На пути к лучшему миру

Это утро было просто превосходным. Гарри немного отогрелся в доме, позавтракал нормальной, человеческой едой, которую без всяких угрызений совести позаимствовал из холодильника Дурслей, и теперь вальяжно раскинулся на стуле дяди Вернона с чашкой свежесваренного кофе и сигаретой. В Литлуингинге никто не слышал о какой-то там войне, тем более в мире волшебников, здесь все было на редкость тихо, спокойно и умиротворено. Он с удивлением разглядывал интерьер кухни, почти не изменившийся за эти годы, вспоминая, как, будучи мальчишкой, вечно мыл здесь посуду, готовил завтраки, убирался под строгим надзором тетки, а если ему случалось уронить и разбить тарелку, или что-нибудь сжечь на плите, то ему тотчас же больно прилетало по рукам. Потом еще несколько дней Петуния оскорбляла и унижала его, называя последним криворуким паршивцем, который «нарочно разбил чашку из моего любимого сервиза!». Безусловно, эти эпизоды его жизни не шли ни в какое сравнение с теми, которые ему пришлось пережить в Хогвартце. Но все-таки, когда он пытался убить Воландеморта, его практически никто не травил и не оскорблял. В школе у него было намного больше уважения — как от учителей, так и от сокурсников. Последние, безусловно, частенько его побаивались и называли сумасшедшим, но на такое Гарри никогда по-настоящему не злился, потому что не считал это чем-то предосудительным. Дамблдора тоже нельзя было назвать нормальным, а ведь он, в свою очередь, был величайшим волшебником. И тем более, в школе он всегда был с Драко, и, несмотря на постоянные препирания, они никогда не оскорбляли друг друга всерьез. Гарри думал о Снейпе. И о своей матери. О том, как они, вероятно, дружили когда-то, хотя ему очень тяжело было представить своего бывшего учителя ребенком. В голове просто не укладывалось, что нынешнему директору школы могло быть… так мало лет. Хоть когда-нибудь. И что он вообще мог дружить, хоть с кем-нибудь. И тем не менее, он сам поражался тому, насколько сильно успел привязаться к не самому обаятельному и доброму профессору из всех, просто зная, что тот когда-то был связан с его родителями. И тут же ему вспомнилась тетя Петуния — совершенно не похожая на Лили, которую он видел в Еиналеж на первом курсе, в воспоминаниях Снейпа и на фотографиях в альбоме Сириуса. У его матери были мягкие, но очень красивые черты лица, темные рыжие волосы, не как у Уизли, а благородного, почти медного оттенка. Желтоватые веснушки — их почти не было видно, ямочки на щеках, когда она улыбалась, и большие изумрудные глаза, обрамленные светлыми ресницами. Из фотографий он знал, что его мама была веселой и очень легкой по характеру женщиной, невероятно обаятельной и талантливой. В такую попросту невозможно было не влюбиться, и даже Гарри, почти не обращавший на девчонок внимания, понимал это. Вдруг он подумал о том, что ни на одной из фотографий Мародеров он не видел Снейпа. Нет, он знал, что его отец и учитель друг друга не любили, и мог это понять, но почему его мать, такая прекрасная женщина, которую Северус — он знал это из его воспоминаний — любил больше, чем жизнь, чем все в этом мире, не приглашала своего друга? Подробностей этой истории он не знал, когда и почему Лили вдруг перестала общаться со Снейпом, и как они вообще сумели познакомиться, и почему она вышла замуж за Джеймса, если Северус так ее любил? В доме, в котором прошло его детство, отчего-то очень хорошо думалось именно об этом и Гарри позволил этим мыслям быть — и наталкивать его на тысячу вопросов. К своему отцу он тоже был привязан, но в меньшей степени. В основном потому, что Снейпу он не нравился, и даже рассказы Сириуса и Римуса не могли его разубедить. Они так часто говорили ему о том, что он ну просто вылитый отец, и как он при этом может интересоваться темной магией и любить кого-то из Малфоев, что его образ стал вызывать у него легкие приступы тошноты. Ему казалось, что Джеймс Поттер был бы крайне разочарован своим сыном, узнай, до чего тот докатился, и от этого чувства его лишь сильнее пробирала злость. «Ты ведь настоящий гриффиндорец, да, сынок? Стал наверное ловцом сборной, и хочешь пойти в авроры?» — примерно так он представлял себе слова Джеймса, глядевшего на него с живых фотографий. «Нет. Моим домом навсегда стал Слизерин, который принял меня, и где место моего лучшего друга и человека, который спасал мне жизнь много раз. Я стал Темным Лордом, расколол свою душу и съехал с катушек, а еще почти смирился с тем, что мне нравится разговаривать с твоим убийцей. Ну как, ты доволен?» Он знал, что нет. Внутренне Гарри боялся, что, будь Поттер-старший жив, он не простил бы его за все, что Гарри делал, делает, и собирается делать. От этой мысли становилось неприятно. Чтобы отвлечься, он вновь начал думать о матери и о Снейпе, и о ее сестре, которая, вероятно, что-то могла об этом знать. Поставив на стол чашку, он неспешно поднялся и, выдыхая клубы едкого дыма, прошел в коридор, где до сих стояли обездвиженные родственники, со страхом и паникой смотревшие на него. Вытащив палочку, Гарри махнул ей и тут же раздались вопли Петунии. — ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! РАСКОЛДУЙ МОЕГО МУЖА! ЧТО ТЫ С НИМ СДЕЛАЛ, МА… — Империо, — шепнул Гарри и тут же увидел, как та резко сникла и уставилась на него странным, испуганно-туманным взглядом, — идем, я хочу поговорить. Он слышал, как та послушно идет за ним — иначе и быть не могло. Сев обратно на место дяди, юноша кивнул ей, мысленно приказывая сесть рядом. Некоторое время он разглядывал ее, нервную, тощую, чуть-чуть постаревшую с того момента, как он видел ее в последний раз. Светлые волосы были еще не уложены и под империусом выражение лица Петунии хоть и было невообразимо глупым, но хотя бы не настолько неприятным, как обычно. Наконец, Гарри тихо произнес: — А теперь честно отвечай на все мои вопросы. Честно. Та медленно кивнула. — Итак… — Гарри задумался, решая, какой вопрос задать первым, и решил начать с начала. С самого начала. — Ты была сестрой моей матери… Лили. Лили Эванс. Почему ты ее ненавидела? — Потому что она была лучше меня, — даже под империусом Петуния дернулась, выражая презрительное негодование, — она была красивей! Она хорошо училась и у нее всегда все получалось! Ее все любили — просто так! Просто за то, что она была рыжей дурой и всем улыбалась! — Банальная зависть… — пробормотал ее племянник, закуривая вторую сигарету за утро, — а дальше? Точнее, ты знаешь, что она дружила с Северусом Снейпом? — Конечно знаю! Мы жили в Паучьем Тупике, на редкость скверном и совершенно не респектабельном районе! Наши родители были так же бедны, как и глупы! Они, видите ли, любили чудеса! Им некогда было зарабатывать деньги и мне приходилось разносить газеты, выгуливать чьих-нибудь мерзких собак, и всячески унижаться, чтобы самой заработать себе на приличное платье! Лили можно было этого не делать — она ведь была красавица! Целыми днями гуляла, занималась… странными вещами… Конечно, ведь ее совершенно не волновало то, как она выглядит! На ней и старое платье выглядело просто замечательно! А когда она познакомилась с этим… — тут ее рот скривился, — с этим сыночком пьяницы, таким мерзким противным оборвышем, она вовсе почти перестала появляться дома! Все знали, что его папаша только тем и занимался, что прикладывался к бутылке и поколачивал свою жену, все, все об этом знали! Но нет, Лили же у нас была добренькой! Она обожала всякое отребье! А когда она получила это дурацкое письмо из этой… этой дурацкой школы! И ее дружок! Наверняка уже давно спился, как его отец, и подох в канаве! Кулаки Гарри сжались от гнева, но он хотел услышать все подробности, поэтому смолчал и лишь злобно заскрипел зубами. Тетка же продолжала, повинуясь приказу: — Я тоже хотела в Хогвартц! Я тоже хотела быть волшебницей! Я хотела быть необычной! Но нет! Все всегда доставалось только Лили, я слышала всю свою жизнь только одно: Лили красавица! Лили умница! Лили волшебница! Лили такая талантливая! Она была лицемеркой, и я одна это знала! Она помыкала родителями, как хотела, они дарили ей подарки, на последние деньги, а я потом ходила в школу и упрашивала… хоть кого-нибудь поделиться завтраком, потому что у меня не было карманных денег! Я надеялась, что когда Лили уедет в свой этот… Хогвартц, то я никогда ее не увижу! Что родители наконец вспомнят о том, что у них есть и вторая дочь! Но нет, мамочка и папочка так гордились ей, они получали эти дурацкие письма от птиц, они рассказывали мне о том, как она хорошо учится и как у нее много друзей — конечно, она ведь всех обманула! — А я-то здесь при чем?! — закричал Гарри и, не выдержав, с силой ударил кулаком по столу прямо перед лицом тетки. — ТЕБЕ ЧТО, НЕДОСТАТОЧНО БЫЛО ТОГО, ЧТО ОНА УМЕРЛА?! ОТВЕЧАЙ НА ВОПРОС! — Когда моя сестрица померла вместе со своим отвратительным очкастым уродцем, я нарадоваться не могла! Я знала о том, что у нее был сын, но я думала, что его отправят в приют, или еще куда-нибудь, или заберут в этот… в этот мерзкий дурацкий Хогвартц! А тебя притащили к нам, с этим отвратительным шрамом! Мне стоило огромных усилий забыть тот ужас, в котором я жила всю жизнь, я вышла замуж за уважаемого, респектабельного человека, который полюбил меня! Полюбил! Меня, а не эту дуру! И я поклялась себе, что в моем доме тебе, мерзкому гаденышу, сыночку «ненаглядной Лили» не достанется ничего! Я хотела, чтобы ее сын жил так же, как я жила все эти годы с ней! Быть может, не приди тебе это письмо, ты вырос бы нормальным и знал, что такое жизнь! Что такое — быть никому не нужным! Не хватало еще, чтобы мой Дадли страдал из-за тебя и твоего присутствия! — Ты… — глаза волшебника сверкали так, что даже под заклятием тетка съежилась от страха, — ты…. Мерзкая подлая завистливая дрянь…. ЧТО Ж, ПОЗДРАВЛЯЮ! У ТЕБЯ ПРЕКРАСНО ПОЛУЧИЛОСЬ ДОКАЗАТЬ МНЕ, ЧТО Я НИКТО И НИКОМУ НЕ НУЖЕН! Еще один удар по столу. Чашка опрокинулась и со звоном полетела на пол, но Гарри не обратил на это ни малейшего внимания. — Ты… ты такая мелочная! Ты всего лишь завистливая уродливая дура, бесполезное, жалкое ничтожество! Ты всегда такой была и такой осталась! Я даже не знал о том, кем была моя мать, пока я не попал в Хогвартц, и разве я заслужил это?! РАЗВЕ Я ЭТО ЗАСЛУЖИЛ?! ЧТОБЫ МЕНЯ БИЛИ, МОРИЛИ ГОЛОДОМ?! ЧТОБЫ МЕНЯ НЕНАВИДЕЛИ?! — Да! Ты заслужил это, потому что ты — ее сын! — выдала Петуния против собственной воли — противостоять заклятию Темного Лорда было очень сложно. — ТОГДА ТЫ ЗАСЛУЖИЛА ЭТО, МРАЗЬ! КРУЦИО! Одно движение палочкой и тетка заорала от боли. Спохватившись, что соседи могут прибежать на ее крик, он остановился, наложив чары тишины на комнату, и снова продолжил. — Круцио, тварь! Петуния истошно орала от боли. Она упала на пол, опрокинув стул, и теперь корчилась в конвульсиях. Гарри мог ее убить. Очень и очень легко. Он мог просто произнести два слова, и тогда та, кто ненавидел его мать и не сожалел о ее смерти, кто ненавидел Снейпа, кто презирал его отца, кто, в конце концов, создал прекрасные предпосылки для того, чтобы Гарри в итоге вырос чудовищем, просто бы умерла. Ее смерть была бы мгновенной и даже не очень болезненной, но… Это было для нее слишком милосердно. Он не понимал, как, будучи взрослым человеком, можно травить и унижать РЕБЕНКА за собственные детские обиды. Вероятно, когда-нибудь он сможет ее простить… Через много-много лет, когда придет на ее могилу — но теперь в нем вскипала чистая ярость. За себя и за собственную мать, за те слова, что тетка много раз говорила о его родителях. Он не хотел ее убивать, но безумно желал, чтобы она мучилась до конца. Опустив палочку, он холодно посмотрел на женщину, которая рыдала у его ног, не в силах прийти в себя от шока и боли. — Ты молодец, Петуния, — голос его, высокий и чуть дрожащий, заставлял ее вздрагивать, — молодец… Ты была уверена, что я вырасту преступником. Убийцей… Вором… Алкоголиком, на худой конец… И ты была права. Ты приложила все усилия для того, чтобы я сам стал тем, кого ты будешь бояться и ненавидеть до конца жизни! Я — Темный Лорд! Я убил уже… дай сосчитать… пятерых! Да, я убил их! Убил! Потому что могу! — он вдруг истерично расхохотался и завыл, не в силах сдержать истерику. — ПОТОМУ ЧТО Я СВИХНУЛСЯ! Я, ЧЕРТ ПОБЕРИ, СВИХНУЛСЯ, ИЗ-ЗА ТЕБЯ! А знаешь… — тут он резко наклонился к ней и заглянул в глаза, красные от слез и ужаса, — я ведь тоже могу стать как тот, кто убил твою сестру… я убью его… А что потом может помешать мне уничтожить тебя и твой жалкий магловский мир, населенный такими же тварями, как ты?! Что?! — Д-д-д… — начала она, задыхаясь от слез. — ЧТО?! — рявкнул на нее Гарри. — Д-д-дадли! Н-не трогай Д-дадли! Умоляю! Убей л-лучше меня! Он вздрогнул. Внезапное воспоминание пробилось сквозь ослепившую его ярость. Воспоминание о смерти Лили. Когда Лорд Воландеморт стоял перед ней, вот так же, и просил отойти. А она кричала: «НЕТ! НЕ ТРОГАЙ ГАРРИ! УБЕЙ МЕНЯ, НО НЕ ТРОГАЙ ГАРРИ!» Что-то в нем дернулось в этот момент. И сломалось. Петуния Дурсль, которая всегда ненавидела его мать и его самого, после жесточайшей пытки круциатусом, который могли пережить даже далеко не все волшебники, рыдала на коленях перед ним и умоляла… не трогать Дадли. Своего единственного и любимого сына. И она готова была умереть за это… совсем как его собственная мать. Гарри замер. Глядя на нее дикими, безумными глазами, он выпрямился и отступил на шаг. Еще на шаг. И снова. До тех пор, пока не уткнулся в стол. Тот пошатнулся. Вдруг он нервно сглотнул и, сжав ладонь в кулак, так завопил, что Петунье пришлось закрыть голову, чтобы не оглохнуть. Он кричал от боли. От ярости. От беспомощности и невозможности изменить ВСЕ. Жизнь матери. Жизнь Снейпа. Свою собственную жизнь. И, попытавшись раскопать хоть что-то о матери, он пришел к тому же, с чего началась его жизнь. Но на этот раз он был совершенно по другую сторону — сторону Воландеморта. Он мог убить тетку. Мог пытать. Запытать до смерти, или до безумия. Это далось бы ему легко, как и любому Темному Лорду. Но… но у нее был сын. Пусть здоровый, мерзкий, противный сын, которого Гарри ненавидел. Но она любила его, быть может, как Лили любила бы его, Гарри, не умри она в ту ночь. Юноша осел на пол и, закрыв лицо руками, заплакал. Он снял заклятие с тетки и теперь та могла делать все, что угодно, но она продолжала сидеть на полу, тихо постанывая и вытирая слезы. Она то и дело смотрела на племянника, который мало походил на того мальчишку, которого она видела в последний раз. Сын ее ненавистной сестры, с глазами, как у нее… Восхитительные изумрудно-зеленые глаза, в которые влюблялись все без исключения. Эти глаза преследовали ее, вызывая злость, раздражение, а еще — обиду. Потаенную обиду, отравившую все. Теперь он вырос. Тот самый мальчишка, который неуклюже бил тарелки в ее доме и все портил своим присутствием. Тот, кому не было места ни в ее доме, ни в ее сердце. Ее племянник. Гарри Поттер… Гарри Эванс. Незаметно для нее он превратился в чудовище, и она, вероятно, была в большей степени ответственна за это. Быть может, заставь она себя тогда ненавидеть мальчика чуть меньше и не срывать на нем злость за свою жизнь — на самом деле, не особенно удавшуюся, он не сидел бы перед ней и не рыдал после того, как вломился в дом и пытался ее убить. В глубине души она не думала, что у него хватит духу. Она надеялась, что тот сбежит, рано или поздно, и никогда не вернется, похоронив вместе с собой ее ненавистное прошлое. Но он вернулся. Непонятно зачем, но, видимо, чтобы отомстить за все, что было сказано и сделано. Совсем как тот… — К-к-как Т-тот… Тот… — пыталась вспомнить она, но не могла. — Тот, кого… кого нельзя называть… — перестав плакать, тихо пробормотал Гарри. — Да… Да тетя. Я стал тем, кто… кто убил их. Стал. И с этим… ничего не поделать. — П-прости… прости меня… Гарри… — нервно икая и все еще морщась от болевого шока, пыталась извиниться она. — Не прощу… Никогда. — твердо отрезал он, медленно, с трудом разгибая ноги. Он прошел мимо нее и заметил, как она дернулась. Мельком посмотрев на тетку, он пояснил: — Я не убью их. И тебя тоже не убью. Они ничего не вспомнят и это будет самое нормальное утро. Как… как всегда в вашем доме. А я уйду. Мне… мне здесь не место. С этими словами он прошел к лестнице и поднялся наверх. Дадли все еще лежал в кровати, обездвиженный. Гарри прошептал заклинание забвения и снял магию оцепенения. Тот сразу обмяк и расслабился, забывшись сном. Немного постояв над ним, юноша нашел в его комнате карандаш, кусочек бумаги, и написал: «Люби свою мать, Дадли. Она готова была умереть ради тебя, в прямом смысле этого слова. И я мог убить тебя. Всех вас. Но я этого не сделал — потому что она умоляла. Темный Лорд Певерелл» То же самое, что и с кузеном, он проделал с дядей. Гарри левитировал его грузное тело в спальню и стер воспоминания, после чего снова спустился на первый этаж. Петуния дрожащими руками собирала осколки чашки и когда он вошел, она вздрогнула и сжалась в комок. — Спят. Но проснутся, — холодно успокоил он ее, — гарантирую. Если вдруг соседи слышали какие-то крики… Скажешь, что упала с лестницы. Я задержусь ненадолго, ровно на то время, которое требуется, чтобы помыться, постирать вещи и забрать кое-что у Дадли. Не его жизнь, не бойся. Та неотрывно смотрела на него, ничего не отвечая. Вздохнув, он покинул кухню и прошел в ванную. Довольно долго ему пришлось разбираться с новой стиральной машиной, но в конце концов он сообразил, что нужно делать. Можно было не бояться за зачарованный карман на джинсах — стирку с порошком он вполне выдерживал. Пока вещи стирались, Гарри залез в душ и наконец-то помылся. Внутри было тошно и пусто. Совершенно не так он представлял себе встречу с родственниками, и подумал, почти безэмоционально, о том, что его настоящее место в психушке. Он действительно стал очень похож на Реддла. Точнее, на того, кем Реддл в итоге стал. Но, впрочем, его это уже не волновало. Как и то, что будет с теткой и ее семьей. С ее сыном. И с ним самим. Жизнь оказалась удивительно остроумной, выстроив все таким образом.

«Бойтесь своих желаний, дети. Они имеют неприятное свойство сбываться»

Он желал стать Темным Лордом во что бы то ни стало. И он им стал. И ничего более желать не хотел и мог. Даже если мечта оказалась адом и за нее пришлось расплатиться кровью. Впервые Гарри побрился. Ему было непривычно сбривать только начавшие пробиваться усы — очень редкие, как и слабая щетина. Он не привык видеть волос на своем лице, и не желал, чтобы они там были. «Наверняка уже давно спился, как его отец, и подох в канаве!» Воспоминание о словах тетки резануло по сердцу моченой плетью. Снейп. Северус Снейп. Принц-полукровка. Вероятно, его отец был волшебником, ведьма не стала бы терпеть такого отношения. Как самая обычная магловка. Гарри провел бритвой по намыленной скуле — что-то защипало. Порез. Он ополоснул пену с бритвы. Снейп жил в Паучьем Тупике. Рядом с его матерью. Они дружили. И его жизнь тоже нельзя было назвать счастливой. Он мог понять, почему тот пошел в Пожиратели, и нисколько не осуждал его за это. Возможно, к этому его подтолкнула свадьба Лили с Джеймсом — Гарри не знал точного ответа на этот вопрос. И боялся, что уже не успеет спросить. Северус был великим волшебником. Для Гарри — уж точно. Они любили одну женщину, и им обоим было очень больно от ее отсутствия. И все же Снейпу было больнее, потому что… потому что он ее знал. Видел ее живой. Держал ее за руку. Играл с ней. Общался. Любил ее как человека, а не как… воспоминание. И самое удивительное, что именно он стал для него, Гарри, связкой со своей семьей. Сириус, лучший друг его отца, как и Люпин, не смогли завоевать сердце юного Темного Лорда. А Снейп, неприглядный, мрачный, и на деле очень несчастный профессор, такой же, как сам Гарри, сумел практически без труда, вопреки собственному желанию. Это казалось почти смешным. Но вместо того, чтобы рассмеяться, он снова заплакал. Он высушил свои вещи после того, как они были постираны. Петуния все это время провела наверху — с мужем и сыном. Гарри спер из гардероба кузена теплую куртку и шарф, которые были для него просто огромными и ему пришлось уменьшить их с помощью заклятия и перекрасить в черный — ярко-красный он не любил. Затем он заставил перекочевать большую часть содержимого холодильника к себе в карман, после чего понял, что пришла пора уходить. Ему не хотелось больше оставаться в этом доме. Еще ранним утром выходка казалась ему весьма забавной, но теперь… как всегда, это принесло лишь боль, отчаяние, и опустошение. Гарри закурил и, подозвав Зевса, запустил его в рукав. Юноша накинул мантию-невидимку и заглянул еще раз в кухню, чтобы снять заклятие тишины. И вдруг его взгляд зацепился за что-то, чего он не заметил, когда заходил сюда пару минут назад. Какой-то пожелтевший обрывок бумажки… с подписью. Он подошел и, перевернув его, вздрогнул. Это оказалась фотография, обычная магловская фотография. Немного размытая, потускневшая за все эти годы. На ней были изображены две девочки — старшая и младшая. Одна из них, очень красивая, рыжая, с растрепанными волосами и без двух зубов, счастливо улыбалась в камеру, показывая какой-то рисунок. А другая, постарше, с бледным и полным недовольства лицом, стояла рядом, спрятав руки в карманы поношенного сарафана, аккуратно заштопанного в нескольких местах. Сзади была надпись, немного размытая: «Мои любимые девочки: Петти и Лили. 1968 год» Гарри спрятал ее в карман и тяжело вздохнул. Единственная фотография с его матерью, которая еще осталась у него, вместо тех, которые были уничтожены вместе с домом Блэков. Он вышел из дома, когда уже рассветное солнце взошло высоко и спряталось под пасмурными тучами облаков. Сняв защиту рунического круга, он хотел было убрать и чары протего, но, подумав немного, решил оставить. Пожиратели вполне могли отследить его, и, хоть это и было маловероятным, все же возможность была довольно велика. А визита одного Темного Лорда Дурслям было уже вполне достаточно. Гарри не хотел трансгрессировать. Он, не оглядываясь, быстро зашагал по асфальтированной дороге, скрытый под мантией Смерти. Ему хотелось просто идти вперед, не обращая внимания на людей и машины, медленно проезжавшие мимо. Он думал о том, что сегодня произошло, о том, что сделал он и что сделала тетя Петуния. И понимал, что это, в сущности, уже ничего не меняет. Ничего. У него не было семьи, и Петуния никогда не пыталась ему эту семью подарить. Он знал это. В общем-то, Гарри всегда подсознательно чувствовал, что проблема большей частью не в нем. Но до конца не знал, правда это, или нет. В детстве ему было проще с этим смириться, потому что у него не было той силы, которая была сейчас. И он был намного добрее. Он сам не знал, на что толком рассчитывал, когда заявился в дом к своим родственникам, то ли хотел позабавиться, то ли отметить для себя окончание детства… Видимо все же второе. Отчего-то перед тем, как окончательно спустить свое безумие на тормоза, он хотел посетить то место, с которого все началось. Точнее, в котором он принял решение стать тем, кем стал. Еще до того, как получил письмо из Хогвартца и узнал о мире магии. И теперь он чувствовал, что связь с домом, в котором он вырос, а значит, и с детством, навсегда разорвана. Как и с тем, что он еще мог подразумевать под семьей. Гарри Поттер, самопровозглашенный Темный Лорд Певерелл, Властитель собственных страхов и ошибок, Лорд Весов и, как бы смешно это не звучало для него самого, Избранный, остался один, и теперь только двое людей связывали его с прошлым — Северус Снейп и Том Реддл. Одного он любил. И уважал. Второго уважал и ненавидел. Петуния сидела одна. Дадли ушел в школу — сегодня он значительно опоздал и сам не мог понять, почему. Вернон тоже в отвратительном настроении уехал на работу — он накричал на нее за то, что она не разбудила его, как и полагалось. Было уже около трех часов дня, а она все сидела на кухне, и пустыми глазами смотрела на то месте, где еще с утра сидел ее племянник. Она не знала, когда и куда он ушел. И не хотела знать. Лишь когда Дадли подошел к ней утром с запиской, Петуния вздрогнула и нервно пожала плечами, впервые не найдя ответов на вопрос сына. А с другой стороны, что она могла сказать? Что своими же руками сделала из своего племянника психованного маньяка, возненавидев его так же, как и сестру? Что она дала ему повод ненавидеть их? Что просто так и не смогла пережить свою обиду и величайшее разочарование, когда директор Хогвартца, некий Дамблдор, сурово ответил ей в письме, что она никогда не поступит в Хогвартц, потому что она не волшебница? Даже если она умна? Даже если она очень трудолюбива? Даже если она готова стараться больше, чем кто бы то ни было… Даже если все готова отдать ради того, чтобы стать хоть чуть-чуть похожей на Лили? Она не волшебница. Простая. Обыкновенная. Не нужная ни в том мире, ни в этом. Никому. Кроме себя… своего сына и мужа. Оглядываясь на свою жизнь, она поняла, что не смогла бы сделать по-другому. Лили — да. Лили была великодушна… Она простила бы всех. И ее тоже. Но… но она не была, как Лили. Так же, как всегда говорили родители: «она совсем на тебя не похожа!», подразумевая то, что у ее сестры легкий характер и звонкий смех. А у нее тройка по математике в обычной школе, и грязные от собачьих поводков руки. И теперь Петуния сидела на кухне, вспоминая зеленые глаза, полные такой страшной силы и злобы, что она теперь никогда их не забудет. Глаза ее сестры на бледном, болезненном лице с темными кругами и перекошенным от ярости ртом. Ее племянник курил, и на кухне все еще немного пахло табачным дымом — хоть она и проветривала кухню почти весь день. Это внезапно напомнило ей первую встречу с Северусом, когда Лили притащила его знакомиться с ней. Тот был тощий, совсем как Поттер, только еще ниже и более… вытянутый, что ли. С узким лицом, некрасивым, очень некрасивым. С черными глазами, которые смотрели зло и грубо на всех. На всех, кроме Лили. Он был одет в поношенные грязные брюки, явно ему большие, в нечто наподобие рубашки и то, что когда-то было мужским пиджаком. Длинные черные волосы сальными патлами свисали на бледное, почти лягушачье лицо. Уголки губ были искусаны почти до кровоточащих язв. На его фоне красавица Лили даже в самом старом и некрасивом платье выглядела как лучезарная принцесса. Тот таскался за ней везде, притаскивал цветы, которые она обожала, ловил для нее лягушек и птиц. И рассказывал ей о Хогвартце. Петуния как-то подслушала их разговор, и тогда узнала, что он тоже волшебник. Такой же странный, как и его сестра. И от него тоже пахло табаком, точнее, от пиджака его отца, она позже это узнала. Еще дешевым алкоголем и керосином. Ее мутило от этого запаха, и она не понимала, как Лили может так спокойно трогать этого грязного оборванца, не испытывая отвращения от его тощих лодыжек и сальных волос. И теперь ей подумалось о том, что племянник, даже будучи сыном того очкастого нахала, оскорбившего в свое время Вернона, уж слишком сильно смахивает на того, с кем когда-то дружила его сестра. Но эта мысль не застряла в ее голове надолго — все же Петуния не любила думать о странных вещах. Поттер ушел, она надеялась, что на этот раз — навсегда, и следовало приниматься за уборку и приготовление ужина.