О знании

      Две недели. Столько Сайфа Бельнадес разрешает себе скорбеть. Когда она спит, плачет или смотрит в стену, проклиная за два последних слова. «Я знаю». Даже неотёсанный грубиян смог открыть свое сердце, а она… Убеждает себя, что произнести ответное признание означало попрощаться навсегда, убить надежду, а не то, что на самом деле она слабачка и трусиха. Ведь не смогла сказать и нечто более важное. Но тогда это казалось правильным.       Посуда с едой появляется в ее комнате и исчезает. Есть женщина обязана.       — Я знаю, — шепчет она.       Знания она впитывала с самого детства. Это её сила. И именно знание поднимает её с кровати с четким планом действий. Сперва Сайфа намеревается вымыться: горячая вода у волшебницы-оратора была под рукой всегда. Она машинально проводит тряпкой по шрамам на плече. Носит их с какой-то гордостью, выставляя напоказ: столкнулась с самим Дракулой и выжила. А теперь вспоминает, как неловко пыталась их перевязать, пока Тревор не вызвался помочь. С раной на правой руке он как-то справился сам. Бельмонт наматывал ей повязки аккуратно и осторожно. Тогда Бельнадес ещё не допускала мысли, что этот мужлан способен на нежность.       — Какой серьезный, — подразнила она.       Охотник не ответил.       — Ты что краснеешь? — не унималась Сайфа.       — Молчи и не дергайся, — проворчал Тревор.       Она закрывает глаза и улыбается, вспоминая его запах. Пота, крови и… пива. Её больше не передергивает: она научилась наслаждаться этим пойлом. Привыкла ко многим «грубым вещам».       — Готово.       Сайфа повела плечами, а потом пошевелила пальцами, от чего в воздухе появились маленькие льдинки, которые плавно опустились на остатки ткани, разложенные на столике. Женщина собрала края, делая узелок.       — Приложи.       — Мне понадобиться ванна со льдом.       — Могу устроить и это.       — Присоединишься?       — Тревор Бельмонт, ты что пытаешься меня соблазнить? — воскликнула она в притворном удивлении, пихая его бок. От резкого движения каждый ушиб и рана на теле напомнили о себе. Возможно, ванна со льдом неплохая идея.       — Я знаю, — повторяет она и жмурится, поскольку пообещала себе: больше никаких слёз. Бельнадес наконец выходит из комнаты и на неё обрушиваются звуки. Удивительно, как все это время она не слышала, что замок наполнился жизнью. Ныне он гудит от людских голосов, а главное смеха и визга детей. Когда она впервые бродила здесь несколько месяцев назад, будто в другой жизни, то не слышала ничего кроме зловещего эха ее шагов, да завывания ветра в огромных коридорах. Какая-то часть её хочет остаться, изучить, забраться в самые укромные уголки, но на это не хватит всей жизни. А ведь рядом и его дом. Но кровь кочевницы зовет. Хотя теперь она ежится, вспоминая привычный с детства и когда-то такой успокаивающий скрип колес, мерный цокот копыт и само ощущение чего-то нового, захватывающего, интересного. Потому что в той другой жизни они так же уезжали отсюда… вместе.       План родился из сомнения. План был прост. Ей почему-то казалось, что её новоиспечённый извозчик мог передумать в любую минуту. Мог исчезнуть, бросить её. А ей очень нужен тот, кто прикроет спину. Да кто ещё из простых смертных не побоится сражаться с монстрами? Бельмонт, конечно, привык к кочевой жизни и даже проявлял некое подобие интереса, но вся его веселость оставалась показной. Он по-прежнему грустный, потерянный. Возможно, схватился за неё как за соломинку, как за того, кто сможет организовать его беспорядочную жизнь. Сайфа любила всё организовывать. И тогда же решила поймать охотника лёгким, но, безусловно, очень действенным способом. Целомудренностью Бельнадес не отличалась, хотя мужчины у неё были скорее от любопытства разума, чем от желания тела.       Вот только теперь все по-другому. Когда Сайфа первый раз поцеловала Тревора, они сидели ночью на опушке леса у костра, прижавшись друг к другу, завернувшись в его вонючий плащ и привычно переплетая пальцы, что уже и не замечали этого. Женщина знала: его замешательство секундное, ведь она только что разрушила плотину и, похоже, собственный план. Потому что ни один мужчина не завладевал ей с такой безжалостной нежностью. «Наверное, все дело в крови Бельмонтов», — пронеслась в голове, перед тем думать стало физически сложно.       Лежа на спине и глядя в звездное небо Сайфа слушала тяжелое дыхание мужчины и звуки леса. Её тело приятно ныло, и Бельнадес покусывала губы, прогоняя мысли, что ей хочется всё повторить.       — Теперь, как порядочный мужчина, я должен на тебе жениться, — наконец, произнес Тревор.       — Уверена, ты говорил это каждой наивной девице, которая не знала, что тебя отлучили от церкви, — женщина пыталась придать голосу серьезность.       — Не каждой, — буркнул Бельмонт, — у Ораторов вообще есть свадьбы? Как вы заключаете браки, только между собой или…       — Какой ты глупый, — всё-таки хихикнула она, — так и быть, если придёт время я тебе расскажу, а пока запомни… если ты разобьешь мне сердце, я сожгу тебя, а потом повешу на твоем же хлысте.       — Да брось, ты не такая жестокая и ты не убьешь последнего из Бельмонтов.       — Ты сам говоришь, что я чокнутая, и мне ни разу не разбивали сердце, кто знает, на что я способна.       Тревор не ответил, а Сайфа задумалась, не перегнула ли палку с таким запугиванием, в конце концов, иногда ей казалось, что она рождена только для получения и передачи знаний, а не чего-то романтичного. А с недавних пор убивать монстров ей нравилось гораздо больше, и знания Бельмонта здесь как никогда полезны.       — Я не разобью тебе сердце, — тихо сказал он.       Она это знала, но в груди всё равно предательски защемило. Она знала и то: за всей грубостью в охотнике скрыто столько доброты, что Тревор скорее умрет, чем причинит ей боль. Вот только это быстро стало равнозначным.       Бельнадес поняла что беременна в Тырговиште. Хотя до этого объясняла резкую перемену своего настроения событиями в Линденфельде, усталость — тварями, не дающими и минуты отдыха, тошноту — тем, что отхожие ямы роют почти у колодца в центре города, а помои выливают из окон прямо ей под ноги. Но то, почему её вдруг особенно начал бесить Бельмонт и вдвойне его запах — недавно почти сводящий сума — оставалось загадкой. Она не напугалась, не удивилась. Не то чтобы планировала, просто в какой-то момент решила: если ей суждено стать матерью, то отцом её ребенка будет только этот мужлан из когда-то великого рода. Сил на радость тоже не было: всё-таки этот разрушенный город с обезумевшими жителями высасывал любые светлые чувства. И ещё Сайфа не знала, как поступит Тревор, если узнает: замурует где-нибудь в подземелье и запретит сражаться, или будет так беспокоится, что в итоге пропустит смертельный удар.       — Я знаю! — кричала она глядя на него — понимала — последний раз. И не сказала. Пусть он делает то, для чего рождён. Без сомнений и сожалений. Больше некому. Но она позаботится, чтобы его род продолжался.       Сейчас она знает: с ребенком все в порядке, даже несмотря на все её раны и ушибы. Черт возьми, это же ребенок Бельмонта. И он будет сражаться за свою жизнь, так же как отец.       — Я знаю, — произносит она как заклинание и выходит из замка с четким планом. Она вдыхает свежий весенний воздух, щурится от яркого солнца и даже пытается улыбнуться. А потом все её планы снова рушатся и она этому безумно рада.       Тревор Бельмонт приходит в себя и до конца не может понять жив или нет. Для ада место, в котором он очнулся слишком прекрасно, а для рая у него болит каждая клеточка тела, так сильно, что он отключается практически сразу. В следующий раз, когда он открывает глаза, то понимает, что лежит на чем-то жестком и движется. Он слышит скрип колес и фырканье лошадей. Он пытается разглядеть возницу и видит короткие золотистые волосы.       — Сайфа? — вырывается у него.       — По-валахски говоришь? — слышит он незнакомый скрипучий, но, безусловно, женский голос, — или ты свалился из другого мира?       — Я умер или нет?       — Говоришь. Пока нет, но все в твоих руках… или моих.       — Кто ты?       — Та кто смог затащить тебя на телегу. Ты правда Бельмонт или украл их одежду?       — Правда…       — Повезло мне.        «Везет мне на чокнутых женщин», — думает мужчина и проваливается в забытье.       А просыпается от отвратительной вони желчи и плесени. Над головой уже не небо, а деревянный потолок, и лежит охотник на чем-то мягком и недребезжащим. Старуха заставляет его пить отвар, смазывает раны.       — Ужасно воняет, — не выдерживает он.       — Лучше, чем от тебя пахло до этого, когда ты мылся последний раз?       — Когда ты последний раз расчёсывался? — Сайфа брезгливо дернула его запутанную прядь, — это точно уже не распутать — только стричь… желательно налысо… ты вообще моешь голову? Если я подцеплю от тебя вшей…       — Тогда мы оба побреемся на лысо, — рассмеялся он, представляя эту картину.        Сайфа в злобе только беззвучно открывала и закрывала рот, очевидно не в состоянии подобрать слова.       — Успокойся, нет у меня вшей.       Но несколько дней она демонстративно его не касалась. А потом впервые поцеловала и Бельмонт окончательно убедился: она чокнутая. Он, разумеется, совершенно не против. В один момент волшебница-оратор выглядела хрупкой тонкой льдинкой, выгоревшим до основания угольком, хоть ещё держащим форму, но тронешь — рассыплется. А следом превращалась в ледяную глыбу, которую не прорубить и самым острым топором или пожаром уничтожающим всё на своем пути. Огонь и лед невероятным образом сочетались даже в её теле. Всегда такие теплые ладони и ледяные ступни — по крайней мере, он заставил сменить её чертовы сандалии на сапоги. Порой казалось, что он видел язычки пламени в её широко распахнутых и по-холодному проницательных глазах. А затем вдруг мужчина впервые задумался о продолжении рода. Самое нелепое желание. В конце концов, волшебница-оратор в нем разочаруется или просто утомится от их странной жизни, в которой когда-нибудь станет слишком много монстров и слишком мало побед. Ей захочется вернуться к своим, а Тревору нечем будет к себе привязать — он не особо верил в признания и клятвы. Но ребенок. Бельмонт уверен, что Ораторы знают гораздо больше, чем рассказывают и у них не бывает незапланированных детей. Сайфа почему-то никогда его не останавливала и ни в чем не упрекала.       Бельмонт понял, что она беременна в Тырговиште. Картина сложилась по осколкам, и заиграла как витраж на солнце. Тревор не знал, хотела ли она оставить ребенка и он, наверное, не вправе был её об этом просить. Не вправе уговаривать беречь себя, с учетом того, что его мать убивала вампиров, будучи на последних сроках. Бельнадес не из тех, кого можно удержать от битвы. А если она потеряет ребенка… наверное это тоже ради жизни других детей в более безопасном мире.       Он смотрел на нее через уже непреодолимое пространство последний раз, стараясь запомнить каждую мелочь. Такая красивая. И все ещё жива. Знание, ради кого он сражается, подняло в нем новую волну силы.       — До замка два дня пути, — старуха помогает ему оседлать лошадь, — скачи, и главное не оглядывайся.       Бельмонт следует наказу. Охотнику плевать кто на самом деле его спас. Его больше интересует правильно ли поняла Сайфа, что он не в коей мере не хочет имени Трефор для их ребенка.