Душа жива Forever

      Вот как-то так прошёл и октябрь. Часто после уроков Всеволод водит меня в кафе. Он там проверяет тетрадки школьников, а я ем. И просто жаба душит и не даёт не доесть то, что он мне заказывает. А он заказывает и заказывает… Зато кладбище мне посещать запретил до смерти… Но ведь не сказал, до чьей! Оно недавно приняло к себе какого-то мужика на постоянное место жительства, и я отправилась туда вновь делать заметки в дневнике. А вот Смерть кладбище обходить стороной никогда не собирался…       — Какая встреча! Я думал, тебе запретили здесь появляться.       — Это благодаря тебе я здесь.       — В смысле?       — Ну, ты сказал, что я не могу здесь появиться до смерти. Вот у того мужика она наступила, и я здесь.       — Негодница! Я говорил о твоей смерти.       — А не надо было никого убивать…       — Как будто я специально, просто пришёл его час. Да и мне безумно тяжело было бы кого-то забрать по своей воле из-за веления творцов, ибо я по серединке и должен подчиняться им четверым! А в школу преподавать пошёл я по двум причинам: спрятаться от них ненадолго и пожить нормальной жизнью и быть ближе к тебе! Чтобы знать о каждом твоём шаге до того, как кто-то из «начальников» скажет мне забрать тебя, — он отвернулся и сел у нового памятника. Я… я не знала о том, что ему приказывают…       — Прости, я не знала. Мне ужасно стыдно… теперь.       — Не ругайся, насяльники! Я влюбился в смертную! — заорал Всеволод, поднимая голову в небо, а потом опустил взгляд в землю.       Мне стало его так жалко. И невыносимо больно. Не знаю, почему, но я спрыгнула со скамейки и обняла его сзади. Я услышала его вздох удивления, на что сказала, чтобы не обольщался. Он улыбнулся и перекинул меня к себе на колени. Теперь я слишком удивлена, чтобы думать, чем подлец и воспользовался, поцеловав меня. После того, как он излил душу, я не стала отстраняться, говорю же: классно целуется… Это единственная причина…       — Всё. Отпусти меня.       — Хорошо-хорошо. Но, пожалуйста, не ходи больше на кладбище так часто.       — Да что не так-то?       — Как я и сказал, люди умирают по судьбе. А судьба эта зависит от творцов. В основном, это Божий промысел. Но иногда в дело вступают Дьявол и две других эксцентричных личности… А я им подчиняюсь, потому что… меня так создали. И хорошо бы, если бы у меня был один начальник, Бог, но другие тоже принимают решения, так как предоставляют мне «помощников»… И вот судьбу они могут поменять, увидев, как ты себя ведёшь. И если ты сама идёшь навстречу концу, то они его приблизят… Ладно, тебе в это лучше не ввязываться, а то мало ли… Пойдём я лучше тебя домой провожу.       Всеволод проводил меня до дома. Мама смотрит в окно на то, как долго он со мной прощается и как расстраивается, когда я всё-таки ухожу. Встречает меня на пороге…       — Что это вы так долго прощались? Я понимаю, что он — герой, спасший тебя, из хорошей семьи, красивый и прочее, но он твой учитель!       — Мам! Между нами ничего нет. Я его не люблю, он просто помогает мне с английским.       — Как же! А чего это тогда вы столько времени вместе проводите не в школе? Смотрите друг на друга так, будто съесть готовы. И вообще! Для кого это ты так наряжаешься каждый день в школу? Раньше такого не было! Даже на встречи с друзьями так не ходила. Ну, скажи мне. Он тебе не пара. Он стар для тебя. Да, в первую встречу хорошим показался, но так вести себя с ученицей…       — Мам! Хватит, пожалуйста! Никого я не люблю, а наряжаюсь, чтобы девчонки от зависти полопались!       — Полопаются они тебе! Дождёшься — знай: я тебя предупреждала!       Я ушла к себе в комнату и закрылась. Мама ко всему может придраться. Она слишком сильно волнуется обо мне. Я не могу пойти проторенной ею дорожкой, у меня просто не получается. Она думает, что так для меня хорошо, так лучше, но… Пора признать, что нет, так вовсе не лучше! Она просто навязывает мне свои идеалы… Да, Всеволод не лучший вариант, но он хотя бы любит меня. Вроде бы. И мы с ним похожи: нас обоих лишают нашей воли…       Хотя любой покажется хорошим вариантом… Смерть всё ещё неприятен мне. Как человек неприятен, ведь нельзя судить книжку по обложке! Да, он красавчик, но он ужас на крыльях ночи! Я про его работу, его чёрный юмор… Красивый и злой! Всё-таки последнее, что увидит человек перед кончиной, должно быть красивым…       Хотя с чего я взъелась на него? Пытается защитить от каких-то своих законов, кормит, учит… Мне вон даже уже то платье, как раньше, мало. И при этом он со мной нормально общается. Да, иногда шантажирует, но чем? Походом в кафе или кино? Это и шантажом назвать сложно. Теперь, когда я поняла, что он не просто так дедушку забрал, мне легче его воспринимать… Но всё равно, я же человек. Мы в любом случае не сможем быть вместе…              Горький как-то где-то писал: «Но я думал: «Как это обидно и противно — смерть. Вот гадость!» Но он не был одинокой толстой сорокалетней властной женщиной, коей является наша директриса… С Геннадия Павловича она переключилась на Всеволода. Она является теперь на каждый его урок и следит вовсе не за тишиной в классе, а за улыбкой и всеми движениями учителя. И не даёт мне выклянчить у него хорошие оценки… Раньше она вызывала у меня лишь жалость и страх, теперь же отвращение и презрение. С другой стороны, Всеволод должен бы выбрать из двух зол меньшее: либо семнадцатилетняя красивая язвочка, либо властная сорокалетняя упрямая бабка. Учитывая, что ему на вид двадцать пять и что он вроде как гетеросексуальный, историк ему не подойдёт…       Узнав о желаниях Кристины, настоящая школьная королева взбеленилась. Она ругала девчонку по каждому поводу и придиралась ко всему, что та делает. Кристи теперь не было житья, и она, конечно, понимала, что во всём виновата я! Наверняка, она что-то готовит мне в отместку. Наверняка, эта пустоголовая дрянька уже подстрекает подружек на жестокое деяние. Я предвкушаю её злобу. И так же надеюсь на чудесное спасение. Спасение Смертью, как бы глупо это не звучало.       Всегда, когда пытаешься поступить хорошо, люди расценивают это, как нечто плохое, и платят плохим. Платят тебе, ожесточая своё сердце и закаляя, сковывая твоё сердце. Я, конечно, не Кристине хорошо сделала, а себе и Всеволоду, но она собирается мне напакостить…       Сейчас суббота, и я не хочу ни о чём плохом думать. И так исполняю Смертный приговор: прогуляться с ним. Я была не против, но на кладбище почему-то уже соваться не хотелось, поэтому нашли другое тихое место. Но тут ещё жарче, чем в других местах.       — Боже, как тут жарко. Я испаряюсь!       — Может, похудеешь…       — На что ты намекаешь?       — Просто хотел пошутить.       — У тебя очень плохое чувство юмора!       — Весь в тебя!       В итоге мы чуть не перебили друг друга колкостями. Потом он почему-то затараторил на английском. Ну, зная его замашки, не обратила внимания, пока не услышала от него тихое: «Kristi is looking at us…» («Кристи смотрит на нас»).       — I understood you, teacher! (Я поняла Вас, учитель!) А расскажите что-нибудь из новой темы, Всеволод Ярославович, — это я уже сказала громко и отчётливо.       — Да ничего нового. Ты всё по мере изучения поймёшь. К английскому у тебя талант!       — Ага! Я вас поймала! Теперь не отвертитесь! — Кристина выпрыгнула из кустов как чёрт из табакерки.       — А? Кристина? Что ты тут делаешь?       — Главное то, что вы делаете здесь одни?!       — Колымагина, умерь свой пыл! Я просто репетитор Лены.       — Как же! А с чего она тогда утверждала, что Вы её любите?       — Что? Я просто хотела посмотреть, как ты будешь носить почётную футболку лузера. Поверь, это была лучшая неделя в моей жизни! А сейчас, влезая не в своё, но совершенно законное и обычное дело, ты нарушаешь правила нашего спора!       — А учитель-то знает, что ты на него спорила?       — Я знаю. И благодарен Лене за этот спор, потому что эти две недели была относительная тишина. А сейчас, Лаврова права, ты нарушаешь условия спора. Попрошу тебя удалиться, Кристина, и не мешать педагогическому процессу!       Она ушла, но, опасаясь её серых завистливых крысиных глаз, Смерть и вправду начал учить меня правилам английского. Безобразие! Но что поделать?