***
Мадара любил красивые вещи. Она была в традиционном кимоно чёрного цвета с красной расшивкой каких-то ягод, он не разбирался, но выглядело красиво и точно в стиле его клана. Её волосы были уложены в сложную прическу и украшены теми же ягодами, которые были вышиты на её одежде. Он дрожал, но далеко не от её красоты. Мужчина постоянно возвращался к мысли, что он был до безумия наивен, раз считал, что она может радовать его глаз. Ему было физически больно смотреть на Тобираму. Мадара просто не мог себя успокоить, его внутренности мелко колотит, он просто горит внутри. Если бы он хоть чуть-чуть разжал челюсть, то она бы мелко постукивала друг об друга. Ему было холодно и невероятно жарко, он нервничал и прекрасно это понимал. Мадара не мог смотреть на неё, она вызывала раздражение. Её спокойный вид просто выводил из себя, он не мог так себя контролировать. Мадара благодарил высшие силы, что Хаширама без умолку болтал о будущем и мире между кланами, Учихи и Сенджу слушали его, разинув рты. Он был счастлив, что они с его жёнушкой не должны были вступать в диалог, это было бы невыносимо. Через какое-то время начался обмен. Мадара не собирался начинать первым, хоть и обязан был. Он взял два кимоно и по ситуации собирался понять какое нужно подарить. Если подарок его жёнушки окажется никчёмным, он не собирается как дурак дарить дорогое кимоно. Второе тоже было красивым, но ни в какое сравнение не шло с первым по красоте и деньгам. Он сам хотел подарить второе по нескольким причинам. Все представители кланов находятся в его доме и такой дорогой подарок покажет его добрый жест. Ну и само кимоно не могло пропасть даром, он его еле выцапал у этой старой карги. — Мадара! Тебе должно понравиться! — Хаширама активно замахал руками и выпил ещё одну чашку саке, хоть ему и не стоило. — Тоби отобрала его у монаха в храме огня! — Не отобрала, он мне его проиграл, — Тобирама лишь слегка нахмурилась и тоже взяла пиалу с саке. Брат сразу же последовал за ней. Только он один не пил. Хаширама был очень весел и это невероятно раздражало. Тобирама подозвала своего соклановца и тот вместе с ещё одним Сенджу принесли большую деревянную коробку, которую поставили перед ним. Она без особого энтузиазма подошла к нему и сделала традиционный поклон. Её локон сбился, но она не стала его поправлять, как и поднимать голову, произнося свою речь ему. — Пусть мой подарок будет служить лучшим фронтом, так же как и я буду охранять твой тыл. Мадара не слушал её брошенных фраз, хотя и следовало бы. Она всегда говорила очень прямо, даже когда казалось, что её предложения являются метафорами. Учиха прекрасно предполагал, что ему может подарить эта Сенджу и не собирался удивляться. Но подарок действительно заставил его оцепенеть на добрую секунду. Как и ожидалось это было оружие, но какое именно оружие. Это был широкий веер с томое и длинной рукояткой, к которой прикреплены цепи. Гунбай. Невероятно сильное оружие, которое могло преобразовывать чакру и отражать атаки противника. — Где… Тобирама подняла голову, но отвечать не стала. По одному взгляду Мадара всё понял. Это она Хашираму могла обмануть, сказав, что выкрала оружие у монаха, но он знал, что это ложь. Ещё десять лет назад этот Гунбай принадлежал его отцу и теперь стало ясно, кто его выкрал. Подарок действительно впечатляющий. Они посмотрели друг другу в глаза. Мадара пытался понять, зачем она решила отдать его же наследие, украденное десятилетия назад. По Тобираме было видно, с какой неохотой она это делает, и он её прекрасно понимал. Это очень могущественное оружие и отдавать его в руки своему врагу самый худший вариант. Но они пытались показать доверие и, возможно, в её голове это был лучший вариант. Что ж, она явно не прогадала. Мадара, не отрывая взгляда от своей уже будущей жены, поднял руку вверх и сложил средний и указательный пальцы. Сора Учиха, его самый приближенный соклановец, быстро вышел из комнаты и принёс второе кимоно. Он немного неловко поклонился Сенджу и вручил ей подарок в руки. Мадара не стал подниматься, хотя девушка все ещё стояла перед ним, чуть поклонившись. Скорее всего, Сенджу подумали о его неуважении, но он просто физически не смог бы встать. Мадара был сильнее всех и считал себя сильнее Хаширамы, но его эмоциональность слишком на него влияла и здесь мужчина ничего не мог с собой поделать. Тобирама села на свое место и стала разворачивать плотную бумагу. Учиха понимал, зачем весь этот цирк, но всё равно чувствовал себя некомфортно. Сейчас он стал проклинать Тобираму за такой действительно хороший подарок. Хоть она и возвращала его же украденную вещь. Но то было целым наследием, а он дарит ей тряпку в которой она будет ходить. Потом его мысль метнулась в другое русло и он посчитал, что нужно было давать первое кимоно, так как Сенджу прямым текстом оскорбила его предков. Сознание металось с одной точки в другую совершенно хаотично пока Руки Тобирамы распаковывали его подарок. Она тоже предполагала, что он может ей подарить. В отличии от Учихи, она не оцепенела ни на секунду, а лишь полностью развернула подарок, специально показывая его остальным. Все женщины в обоих кланах пришли в восторг. Мадара прекрасно понимал их. Синий цвет и все его производные были в большом дефиците. Эта окраска самая трудно получаемая из всей палитры, а Мадара любил красоту, особенно редкую. Он никогда ни с кем не разговаривал об этом и даже делиться такими мыслями было странно для шиноби. Вся война для него окрасилась в бордовый цвет и ему сложно было принять то, что весь его клан состоит из красного. Их глаза, техники и даже символика, абсолютно все несло за собой войну. Вперемешку с красным война имела грубый глиняный оттенок сырой земли. Тела убитых, деревья и волосы клана Сенджу — все это было их цветом. На поле боя оставалась только кровь и земля, Учиха и Сенджу. Но кровь питала землю и из неё могут взрасти ростки. Какие получатся у них ещё предстоит увидеть. После особенно ожесточенных битв небо приобретало глухой оттенок синего. Они выбрасывали в небо столько огненных и водяных техник, что сама погода меняла свои дальнейшие планы. Вместо ясного неба собирались тучи, но грозы происходили редко, обычно небо плотно покрыто тонким слоем быстро рассеивающей пелены. И в эти моменты Мадара любил сидеть на веранде. Всё его тело ныло от недавнего боя, глаза разбухали и ноги почти не двигались. Он сидел и смотрел на этот особенный тон. Цвет их битв. Бурая кровь и вязкая земля смешивались и рождали приглушенный оттенок синего ясного неба. В день когда Тобирама убила его брата небо имело такой же цвет. И теперь он дарит цвет их битвы, цвет смерти Изуны, его же убийце. Мадаре казалось это ироничным. Как и то, что кимоно украшала редкая вышивка белой лилии. Чистотой и целомудрием его будущая жена не отличалась, но они шли её внешности. Тобирама особенно внимательно изучала вышивку цветков, Мадара от этого напрягся. Подол был полупрозрачным и безумно дорогим. Всё кимоно ему слишком дорого обошлось во всех смыслах. Тобирама поблагодарила его за щедрый подарок и попросила своего сокомандника сложить его обратно. Она безукоризненно держала себя на публике. Мадара старался хоть в этом брать с неё пример. — Мадара! Вы молодцы! Я действительно приятно удивлен тем, что вы подарили друг другу отличные подарки, — Хаширама встал из-за стола с чашей саке и произнес длиннейший тост, который кланы слушали затаив дыхания. Для людей это было праздником, как и для его клана, так и для Сенджу. Им казалось, всегда казалось, что их кланы будут ненавидеть друг друга. Презирать и коситься по сторонам. Пренебрегать друг другом. В целом, они были правы, но была ещё одна деталь, очень весомая. Люди просто устали и им нужен был гарант. Просто символ того, что они теперь имеют право больше не нести за собой ненависть. Всем было хорошо. Кроме них троих. Мадара выдавал себя дергающими руками и постоянно неконтролируемыми губами. Хаширама слишком, даже для него, пил и постоянно смотрел в сторону дверей, следя за заходом солнца. Тобирама была почти безупречной. Одна маленькая неувязка выдавала её. Она брала пиалу в руки, когда терпение заканчивалось, но не отпивала. Будто выталкивала раздражение и чакру в маленькую чашу. В один миг они встретились взглядами. Когда она с яростью сжимала свой фарфор, а он нервно перебирал пальцы за столе, скривившись над очередной громкой репликой Хаширамы. Мадаре показалось, что это и была необратимая точка. Это первый раз за вечер, когда он посмотрел ей в глаза и не смог оторваться. Все пропало, они оба в клетке наедине с собой и ненавистью, которая съест их до самых костей и никто уже никого не спасет. Тобирама прекрасно справлялась до этого самого момента, но теперь уже плечи её опустились и ноги окончательно осели на пол. Они вместе, смотря друг другу в глаза отпили с пиалы алкоголь. Раньше у будущего была надежда, даже если это была надежда на смерть. Теперь у них ничего не останется кроме друг друга.***
Тобирама всегда любила цветы. Она никогда никому об этом не рассказывала, да и странно было делиться такими мыслями с шиноби в полевых условиях. Первый цветок ей подарил брат. После ужасной вылазки, где погибло половина её знакомых и где она в первый раз убила человека. Она была совсем еще маленькая, но уже тогда помнила, что обозначают белые лилии. Тобирама уже не была невинна, она убивала, в её одежду впиталась кровь и в мыслях крутилась одна война. Но брат все равно считал её чистым ребенком и много лет спустя всё еще дарил ей лишь белые лилии. Хаширама всегда говорил, что она ассоциируется у него только с этим цветком. Он считал, что её мир должен быть в белом цвете, но она была с ним не согласна. Это должен быть красный. Себя она считала маком, выросшим на поле битвы из крови и грязи, полностью покрывший всю территорию вокруг. Тобирама, смотря в зеркале на свои ядовито красные глаза, видела в них лишь кровь и считала себя не достойной фамилии Сенджу. Она по ошибке родилась среди них, её нутро заполнено ненавистью, которое выливается даже через её глаза. Тобирама была невероятно счастлива этой ошибке, но теперь всё встало вновь на свои места. Теперь она Учиха. Мадара не удивил её, подарив дорогое кимоно, хоть оно и было невероятно-голубого оттенка. Она ожидала, что он не будет мелочится, чтоб показать клану свою серьезность. Что её удивило — так это аккуратные узоры лилии, собранные на всём платье. Они были ровно такими же, какие ей всегда дарил Хаширама. Кимоно выглядело невероятно ей не подходящим, она ожидала красного, очень много красного. Сам Мадара ассоциировался ровно так же, какой она сама себя ощущала. Ей казалось, что они просто до омерзения похожи. И если ей всё время дарили белые лилии, то он должен был получать красные. Она обожала пионы, тайком выращивала их и срывала, после принося на мамино захоронение. Пионы были такими же величественными, чистыми и яркими, как она. Хризантемы напоминали о Хашираме, ромашки о младших братьев, погибших совсем детьми. Она оставляла цветы на их могиле. Отец почему-то всегда был синими цветами. Васильки Тобирама срывала с полян и приносила в дом для украшения. Потом она поняла, что неосознанно носит их как оберег для дома. Будто сам отец охраняет их с братом. Никто никогда не замечал её увлечения, Тобирама была несказанно этому рада. Изуну она знала с детства. При самом первом взгляде она поняла, что убьет его. Рано или поздно, но она это сделает. Он был чистым, белым Нарциссом. Он был красив, ухожен, величественен и никогда не затыкался. Всё время чем-то напоминал ей мать. С Мадарой же они были полными противоположностями. В любви старшего Учихи к брату она не сомневалась никогда, в отличии от младшего. Встретившись с ним, она убедилась, что Боги перепутали их души, когда они рождались на свет. После еще нескольких встреч она еще раз ясно убедилась, что вдвоем они на этой земле жить никогда не смогут. Кого-то одного мир должен забрать. Тобирама уже тогда отчетливо знала, что не её. С каждым годом чувство неминуемой гибели Изуны росло в ней. Позже она увидела это в его глазах. Тобирама почти сразу вырастила нарциссы. Они быстро погибли. Мадара после смерти брата превратился в очередной кошмар её жизни. Мозг вопил об опасности, но она не ощущала своей смерти. Ждала, но никак не могла ощутить. — Все ушли, вы, на мое удивление, оба отлично держались, — Хаширама встал с татами и закрыл за гостями главный вход в зал. Кроме них троих никого не осталось в комнате. Тобирама видела, как тяжело её брату дается находится с ними в комнате, но сейчас она никак не могла ему помочь. Они продолжали молчать, как и несколько часов до этого. Хаширама взял бутыль и разлил оставшееся саке по трем пиалам. Его вид заставлял Тобираму испытывать еще больший дискомфорт, хотя она не думала, что такое вообще возможно. Брат страдал не меньше их, но пытался скрыть свое состояние как мог. Видимо, его сил на это больше не осталось. — Мадара. Учиха поднял свои глаза на Хашираму. Он весь день выглядел как скопившийся клубок стресса и нервов и все это, как электрический ток, расходилось хаотично в разные стороны. Она заметила, что сначала он дергал ногой, потом перешел на руки и успел их несколько раз поменять. У него дергались губы, левая бровь и один раз он непроизвольно активировал шаринган. — Тобирама. Она не хотела слушать его утешительные речи. Ей это было не нужно, но Хашираму на это и не хватало. Он был в отчаяние, в этой ситуации нет выходов. — Пожалуйста, не уничтожьте друг друга. Они ничего не ответили, да и нечего тут сказать. Тобирама уже не подросток, а Мадара уже скоро не молодой человек. Они ничего друг другу не должны, кроме видимого примирения на публике. Сенджу была уверена, что её всеми способами будут избегать. Они взглянули друг на друга и отпили из пиалы саке. Тобирама смотрела на теперь уже почти своего мужа и видела лишь цель. Она не жалела ни секунды о своем решении, для семьи она сделает что угодно. И если ей нужно переступить через себя, она так и сделает. Переступит и через себя и через всех вокруг неё. Пройдет по головам, судьбам и личным эмоциям в перемешку с целями всех в округе. Она и так слишком долго ждала, пора начинать действовать. — Конечно, брат. Мадара второй раз за вечер на секунду забылся и активировал шаринган. Он больше не мог сидеть вместе с семьёй Сенджу, ему нужно время, много времени. Он встал и последний раз посмотрел на теперь уже своих родственников. Мадара кивнул им, удаляясь из комнаты. Всем нужно было время.