когда шастун получает письмо от родителей, в котором они в вечно официальной форме приказывают собирать вещи и ожидать машину к вечеру, оксана стоит рядом и обнимает за талию. она жмёт бока, касается губами плеч, и тоня слышит её слёзы. они хрусталём катятся по левой руке, падают с локтя и не долетают до пола. тоня сдерживает порыв объятий: целует подругу в лоб и молча заворачивает бумагу обратно в конверт. шастун чувствует, как скапливаются слёзы в глазах, как размывается путь до их комнаты и бьёт сердце в ушах. у неё дрожат руки, дверь поддаётся со скрипом.
дверная ручка целуется с обшарпанными обоями, ира и катя отвлекаются от беседы и непонятливо оглядывают вошедших подруг.
— меня забирают. сегодня.
тоня пытается стирать слёзы с щёк оксаны, втирает их в скулы и кожу; гладит плечи, облюбливает касаниями шею с ключицами и смотрит в глаза. ей не до чемоданов, не до сумок: что не успеет забрать, то купит потом. и думает, много отчётливых мыслей веером струятся вдоль и поперёк.
жизни ей нет больше здесь. и в этом виновата сама же.
катя и ира ластятся с объятиями, их волосы щекотят бледную кожу, а пальцы сыпятся отпечатками по рукам и ладоням. они, наверное, плачут не меньше, и тоню от этого колотит где-то глубже, где-то
дальше, за пределами настоящего. в будущем от воспоминаний, возможно, ни здесь и ни сейчас.
жилетка оксаны колючая, как молодой кактус, но шастун прижимает её к своей груди и безудержно касается.
тоне неприятно под коркой: забирают, увозят за чужие грехи. она приехала сюда бороться, высказываться, отличаться и гореть звездой; но её час пробил в ней же дыру, из которой доселе сочится вонючий дым, закрепившийся на кончиках волос.
фролова затянула. фролова интересней вперёд идущей поповой. оксана привлекает манией азарта, всегда знает, как покрупнее насолить и что учёба всего лишь — ничего.
шастун не заметила, когда отпустила руку еси и не пришла к её комнате, чтобы вместе пойти на завтрак. принимала за обиду слова поддержки и просьбы одуматься поповой:
— тоня, давай!
и она бежит, обгоняя пацанов, первее всех растягивает на животе красную ленту. слышит в толпе орущих учеников только
её, и ненависть придаёт сил.
— тебе помочь? — попова смотрит волнительно, кусает губу и слегка склоняет голову. еся рассматривает синяки под глазами бывшей подруги и не хочет понимать, откуда они.
— отвянь.
в то полугодие шастун всё-таки получает зачёт по физике последней в классе — педагог в её знания не верит опрометчиво, но и контрольная была худшей среди одноклассников.
за дверью кабинета её никто не ждёт, потому что оксана в честь каникул устраивает вечеринку и ей явно не до неё.
— шань, может, поговорим? — попова укладывает руки в закрытой позе на груди и опирается на дверной косяк.
— последний раз.
в оранжереи людей всегда как кот насрал. учительницы по биологии крайне редко проводят экскурсии, ведь они не входят в программное обучение, и это грустно на самом деле. красота неописуемая, еся извечно знает куда бы притащить, лишь бы диалог был ближе, интимнее, тише.
— о чём ты хотела поговорить?
полемика льётся водопадом.
<…>
— что произошло? не трать своё время на ненависть ко мне, пожалуйста, даже сейчас. займись собой, ты ведь такая способная! оксана не доведёт до добра... — попова привычно начинает тараторить, и тоне от этого спокойнее — не одна такая, но начинает подбешивать: слова потоком, вылавливать надо по тезисам.
— а кто меня до него доведёт? — глаза в глаза. — ты? ты засосала меня, чуть ли не у всех на глазах!
<...>
— ну и катись блять к ёбанному чёрту!
<…>
— посмотри на себя — не на них, не на меня!
— пошла ты на хуй!
и вроде этим всё было сказано. с того разговора, занявшего по меньшей мере час, попова больше не настигала, не затрудняла положение, не карала на бессонную и оттого плохую ночь.
шастун зажила. оксана как манящая пантера магнитит, зовёт и ей отказать не смог бы никто.
но тот самый пожар любви к учению, к партам и умным педагогам в хорошей элитной школе сгорал. он выгорал на прогулах, разжигался спиртом изнутри, поддавался малейшему дуновению «а что если забить на английский?».
«что значит не учить английский?!» — воскликнула бы маленькая тоня, и выросшая бы не выдержала комнатного напряжения, расплакавшись.
и вот сейчас, пакуя сумки, шастун понимает, что изменить уже ничего не может. её родители богатые, как и остальные, отправившие своих чад сюда, но люди чести. они не откупятся от дочери деньгами и покупками, как у фроловой, майя и андрей будут нагнетать молчанием, в котором всё будет сказано.
тоня не может вернуться в прошлое и всё-таки выслушать попову, не может попроситься в другую комнату и признаться, что запах электронных сигарет сжирает её лёгкие внутри на библейской скорости и это не нравится.
поэтому она сильнее обнимает трио её лучших девочек, которые действительно ни в чём не виноваты и никак не принуждали творить пакости совместно, но, смотря на них при сборе чемоданов, шастун чувствует отвращение.
в шесть пятьдесят вечера около ворот уже стоит тачка родителей, пока что только с водителем, и тоня осматривает полукруг около неё: ира сопливо вздыхает на плече позовой, дарина чешет ладони, пара знакомых девушек с параллели и попова. еся в своей излюбленной позе, без эмоций вжимается в бетонную колонну и рассматривает с ноткой грусти.
шастун до неё — два быстрых шага, но попова упёрто молчит и терпко выдыхает, скрывая грусть и злость, поэтому тоня берёт её за борты расстёгнутой куртки и притягивает к себе. объятия секундные и важные до ублюдских точек перед глазами.
— я хочу, чтобы ты всё-таки поняла, что такое дружба и нашла себе такого человека, — еся шепчет на ухо, аккуратно касается чужой талии и отмирает в привычный тугой стержень. и у тони захватывает дыхание от её проницательности.
— она его уже нашла, — перехватывает на ходу оксана шёпот и гласит так, будто это у неё жизнь меняется.
— я рада, — мимолётом до фроловой.
шастун вытягивает ладонь вперёд и не примерять в теории на себе образ проигравшей, а знать, что ты уже потерпела мощнейшее поражение, ужасно, тошно и неправильно, но уёбищность ситуации видна даже на ощупь. еся жмёт протянутую руку, гладит пальцем тыльную сторону ладони и чувствует, как статус «я была права!» душит глотку. нахуй это всё, если эта их последная встреча?, минута?, секунда?
попова, походу, влюбилась впервые; а тоню сожрала ненависть, отбирая фокус с личностных целей и подавая соучастников, как лучшую подбородку палачей. и, возможно, тоне чуть-чуть нравится еся, но не так чтобы слишком, однако кому это нужно, когда самолёт взлетает и покидает россию, в которую семья-шастун возвращаться не даст.
не бейтесь за человека на свою же кровь.
всегда помните: фокус на се бе.
X
все убеждения шастун, наверное, сломаются как-нибудь в скором времени, но не будем о наболевшем. и её чувство вины к себе же, и забывчивость ситуаций, когда оксана махала кулаком, если всё шло не по её плану, и манипуляции.
обязательно шаст об этом вспомнит, когда попова так и не найдёт жизни без синдрома спасателя, а она сгорит в своей ведомости.
