Не то, чем кажется.

Когда Бяша, не дожидаясь, свернул за школу, Антона прошиб холодный пот. В голову лезли только нехорошие мысли о криминале, продаже наркотиков и чем ещё там занимаются за всякими подозрительными углами. Но он всё-таки засеменил за новым приятелем в яркой куртке, стараясь не упасть на льду. Словил взгляд обернувшегося Бяши, чему-то благодушно улыбающегося, и с такой же тревогой в сердце нагнал его. В глаза бросились надписи на обшарпанной стене — кто-то играл в виселицу, Бяша увековечил своё присутствие. Но взгляд быстро переметнулся на Рому. Тот стоял на уверенно раставленных ногах, с поднятым, слегка порозовевшим от мороза носом, с одной рукой за спиной. Антон поймал его почему-то шальной взгляд и отвёл глаза. Мысль о том, что в сжатой мальчишеской ладони лежит складной нож-бабочка смела все остальные, занимая главенствующее место в мнительной белокурой голове Антона, и на загривке, там, где шапка и волосы не прикрывали нежную кожу выступил холодный пот. Антон поёжился и заметался глазами с Ромы на Бяшу, который как раз подошёл ближе к Ромке. Они уставились друг на друга неожиданно сердито, будто и не братаны вовсе. Ромка поджал сухие губы и спросил, будто прочитав мысли: — что происходит? — ничего. Проветриваемся, на. Гуляем, — невозмутимо-насмешливо ответил Бяша, нарочито шаркая ногами. — проветривайся в другом месте! — Ромка взмахнул рукой и пошатнулся на льду, но устоял. — а мне и здесь нормально, — Бяша слишком довольно ухмыльнулся, уставившись на Рому, а потом перевёл взгляд на Антона, — да, куколка? "Куколка? Это он... мне?" Антон глупо сморгнул. Ситуация приобрела какой-то до обидного комичный оттенок. Как будто всё идёт по сценарию, по плану. Все играют свои роли, и только его не предупредили. Антон проследил глазами за Ромой, который слишком быстро для гололёда приблизился к Бяше, силясь найти ответы. — видишь?! Ты её напугал! — а тебе какое дело, говнюк? От изумления Антон не мог выдавить ни звука. Пока он только и делал, что хлопал ресницами, Рома уже схватил Бяшу свободной рукой за воротник и дёрнул. Бяша пнул его под колено, и завязалась нереалистично-киношная потасовка, где Рома участвовал только одной рукой. — пацаны... Антона прервал удивлённый вскрик Ромы. Он подскользнулся, взмахнул рукой и завалился назад, шлёпнувшись на свою же руку в сугроб, утащив за собой Бяшу. Оба непонятно завыли и началась настоящая толкучка. Когда Антон кинулся помогать или разнимать парней, Ромка уже отпихнул Бяшу и расстроенно потирал руку с мятым букетом подснежников. Антон замер в глупой полусогнутой позе, переводя глаза с сердитого Ромы на посмеивающегося и явно довольного собой Бяши. — это что? Даже сам Антон не знает, имел он ввиду букет цветов посреди зимы, странный цирк, устроенный товарищами, или что-то ещё. — цветы. Для тебя, на, — Ромка потянулся было пнуть Бяшу, но тот сердито заворчал, — да не дерись ты, на! Тебе же помогаю, дари, пока не поздно, на, и не ссы. Рома не ушибленной рукой стыдливо закрыл глаза и всё-таки пнул друга. Две долгих секунды под растерянными глазами Антона собирался с мыслями, а потом наконец протянул букет в руке вверх, к Антону. — тебе. За глаза твои ебучие и красивые. Нравишься ты мне, понятно? — хмуро, не смотря в лицо, проговорил Рома. Антон бы и не услышал вовсе, если бы не отдавал всё своё внимание этому задире, видимо, так и не повзрослевшему с шестого класса. За набатом отстукивающего удары сердца Антон услышал, как тихо отполз и ломанулся на передний двор Бяша, потирая руки. С лица Ромы глаза скользнули к букету. Тот едва заметно дрожал. Рома волновался и краснел, будто перед ним не знакомый до всех родинок Антон, а какая-нибудь девушка, которая понравилась и которой хочется понравиться в ответ. А Антона хочется всего себе целиком, дарить тепло и получать то же самое в ответ. Потому так и потеют ладони, пускай на морозе, потому щёки заливает жгучий румянец, а горло теплится от выпитого 'для храбрости' алкоголя. А у Антона дрожат уголки губ. Такое не снилось даже в самых сладких снах, и Антон боялся поверить в это, довериться. А вдруг обманет? Но всё-таки нерешительно потянулся к букету, касаясь пальцев Ромки. И вскрикнул, заваливаясь сверху, когда Рома второй рукой потянул и усадил на себя. — ты можешь не отвечать сейчас мне. Просто позволь мне одну вещь, ладно? — дождавшись неуверенного кивка, Рома откинул букет в сторону и притянул Антона ближе, так, чтобы он навис над ним. — как же, бля, давно я этого хотел... Антона обдало терпким, горячим дыханием, когда Рома стянул чужие очки и жадно прижался к губам. Антон почувствовал всё — каждую трещинку на сухих обветренных губах, своё мечущееся птицей сердце где-то в горле, щемящую нежность в глазах напротив, которые Рома в итоге стыдливо прикрыл, не дав сполна насладиться этим обжигающим чувством. А потом Рома скользнул языком в рот, и мысли растерялись, разбежались как семейство кроликов по лесу, и сколько Антон не пытался, так никакую за хвост и не ухватил, а потом и пытаться перестал. Лишь наслаждался поцелуем, да неумело отвечал. Никто из них не понял, сколько они целовались. Оторвались друг от друга, только когда у Антона полностью промокли джинсы на коленках, а у Ромы — задница. Они неловко поднялись, не отходя, сцепив руки в замок и не прерывая зрительный контакт, пусть без очков у Антона всё было размыто. Рома наклонился за букетом и очками, отряхнул всё от снега и сдул снежинки. Очки нахлобучил на переносицу, а многострадальные и забытые подснежники вручил Антону в руки. — пошли, куколка. Провожу до дома. А то мало ли, какие маньяки тут шастают... — они оба прыснули со смеху, и, счастливо улыбаясь, пошли к лесу, в посёлок, защищая друг друга от маньяка Бяши. Уже у самого дома, когда Антон уже почти развернулся к двери, Рома снова поцеловал его, прямо на крыльце, сжимая рукав чужой куртки и зажмурив глаза. Он тоже боялся, что всё это сон, и Антон успокоил его, ответив на поцелуй и грея чужие щёки в своих ладонях. Антон долго будет вспоминать Рому, сидя в своей комнате у самого окна, глядя в сторону, куда ушёл Рома, и которого там давным-давно не видно. *** Бяша — ну чё на? я же говорил, сто процентов сработает. он твой на Ромыч — завались.