Неосторожные миры

Корабль качало на волнах, не слишком сильно, как раз настолько, чтобы это убаюкивало и делало крепче объятия. На палубе давно стало слишком свежо, да и стемнело, чем уже оставалось любоваться… Так что новобрачные наконец закрылись в своей каюте. Хотя торопиться сюда обоим мешала робость, все страхи невинности. И сначала они просто долго стояли обнявшись и целовались. Всё то немногое, что знала Дерюшетта о жизни после свадьбы, подсказывало ей: сейчас надо отдаваться во власть. Позволить мужу осуществить свои права, быть покорной, но не равнодушной. Последнего она и не смогла бы, дрожь её била не только от страха и волнения, но и от предвкушения. Чего-то неизведанного и прекрасного. И, наверно, стоило уже просить об этом. Потому что она не чувствовала в муже ответного порыва. Только нерешительность. – Ты готов так простоять вечно? – такие слова ей показались самыми правильными. – Почему бы и нет, это ведь такое блаженство, любимая… – Ох, Эбенезер, но ведь люди женятся не только за этим… – сказала и страшно смутилась. А он – стократ больше, даже руки разжал. – Скажи, ты что, и не думал, что когда-нибудь будешь не один? И что не вся твоя жизнь будет служением Господу, а порой служить можно и по-иному? – Не думал, никогда не представлял даже, как это могло бы быть. Мне ведь нечего было предложить ни одной достойной девушке, пока не… Боже, прости меня… не помогло несчастье. – О, ты ошибаешься, ты же мог, как и сейчас можешь, предложить своё чистое сердце, безгрешную душу… И свою красоту. – Этого мало. Мало для жизни, которой ты заслуживаешь. – Я готова убедиться в обратном, милый. Ну, иди же ко мне снова! Но вот это получилось далеко не сразу. И разоблачались они долго, стоя друг к другу спинами, и потом тоже долго не поднимали друг на друга глаз. И легли, оставшись оба в длинных исподних рубашках. Так, конечно, жар тел ощущался куда сильнее. Но, кажется, от этого было ещё страшнее. По крайней мере, Эбенезеру. А Дерюшетта не могла ему сказать и даже показать, чего хочется. Ну почему он не подхватывал её на руки и не нёс на постель, не кружил по воздуху, не притискивал к себе и под себя не подминал? Жильят бы сообразил, вдруг пронеслась молнией непрошеная мысль. Разом стало жарко. И стыдно. И страшно. И это заставило её саму прильнуть к мужу и едва не навалиться на него. – Я люблю тебя, Джоэ-Эбенезер. Я вся твоя, я жена тебе, в конце концов! …Всё, что случилось между ними дальше, было почти сплошным разочарованием. Неловкая возня ощупью, а больше неловкости – больше боли. И его шёпот: «Прости, давай прекратим!» – и её шёпот: «Да поцелуй же меня хотя бы!». А потом он спрятал лицо у неё на груди и сделал вид, что уснул. Ему было стыдно своего падения – перед Дерюшеттой и перед собой самим. А новобрачная подумала – ну как ребёнок. И в первый раз пожалела, что всё-таки связала с ним свою судьбу. Молодой женщине, конечно же, не хватало мудрости, чтобы понять: у них всё впереди, и вместе, поддерживая друг друга, они смогут сделать свою жизнь прекрасной, ночи так же, как и дни. Сейчас Дерюшетта была по-детски напугана другой мыслью: вот это все, разочаровательное, ей за то, что не сдержала своё слово. Да, обещание было дано необдуманно, но вслух и при свидетелях. Да, Жильят не объявлял тогда никому, что именно из-за её слов взялся совершить невозможное. А припомнил потом, уже отчаянно толкая их с Эбенезером под венец. Да, это было освобождение от данного слова. Только вот не забыть ей теперь об этом. Никогда. Её неземная любовь стала земной. И лежит сейчас в её объятиях. Почему это сейчас кажется таким неправильным? Да, видно, нельзя связывать крылья ангелам. И, видно, это она, Дерюшетта, тут недостойна. Её должна ломать первобытная, первозданная сила, породившая Жильята. И, наверное, уже его забравшая, подумалось вдруг с пугающей ясностью. Вот сейчас Эбенезер наконец найдёт себе положение поудобнее, уснёт покрепче – и тогда Дерюшетта встанет и выскользнет на палубу. А потом и соскользнёт…

* * *

Кэт Эрнандес вздрогнула от шагов за спиной, пальцы прошлись по экрану телефона, венчая незаконченную фразу смайликом с весёлым осьминогом.  – Блин! Не подкрадывайся! – Что я вижу! – засмеялась Канзеон Босацу. – Кэтрин опять строчит фанфик? Хотя и не про реальных людей? – В рядах доступного мне клира, – ответила Кэт с таким видом, будто поправила очки, – закончились красивые мальчики. Как раз когда я решилась выбирать. Так что вот, я влюбилась. В молодого красивого священника, который оказался под руками, хоть он и всего лишь книжный персонаж. – И теперь пытаешься утопить одну из немногих счастливых героинь Гюго, чтобы потом выплакать себе со страниц безутешного вдовца, так, что ли? А не фу ли такой быть, дорогая Кэтрин, где же твоя женская солидарность?  – Ну а кто меня вдохновил, как не ты. Когда показала мне своё художество, которым доканывала Ривареса. Там как раз нелепая девочка, которую он сам из себя выдумал, выплакала себе со страниц – его. И там у тебя на каждом шагу отсылки на «Человека, который смеётся», ну я и подумала – почему бы и не другой, ничуть не худший роман того же автора? Ну и не сбудется же это по правде, просто фантазии… – Где-то есть мир, в котором сбудется. Он уже возник, знаешь ли, Кэтрин. Прямо из твоего произвола. А вот попасть туда… я не уверена, что тебе удастся. Это не так работает. Максимум там будет твоя копия. – Но Риварес ведь видел, что происходило с его копией, попавшей в лапки бедной Люси? Значит, и я увижу. И да, это был произвол, но я никакого зла на Дерюшетту не держу, просто правда есть в её счастье червоточина. А так – станет русалкой, как уже стал Жильят, будут вместе править морями, это честно, и брутальные морские создания – это круто. – И ты думаешь, не только Дерюшетте на самом деле нужен вот такой «настоящий мужчина», как его определяли некоторые в книге, но и преподобный Эбенезер в душе любитель огромных грозных китов, точнее, китих? Ты бы убедила его в этом? – Теперь уже и не знаю. Ты меня вдохновила, ты же мне и сбила всё настроение. – Зато я не рушила авторские пары и никого не заставляла страдать лишнего, скорее наоборот. И знаешь, Кэтрин, если уж чего-то хочется и не получается… вернись уже ко мне. Как будто я не умею принимать любой облик!