друг для поцелуев

      У Тэхена был друг, с которым у него с самого начала завязались весьма странные отношения. Их общение было своеобразным: иногда мокрым, влажным и даже громким. Встречались они в основном лишь на вечеринках, вроде как один раз гуляли, – и то неудачно – но зато переписывались практически каждый день, беседуя обо всем и ни о чем одновременно. Друга звали Чон Хосок, ему было двадцать пять, и Тэхен привык в шутку называть его «другом для поцелуев».       Они познакомились, когда в один из промозглых осенних вечеров, грея руки в карманах пальто, а душу – кофейным стаканчиком белого полусладкого, закадычному приятелю Тэхена – Чимину – пришла в голову идея пьяным вихрем завалиться в гости к знакомому, что жил совсем неподалеку и всегда был рад новым людям. Чимин уверял, что парень точно не будет против, – у него почти каждые выходные проходной двор тусующегося народа, всегда весело, задушевные, а иногда и заумные разговоры и, конечно же, бесплатная выпивка. Тэхена не пришлось долго уговаривать, захмелевший от вина и продрогший от ветра, он тут же согласился, пусть еще не до конца понимал, на что подписывался.       Чимин не соврал: Хосок действительно радушно их встретил, отогрел и напоил всем, что плохо лежало в холодильнике. Чего они только не попробовали в тот вечер – различные виды вкусового коллекционного соджу, зарубежное крепленое и нефильтрованное пиво и даже самодельные коктейли подозрительного вида. У Тэхена нещадно кружилась голова, перед глазами плыло, а ноги, кажется, совсем отказали, ведь как еще объяснить то, что спустя два часа тусовки он полуживой развалился практически у Хосока на коленях, бессвязно болтая всякую чушь, а Чимин бесконечно ржал так громко, что болела голова. Он плохо запомнил тот вечер, зато в голове четко отпечатались едва весомые, рассыпчатые прикосновения к волосам, прохладные пальцы, что в ответ на настойчивые заигрывания крепко сжимали ладонь, и беспорядочно-рваные, горькие от алкоголя поцелуи. Тэхен хотел той ночью любви и внимания – он их получил.       Так же, как на следующий день адскую головную боль, плотной дымкой затуманенное сознание и непрекращающуюся тошноту от кислого привкуса перегара в горле. В то утро он зарекся, что больше никогда не будет пить, особенно с Чимином, тем более в компании Хосока, перед которым было ужасно стыдно за свое дурное, неконтролируемое поведение.       Однако монашеский обет длился недолго. Кажется, ровно до следующих выходных, когда Чимин вновь какими-то окольными путями вызволил Тэхена на очередную внеплановую попойку, а после, словно так было задумано, затащил на хату к Хосоку. На этот раз, помня прошлые ошибки, он пил с большей осторожностью, неловко прятал глаза от пожиравшего его взглядом хозяина квартиры и вообще сидел тише воды, ниже травы, пока Чимин с упоением заливал в себя очередную порцию соджу с пивом, поначалу травил дурацкие шуточки, а после вдруг начал настойчиво и упорно сводить Тэхена с Хосоком. У друга заплетался язык и вырывались глупые смешки через слово, он без устали вспоминал их весьма близкие взаимодействия на прошлой неделе и намекал на продолжение, на что Хосок лишь добродушно смеялся, а Тэхен кривил губы натянутой улыбкой. К счастью, спустя еще один час гулянки непутевому Чимину пришлось вызвать такси – он слишком напился.       – Все в порядке, – Хосок аккуратно прикрыл дверь в квартиру, вернувшись с улицы. От него пахло холодом и табачным дымом. – Уехал в целости и сохранности.       Они остались наедине, но легче не стало. Тэхен неспешно дохлебывал смешанный раннее коктейль, смотрел куда-то в пол, лишь бы не на Хосока, и задумчиво покуривал электронную сигарету со вкусом дыни. Неловкая атмосфера длилась ровно до тех пор, пока алкоголь все же не отвоевал сознание, песни стали звучать громче и задорнее, а предательский язык вновь начал развязываться. Проблема только в том, что, развязавшись, он совершенно случайно сплелся с хосоковым. Чужие ладони обхватывали щеки, гладили шею, собственные же пальцы путались в мягких волосах, притягивали ближе. Они вновь оказались непозволительно близко друг к другу, раз за разом повторяя сценарий прошлой недели. Только в этот раз Тэхен чуть больше осознавал происходящее, а Хосок почему-то не отталкивал. Он все шептал что-то о том, какой Тэхен красивый и податливый, как у него горят глаза, забавно краснеют щеки от спиртного и поцелуев, еще не истрачен юношеский запал, искренность, яркость. Но Тэхен лишь отмахивался, хихикал и бесстыдно утягивал в объятия. Ему было всего девятнадцать – хотелось любви, нежности и понимания, чем он и пользовался.       Они просидели, кажется, до четырех или пяти утра, наконец обменялись телефонами и пообещали непременно снова встретиться. Только вот на утро никто так друг другу и не написал. Тэхен опять умирал от стыда и похмелья, Хосок, наверное, стеснялся или ему просто было до лампочки, а Чимин оголтело выспрашивал подробности у обоих. Увы, безуспешно – друзья отказывались делиться.       Прошло несколько месяцев затишья, и ситуация повторилась. Тэхен даже начал несмело шутить, что это вошло в привычку, перестал загоняться по пустякам и расслабился, стал узнавать Хосока ближе, как человека. Они стали чаще общаться вне вечеринок, порой переписывались с утра до ночи, даже не скупились на длинные голосовые сообщения. Выяснилось, что Хосок весьма умный и интересный парень – точно ходячая энциклопедия и кладезь забавных историй. Он мог часами рассказывать о музыке, искусстве, кинематографе, иногда даже о космосе, истории и, особо длительными, хмурыми вечерами, ударяться в философию. А Тэхен с упоением слушал – когда за чашкой утреннего кофе, когда в общественном транспорте по дороге на учебу, а иногда и перед сном, засыпая под умиротворяющий, тихий хосоков голос.       Тэхен и сам не понимал, в каких они с Хосоком отношениях. Все было до невозможности странно, начиная от разницы в возрасте и заканчивая тем, что они даже ни разу банально не гуляли без шумных друзей под боком и льющегося рекой алкоголя. Однажды, правда, Хосок решил это исправить, позвав Тэхена кормить уток к каналу. Он даже притащил с собой целых две пачки овсянки, заявив, что хлеб птицам есть нельзя.       – Уток? – Тэхен удивленно хлопал глазами, смотря на воодушевленного парня в полной амуниции. – Мы действительно будем кормить уток? Овсянкой?       – Конечно, а чем же еще? – весело отвечал Хосок, уже рассыпая корм по земле. На него тут же сбежалась крякающая стая голодных животных, а после присоединились куда более наглые голуби – они воровали крупу и садились на руки, клевали пальцы. – Попробуй сам, это весело!       Тэхен из вежливости, конечно, попробовал, но в восторге не был. Его пугали острые клювы и бесстыдно хлопающие перед глазами крылья, а тем более грязные голубиные когти, что оставляли черные земляные следы на продрогших ладонях и бежевом пальто. Прогулка вышла неудачная от слова совсем, он даже с горя пожаловался Чимину и перестал писать первым. Словом, отдалился.       Они продолжали встречаться с периодичностью в один или два месяца все на тех же вечеринках, правда бесцельно переписываться стали меньше, Тэхен отвечал односложно, весь ушел в учебу и прочие заботы повседневной жизни, перестал проявлять интерес к хосоковой жизни. На тусовках, также, держался особняком, стараясь игнорировать нежные взгляды, обращенные в его сторону, хотя под конец застолья каждый раз ломался, дарил беглые, а порой и тягучие поцелуи, не стесняясь остального народа. Все присутствующие и так знали, что между парнями творилось что-то с намеком на романтику, пусть Тэхен и отшучивался, во всеуслышание называл Хосока лишь «другом для поцелуев» и не замечал сквозящей печали в чужой улыбке.       Все это недоразумение продолжалось до рождественской вечеринки, на которую, естественно, была приглашена куча людей: друзей, знакомых, незнакомцев и просто проходивших мимо. Двери Хосока, как всегда, были открыты для всех желающих.       Тэхен, прилично захмелев от горячего вина, соблазнительно улыбался и стрелял глазками. У него сегодня было исключительно хорошее настроение, ведь все долги закрыты, экзамены сданы, а впереди – новый год, новая жизнь и новые цели. Чимин тоже был тут как тут, под боком, много смеялся и как-то странно поглядывал поочередно то на друга, то на Хосока, играл бровями, подозрительно улыбался, только вот Тэхен все отмахивался – не реагировал.       Его порядком достали пресловутые намеки и откровенные подначивания, как будто он был обезьянкой в цирке, играющей на публику. Ему, конечно, импонировал Хосок, да и поцелуи у них были сладкими, объятия крепкими, теплыми, от наглых рук под рубашкой каждый раз взметался табун мурашек, а вкрадчивый шепот на ухо заставлял кусать губы, но... Но нет, конечно же, Хосок оставался просто другом, не более. Тэхен слыл птицей свободного полета, ему не нужны были ни отношения, ни Хосок, ни пьяные поцелуи, ни задушевные разговоры.       Баста.       Сегодня он пьет и танцует в свое удовольствие – шоу не будет.       Однако его скромное желание отвлечься от привычного разбилось вдребезги, когда, вернувшись из уборной, взгляд Тэхена зацепился за Хосока в объятиях какого-то незнакомого парня. Тот бесцеремонно забрался к хозяину дома на колени, руками обвив шею, бормотал что-то в ключицу, а Хосок, черт побери, задорно смеялся и обнимал так же крепко, придерживая за талию. У Тэхена отчего-то ярость закипела в горле, руки непроизвольно сжались в кулаки, кажется, он случайно подавился ревностью. Настроение тут же испортилось, взгляд сменился на хмурый, даже сердитый, и нестерпимо захотелось сбежать с в одночасье ставшей немилой вечеринки. Что Тэхен и сделал. Никому ничего не объяснив, молча снял куртку с вешалки, тихо прошмыгнул в коридор и ушел. Только оказавшись на улице, скинул Чимину короткое сообщение, чтобы не волновался и продолжал веселиться.       Тэхена трясло. От внезапно накатившей злости и собственных эгоистичных порывов. Он понимал, что не имеет права требовать от Хосока чего-либо, да и не претендовал на статус отношений, так откуда же взялись все эти всколыхнувшиеся чувства? Отчего сердце пропустило удар и ухнуло куда-то в район пяток, а в желудке занялся пожар при виде Хосока в чужих объятиях? А ведь, если подумать, Тэхен мог быть не единственным таким мальчиком дурачком, с которым Хосок периодически обжимался в самый разгар веселья, когда губы немели и жаждали поцелуев, а жадные до прикосновений руки было некуда деть. Каким же идиотом он был, сам лез, велся, использовал и давал пользоваться собой, а в итоге что? Неужели... влюбился?       Ну уж нет!       В сердцах Тэхен пнул ближайший мусорный бак, нервно закурил сигарету, закашлялся, подавившись дымом, а после обессилено прислонился к холодной стене – выдохся. Ему было мерзко от самого себя, противно, склизко. А на улице внезапно пошел снег. Крупными, пушистыми хлопьями он падал на землю, сразу же таял, мешаясь с грязью. Попал и на лицо, ресницы, щеки, нос, слившись с одинокой горячей слезой, что скатилась по подбородку. Тэхен шмыгнул носом и впервые ощутил всепоглощающее одиночество, что съедало его изнутри, скребло по сердцу. Сам же водил за нос, отталкивал, вновь давал надежду, а потом гадко отшучивался, вероятно, делая больно. Вероятно, специально. Что ж, Тэхен, ты получил по заслугам. Сказать больше нечего.       Так и не скуренная сигарета сгорела сама по себе, утонула в луже растаявшего первого снега. Тэхен тщетно пытался сдерживать душащие слезы, но сопротивляться было сложно, осознание обреченности сдавливало горло. Он услышал, как дверь за спиной открылась, поспешно развернулся спиной, чтобы не заметили, скорее всего, кто-то вышел покурить или просто подышать свежим воздухом.       Но тут он услышал:       – Тэхен! – знакомый голос, а после и руки, бесцеремонно разворачивающие к себе лицом. – Я тебя обыскался. Чимин сказал, ты ушел...       Перед ним Хосок – обеспокоенный и какой-то встревоженный. Глаза бегают, пытаясь оценить ситуацию, волосы в бардаке, – вероятно, результат манипуляций того парня – а руки крепче сжимают рукав куртки, не позволяя вырваться. Тэхен смотрит, насупившись, исподлобья, хмурится.       – Что случилось? – Хосок, очевидно, не понимает, отчего вызывает еще больше негодования и непрошеной злости. Тэхен пытается выдернуть руку – не получается. – Это из-за меня? – проскальзывает догадка. – Из-за меня и Юнги? Ты поэтому обиделся?       – Мне нет дела до твоего Юнги, – звучит грубее, чем рассчитывал. Тэхен совсем расклеился, вновь пытается вырваться, на этот раз ему позволяют. Аккуратно отпускают, заглядывают в глаза.       – Тэ, перестань...       – И до тебя мне тоже нет никакого дела.       Тэхен понимает, что ведет себя по-детски, дуется, обижается на невесть что, да еще и строит из себя недотрогу, пытается словесно ранить, потому что самому до ужаса больно. На душе скребутся кошки, в сердце словно проделали дыру, а в горле першит от невыплаканных слез. Похоже, он все-таки влюбился. И от осознания становится еще хуже.       – Родной, посмотри на меня, – Хосок вновь делает попытку достучаться до парня, мягко поддевает пальцами мокрый от снега и слез подбородок. – Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? Объясниться? Если хочешь, я могу...       – Не нужно! – Тэхен отпрянывает, словно ошпаренный, срывается на крик и больше не может сдерживать режущие глотку рыдания. – Не нужно мне твоих объяснений, Хосок! Ничего мне, блин, не нужно! Мне... – запинается, давя всхлип, совсем тихо заканчивает:       – Мне ты нужен...       И Хосок оттаивает, понимает без дальнейших слов, безоговорочно подходит и заключает в теплые, крепкие объятия. Гладит волосы, пальцами путаясь в таящих снежинках, терпеливо пережидает бурю эмоций, вырвавшуюся наружу. Тэхен все еще плачет, тихо всхлипывая, но заметно успокаивается, несмело обнимает в ответ и утыкается носом в куртку, размазывает по щекам слезы. Ему до ужаса стыдно, непонятно, а еще... тепло. Уютно и комфортно в хосоковых сильных руках, что не терпят возражений, нежно гладят по спине, согревают продрогшее тело.       – Хосок, прости меня, – еле слышно бормочет он в чужую шею. – Я повел себя глупо. Просто я не хочу, чтобы ты с кем-то другим... Хочу, чтобы только со мной. Хосок, я...       Тэхен запинается, сбивается, боится произнести вслух, но алкоголь в крови подгоняет невысказанные слова к выходу, подначивает к действию. Хосок мягко отнимает заплаканного парня от себя, смотрит внимательно, терпеливо ждет продолжения, а на губах – легкая улыбка. Ну, точно издевается, сжимает зубы Тэхен, но все же продолжает:       – Я больше не хочу, чтобы ты был моим другом для поцелуев, – секунду переведя дух, выдыхает: – Хочу быть твоим парнем.       И Хосок смеется. По-доброму, весело, заливисто. А после вновь прижимает к себе, жадно втягивая носом воздух, с нежностью гладит по шее, касается скулы, а затем кончиком большого пальца – губ.       – Как же долго я ждал этих слов.       И целует. С наслаждением, упоением, затягивая глубже, настойчиво сминая чужие губы своими, проталкивая меж них язык, сплетая души, чувства, эмоции. У Тэхена голова идет кругом, он, не веря в происходящее, сначала скромно, а после более решительно отвечает, мажет языком по нижней губе и несдержанно улыбается в поцелуй, тает, рассыпается. На этот раз все честно – без пьяной поволоки перед глазами и юношеской прихоти, без распутного влечения и игры на публику.       Они, наконец, нашли в себе силы признаться друг другу, а, главное, себе в чувствах и теперь уж точно не совершат прежних ошибок. Хосок больше не отпустит так просто, а Тэхен и не станет вырываться. Он все же признается, шепчет: влюбился.       И Хосок подтверждает:       – Я тоже.