, оказавшись в родном княжестве, казалось, растеряла всю свою торжественную серьезность. Она на глазах превратилась в беззаботную девчонку, которую помнили стены Боклерского дворца, и метаморфоза эта, похоже, очень порадовала княгиню. Она шепнула Фергусу, что подобрала для средней дочери достойного рыцаря в мужья, и намеревалась совершить помолвку после праздника Франчески. Император сомневался, что Маргариту обрадовало бы такое решение матери, но, ради взаимной дружбы, намеревался поспособствовать будущему союзу. Розалия приехала в Боклер одна, без Генриха — тот еще месяц назад был послан в Назаир и отстаивал там сейчас интересы Императора. Фергусу стало даже немного неловко за свой приказ теперь, когда он узрел княгиню Франко впервые с того дня, как она вернулась в Туссент. Розалия выглядела цветущей и блистательной, как всегда, а еще — прямо-таки чрезвычайно беременной. Ее отороченное золотом платье цвета яичной скорлупы так красноречиво подчеркивало ее положение, что Фергус подумал даже, что княгиня намеревалась злорадно продемонстрировать несостоявшемуся жениху, от чего именно тот отказался. Император, впрочем, ограничился сердечными поздравлениями, а княгиня Кароберта в свою очередь недовольно заметила, что дочери не следовало совершать столь долгий путь из собственного замка в столицу даже ради дня рождения младшей сестры. — О, матушка, — ответила ей Розалия, беззаботно махнув рукой и послав Фергусу удивительно многозначительный взгляд, — не могла же я пропустить визит Его Величества. Мы ведь так давно не виделись! К большому удивлению Фергуса, среди гостей, прибывших в Боклер, не хватало еще одного отпрыска княжеского семейства. Кароберта пояснила, что Филипп и его супруга задерживались по каким-то неизвестным княгине причинам, и должны были почтить их своим присутствием позднее. Впрочем, ни к началу турнира в честь юной княжны, ни к вечернему балу Филипп так и не явился. А Фергус в глубине души испытал по этому поводу трусливую радость. Отчего-то ему начало казаться, что мрачное пророчество сына касалось именно Филиппа и скандала, который тот мог бы спровоцировать. Когда в самом конце праздника в небо над Боклерским замком вознеслись грозди яркого фейерверка, Розалия, до сих пор буквально царившая в изысканном обществе гостей, подошла к Фергусу и, подхватив его под локоть, предложила ему прогуляться по саду. Императора на миг охватило странное чувство узнавания — но он тут же отогнал от себя подозрения, что Розалия вновь намеревалась затащить его в ближайший куст и поцеловать. Для дамы ее положения это было бы не просто неприлично, но просто глупо. Потому он согласился. Они неторопливо шли по тропинке, ведущей к речной лагуне, где на гладкой поверхности воды покачивались расцвеченные огнями изящные резные лодочки. Откуда-то со стороны дворца лилась музыка и слышался смех. Розалия шагала неспешно, но без той неуклюжей тяжести, с которой Лея прежде проходила короткий путь от постели до уборной. Княгиня была словно создана для того, чтобы носить дитя и дарить жизнь — в ее движениях чувствовалась самодовольная плавная легкость, точно большой живот ничуть ей не мешал, и она, если бы захотела, могла бы пуститься в пляс и утянуть за собой Фергуса. — Вы прекрасно выглядите, — решил Император отвесить самый банальный комплимент, который только пришел ему в голову, и Розалия снисходительно рассмеялась. — Все мне это говорят, — пожаловалась она, — а за спиной шепчутся, что, мол, матушка моя в таком же положении выглядела стройнее. Знатным дамам не полагается так явно демонстрировать будущее материнство — приличней всего сидеть дома взаперти, но, если уж являться на публике, то в таком наряде, чтобы окружающие ни о чем не догадались. Но мне скрывать нечего, — она быстрым ласковым жестом огладила прикрытый шелковыми юбками живот. — Генрих, должно быть, просто счастлив, — разговор, пожалуй, выходил еще более неловким, чем тот, что они вели в императорском дворцовом парке три года назад, и Фергус, едва начав его, уже от него устал. — Генрих счастлив, — подтвердила Розалия, — я обещала, что подарю ему множество наследников — нас у матушки четверо, сами знаете. В ее тоне сильнее, чем в словах, что она произносила, слышался злорадный намек — Генриху досталось то, что могло бы достаться Фергусу, и Эмгыр, вероятно, сейчас уже жил бы в окружении сводных братьев и сестер, а Империя с благодарностью возносила бы свою правительницу, так щедро дарившую ей наследников. — Странно, что Филипп так и не явился, — решил Фергус сменить тему, и Розалия недовольно хмыкнула. — Мой брат избегает являться матушке на глаза, — ответила она с достоинством, — княгиня не одобряет его выбор супруги. Оказалось, что Линетт, эта прекрасная полуэльфка, бесплодна, как побитая морозом лоза. Я слыхала даже, поговаривают, что она — переодетый юноша. Но скорее уж Филипп просто не разобрался, с какой стороны приступать к делу. Неожиданно для себя Фергус фыркнул и рассмеялся — ехидство Розалии, направленное на брата, было куда приятней, чем сосредоточенное на нем одном. Они свернули с основной тропы, и через мгновение Фергус понял, что Розалия все же завела его в самую безлюдную часть сада — туда, докуда не долетали даже звуки музыки и голосов. Княгиня остановилась и повернулась к спутнику лицом. Тот неловко замер, мысленно благодаря судьбу, что из-за вставшего между ними внушительного препятствия, скрытого за струящимся шелком, Розалия не могла придвинуться к нему слишком близко. Она, однако, смотрела Императору прямо в глаза. — Я должна сказать вам что-то очень важное, — понизив голос почти до шепота, произнесла княгиня, и Фергус сглотнул. Реши она сейчас начать признаваться ему в любви, он просто не нашелся бы, что ответить. — Готовится заговор, — выговорила Розалия едва слышно, и в первый момент Император даже не сообразил, что именно она сказала, — я не знаю подробностей, не знаю, что именно произойдет, и кто в этом замешан, но нет сомнений — мою мать собираются убрать. — Убить? — хрипло переспросил Фергус, теперь пристально глядя на княгиню сквозь полумглу. Та передернула плечами. — Не знаю, — ответила она, — я надеялась, что вы сможете предотвратить это, Ваше Величество. Моя мать…- она вдруг осеклась, глянула куда-то через плечо Фергуса и одними губами сложила «Мы не одни». Император попытался прислушаться, уловить то, что расслышала княгиня, и не смог. Розалия же, вдруг рассмеявшись, снова перехватила его локоть и потянула куда-то в сторону, щебеча на ходу, что пирожные на празднике просто чудо, как хороши, и ей необходимо съесть их еще дюжину немедленно. Выбираясь из кустов на тропу следом за ней, Фергус краем глаза и впрямь заметил чей-то силуэт, быстро скрывшийся в тени. За ними следили — а он даже не заметил этого, утратив бдительность. Когда праздник был наконец закончен, Император, памятуя о словах Розалии, не решился оставить их без внимания. Он подозвал к себе Ардаля и распорядился организовать ненавязчивое наблюдение за окружением княгини, благо верных ушей и глаз при ее дворе было предостаточно, а сам решил на следующий день вновь поговорить с Розалией и расспросить ее поподробней. Наутро, впрочем, к традиционному семейному завтраку княгиня Франко спустилась с недовольным усталым видом, совсем непохожая на себя накануне. На вопрос матери пожаловалась, что не спала всю ночь, и получила от той наставительный комментарий, что, мол, не следовало так налегать накануне на сладкое. Похоже, Розалии и впрямь нездоровилось, потому что едкого ответа Кароберта от дочери так и не дождалась. Во время трапезы Розалия, за которой Фергус пристально наблюдал исподтишка, надеясь сразу после завтрака пригласить ее прогуляться наедине, не притронулась к еде на своей тарелке, а потом и вовсе, с неожиданным трудом поднявшись из-за стола, извинилась и удалилась в свои покои, куда еще через некоторое время был вызван придворный лекарь. В компанию Фергусу на прогулке в саду, таким образом, досталась сама княгиня Кароберта. Император не знал, стоило ли начинать с ней разговор о подозрениях Розалии — от Ардаля пока не было никаких известий, а сеять панику на ровном месте Фергусу не хотелось. — Надеюсь, с вашей дочерью все будет в порядке, — заметил он, когда под руку с княгиней неторопливо шествовал меж цветущих розовых кустов, поглядывая на суетящихся тут и там слуг, устранявших последствия вчерашнего празднества. Несмотря на свою тревогу, Фергус и впрямь вдруг забеспокоился о Розалии. Он прекрасно понимал, что творилось сейчас в ее покоях, и его собственный опыт подобных событий был чрезвычайно трагическим. Кароберта же лишь величественно покачала головой. — Моя дочь пошла в меня, — самодовольно ответила она, словно тоже — следом за Розалией — на что-то тонко ему намекала, — наш род славится крепким здоровьем и плодовитостью. Так что самое страшное, что с ней может случиться — это то, что сегодня на свет явится мальчик. — Ну мальчики — это не так уж плохо, — решил отшутиться Фергус. Кароберта немного надменно посмотрела на него. — Ваш сын — просто чудо, — сообщила она безо всякого чувства, — но так везет далеко не всем. Фергус уже начал подыскивать остроумный ответ, который не задел бы чести славной княгини — злословить и шутить над Филиппом, видимо, имела право она одна — но внезапно все вокруг словно враз потускнело. Кароберта остановилась и удивленно огляделась по сторонам. Когда они выходили из дворца, солнце, преодолевшее зенит, светило так ярко, что приходилось щуриться, глядя на поверхность реки, а в высоком нежно-голубом небе не было видно ни облачка. Сейчас же потемнело, как перед грозой, и Фергус, почувствовав, как чаще в тревоге забилось сердце, поднял глаза вверх. Свет солнца почти мгновенно ослепил его, Императору пришлось отвернуться, но он успел заметить, как на круглый золотой диск неторопливо, но неумолимо наползала черная тень. Он услышал, как слуги вокруг начали громко переговариваться, кто-то даже вскрикнул, а Кароберта, сильно сжав руку Фергуса, прильнула к нему всем телом. Тьма наползала, захватывая все вокруг. Прежде сиявшие свежей зеленью листья розовых кустов поникли и посерели, белые головки цветов начали съеживаться, закрываясь, а мгла наступала и ширилась. Фергус услышал, как княгиня начала что-то бормотать и через мгновение понял — она молилась Великому Солнцу — но, видимо, светило не слышало ее молитв. Опустилась тьма. Какая-то женщина в нескольких шагах от них заплакала, запричитала в голос, и на какой-то миг Фергусу показалось, что солнце больше не явится. Произошло то, чего боялся Эмгыр, то, к чему отец не прислушался. Впрочем, останься они дома, как бы это повлияло на произошедшее? Казалось, прошла целая вечность до того, как мгла начала постепенно редеть, рассеиваться, отползая прочь, хотя на деле, должно быть, иссякло лишь несколько минут. Кароберта ослабила хватку, и только сейчас Фергус понял, как крепко она сжимала его руку — к онемевшим пальцам с неприятным покалыванием приливала кровь. А свет, меж тем, возвращался. Еще минута — и вновь засияли на солнце раскрывшиеся розы, блики заискрились на водах реки, но женщина неподалеку все плакала, твердя что-то неразборчиво. — Вернемся, — уже овладев своим голосом, распорядилась Кароберта, и Фергус не стал с ней спорить. Возникшую из-за странного явления суматоху, воцарившуюся во дворце, княгиня обуздала несколькими резкими приказами — ее рыцари и придворные привыкли подчиняться слову владычицы, и, лишь увидев ее спокойствие, успокоились сами. Кароберта велела объявить, что выступит вскоре перед жителями Боклера с речью, чтобы предотвратить панику в городе, и эту весть понесли в город быстроногие гонцы. Фергус же поспешил отыскать Эмгыра — тот с самого утра командовал сколоченной накануне маленькой армией новых юных последователей, и для них, похоже, внезапная тьма была скорее событием увлекательным, чем страшным. Они теперь искали объяснений, строили теории, но без лишней тревоги — просто, чтобы докопаться до истины. Убедившись, что с сыном все в порядке, Фергус вернулся к Кароберте, уже отдавшей все нужные распоряжения, и подоспел к ней одновременно с Маргаритой. Младшая княжна сияла и, казалось, даже не заметила исчезновения солнца с неба на несколько минут — должно быть, в покоях Розалии заблаговременно задернули все шторы. — Разрешилась, — торжественно объявила Маргарита матери, и та воззрилась на дочь в нетерпении. Княжна же выдержала долгую театральную паузу и лишь после этого закончила: — Девочкой. Розалия говорит, что назовет ее Сильвией Анной. Фергус заметил, как напряженный силуэт Кароберты в мгновение ока сник, точно из тела княгини разом вытекло все напряжение и страх за дочь, которые до сих пор она прятала за раздраженными замечаниями. — Мы пойдем к ней, — сообщила княгиня Маргарите, потом, глянув на Фергуса, добавила: — с вашего позволения. — и тот, широко улыбнувшись, щедро махнул рукой.