Одуванчики

      Миша не знал как долго Вашингтон с Нью-Йорком разрабатывали этот план. Несмотря на соперничество двух держав он искренне надеялся, что они не дойдут до того, что сейчас происходит. Неужели ненависть к России у них настолько сильная, что было решено убить всё что так дорого Мише. Рабочий телефон разрывался от кучи звонков, но отвечать он не собирался. Слишком важно было убедится что с его Питером всё хорошо и он сможет оправится.       Они договорились встретиться за городом в сарае, куда в детстве часто сбегал Саша. Миша помнит как первый побег был из-за слишком строгих уроков часто заканчивающийся руганью. Помнит, как нашел тихо плачущего уткнувшись в свои колени мальчика. Как впервые успокоил его, вспомнив себя. Миша молился богу так как никогда. Перебрал в голове все молитвы которые мог вспомнить. Только бы его Саша был там и ждал.       Далеко от сарая был разрушен город. Город, который так полюбился Москве несмотря на дождливость, несмотря на то, что некогда ненавистный Петровский выродок занял его место столицы. Он влюбился в него и сделает всё что угодно, только бы с ним всё было хорошо.       Дверь открывается с грохотом освещая темный сарай. И вот, на сене лежит его Саша. Не оправившийся еще от блокады, лежащий в каком-то лёгком и рваном пальто. Резкий кашель вырвался из его груди, на волосах пепел, очков не было. — Саш, Сашенька, как ты? — Миша подлетел к нему сел и подхватил на руки посадив на колени. В ответ лишь прищуренный взгляд и очередной кашель заставляющий Москву снять своё пальто и накрыть им Питер прижимая к себе ещё сильнее. — Миш… — голос тихий, хриплый, кажется что еще звук и он сорвется — мне. кх. кх. кажется я умираю. — Нет…- тихо произносит боясь что слишком громкие звуки причинят боль. — Нет, нет, нет, Саш. Ты не умрёшь. Не сейчас, не сегодня, никогда ты не умрёшь. — голос срывался, слёзы подходили к горлу от осознания того, что на руках Миши прямо сейчас умирает самый дорогой ему человек — Я восстановлю тебя, сегодня же пошлю туда людей. И плевать мне на их здоровье. Только прошу, не покидай меня, Саш. Молю тебя об этом. Я не смогу без тебя, не смогу, Сашенька, родной мой.       Миша уткнулся в грудь Саши, сердце билось еле еле, дыхание становилось всё хуже. Из глаз потекли слёзы, но они сразу же впитывались в ткань пальто. До волос докоснулись, невесомо, легонько проведя по ним рукой. Миша поднял голову, слёзы всё ещё стекали по лицу. Смотря в лицо Саше пробил ступор. Саша улыбался, грустно, но улыбался. Уголки его губ были подняты, а рука скользнула с волос на щеку. — Миш. — кашель в сторону. На пол рядом упала мокрота с кровью — Мне… больно. — Где больно, Саш? Покажи, где. Мы сейчас поедем в больницу и всё будет хорошо — повернув лицо Миша начал расцеловывать руку Саши. Холодная и костлявая, как у мертвеца. — Везде больно, Миш… Будто всё тело разорвало на мелкие части. Сердце. болит, Миш — кашель в сторону и летящая на пол уже кровь с мокротой.       Миша прижал Сашу ближе к себе. Хотелось забрать всю его боль себе, защитить, согреть дабы унять дрожь в Сашином теле. Была ли это дрожь от холода или от подорванного города Миша не знал и знать не хотел, но хотелось верить, что от первого.       Большой палец Саши поглаживал щеку Миши. Стараясь успокоить слёзы столица закрыл глаза шмыгая носом. Поняв, что Саша в его руках уже не дорожит, а дыхание стало выравнивается облегченная улыбка начала появляться на губах. — Миш… — тихий голос, пронизывающий тишину в сарае заставляет открыть глаза.       Улыбка мгновенно уходит оставляя место новому кому в горле и новым слезам. Саша разваливался, на кучу маленьких семечек от одуванчика. Руки на щеке Миши уже нет, только семечки сейчас на его рубашке. Безусловно красиво, то что сейчас происходило, но от осознания того, что Саша буквально развивается, вся красота, которую видел Миша превращалась в самый большой кошмар. Свет от тела Саши освещал сарай, а на лице всё ещё была грустная улыбка. — Саш… — истерики не было, слёзы беззвучно скатывались по щекам — почему ты улыбаешься? — Если и оставаться в твоей памяти, то с улыбкой на лице. Не хочу в твоём последним воспоминание быть грустным — голос спокойный, всё ещё хриплый, но уже не было кашля — Я люблю вас, Михаил Юрьевич. Люблю больше всего в этом мире. — Прошу, не оставляй меня… — последнее что слышал Саша растворяясь в тысячи семян от одуванчика на руках Миши.       Он смотрит на одежду 5 секунд, 10, 15, минуту пока до мозга не доходит осознания, что нету Саши, больше нет его Саши рядом с ним, нет дорогого ему человека. Крик, как только осознание приходит Миша кричит, слёзы снова резко хлынули из глаз. Он обнимает его одежду плачет, молит бога, чтобы тот вернул ему Сашу, вернул ему то чем он дорожил больше всего на свете. Вернул хоть ещё на секунду, что бы сказать ему, что он любит его в ответ. Вернул, чтобы со всей силы обнять не кусок ткани, а живого Сашу, дышащего. Сашу, который обнимет в ответ и с искренней улыбкой попросит уйти домой, дабы насладится кружкой чая. Но не было уже дома, как и не было Саши. И кружек для чая, скорее всего тоже уже не было…