Танцы со злом

Арка плененного ветра Глава 1 Плененный ветер

Он осмыслил ласковое прикосновение смерти и с усталым блаженством опустился в ее теплые объятия. Не было больше ни горечи, ни сомнений – ничто не тревожило душу героя, сорванную словно цветок и отпущенную в темные воды забвения. Тяжкое бремя долга с последним выдохом спало с усталых плеч, и на немеющих устах расцвела улыбка облегчения. Он победил полубезумного Мастера и забрал последний, но такой желанный трофей – жизнь сильнейшего из его учеников, прекрасного и печального, словно незаконченный портрет незнакомца. Каким же удовольствием было упасть лицом на грудь поверженного врага и с последним вдохом вобрать его запах – аромат дождя в хвойном лесу. Каким же блаженством было умереть, слыша этот аромат, вместо смрада поля брани, в котором смешались металл и кровь, земля и содержимое человеческих тел… Какой же радостью было чувствовать последние удары сердца ученика Мастера и гаснущее тепло его тела. В подступающей тишине забвения гасли ликующие возгласы победителей и стоны побежденных – герой засыпал. Больше не осталось неоконченных дел, и оттого не было причин поднимать с пропитанной кровью земли свое измученное тело и снова совершать невозможное, раз за разом кидая себя в бой на этой страшной войне. Не осталось неоплаченных долгов и уз – он сполна рассчитался со всеми, убив того, кто всегда так искренне улыбался, едва завидев его. Теперь же пришло время отдохнуть, вкушая подобно вину аромат хвойного леса. Что-то коснулось спины легким скользящим ударом и замерло на стыке доспехов, но это уже не имело значения – павший герой все глубже погружался в столь желанное забвение и тишину, в которой таяли, растворяясь, горечь и печаль. Смерть была благосклонна. Она избавила от желаний и сожалений. Она подняла в ладонях душу человека, уставшего быть сильным, и подарила ее ветрам. Они подхватили ее и, слившись воедино, понеслись над полем брани, поднимаясь в небо, в потоки золотого солнечного света. А когда тепло распахнутых небес наскучило, ветра скользнули вниз и заструились над изгибами рек, выискивая душистую тень благоухающих еловых ветвей. О, как много тайн и красот было известно этим ветрам! Сверкающие золотом пылинки в солнечных лучах и кружева морской пены, скользящей на темных волнах. Взмах крыла бабочки и узор прожилок на опадающем листе клена. Безупречная красота снежинки и сверкающий на солнце обледеневший снег. Тонкие искры паутинок в душистых ветвях елей и россыпи бриллиантовой росы. Первые капли крадущегося дождя и восторженный всполох хохочущей грозы, расписывающей сияющими узорами небеса цвета туши. Вскинутые к жемчужным облакам голые ветви, покрывающиеся почками, и сладостный аромат первых листьев, поднимающиеся из прелой листвы травинки и осторожные шаги птиц, благоухание первых цветов и сияние городов, наполненных музыкой и радостью. Бурное цветение опьяненного леса и летний жар, вновь и вновь сменяющийся осенними пожарами и прекрасными бело-голубыми зимами. Не обремененный даже тенью воспоминаний, ветер скользил по миру, не осознавая ни времени, ни пространства, наслаждаясь полетом и зная лишь одно – прекраснее всего тишь хвойного леса. Жадная и злая боль скрутила так внезапно, что ветер испуганно заметался, но что-то тяжелое сковало его, причиняя муку и страдания. Жуткий хрип сотрясал судорогами, а воздух грубыми глотками прорывался внутрь, разрывая нутро раскаленной сталью. Ветер испуганно метался, содрогаясь и пытаясь спастись, но не мог… Боль, хрип, тиски холодных рук и грубые голоса, так не похожие на звуки леса и ласковую песню солнечного света. – Легкие раскрылись. – Мозг запущен. – Нервный узел запущен. – Источник раскрылся. – Что с почками? Уважаемые одаренные, будьте внимательнее. – Я внимателен, это кто-то кровь плохо контролирует! – Я делаю все по инструкции, – моментально окрысился уличенный «кто-то», – если вы не в состо… – Уважаемые одаренные, напоминаю: мы не одни, – оборвал обмен любезностями неизвестный. Голоса уважаемых одаренных сконфуженно затихли. В воздухе разносилось хриплое дыхание пойманного ветра, равномерные щелчки неизвестного аппарата и приближающиеся шаги, оказавшиеся еще более неотвратимыми, чем сама Смерть. От этих шагов веяло тяжестью долга, старыми ранами, грохотом оружия и стонами умирающих… своих умирающих… В той страшной войне по обе стороны были свои и нутро ветра леденело от приближения этих шагов и шелеста золотых тканей. Голос зазвучал в тишине подобно металлу, из которого отливали колокола – полный силы, величия и власти: – Его Высочество понимает мои слова? – Полагаю, что да. – Мягкий и ласковый голос ответившего отчего-то казался неприятным и еще больше пугал трепещущий ветер. – Его Высочество уже может обрабатывать информацию, но для восстановления полноценной работы мозга потребуется время, Ваше Императорское Величество. – Сколько? – Около дюжины часов. Однако то, что мы сделали, неестественно по природе своей, и возвращенные к жизни, назовем их так, еще помнят смрадное дыхание смерти, – незнакомец говорил медленно и тихо. – Лишь от них самих зависит, захотят ли они вернуться к существованию среди живых. Ситуация осложнена тем, что Его Высочество погиб так давно – целых десять лет тому назад. Кто знает, где скиталась его душа. Возможно, призвав ее, мы оборвали чью-то жизнь и это… – Чью-то жизнь… – император издал смешок и склонился над хрипящим и задыхающимся телом, ставшим ловушкой для ветра. – Что такое одна жизнь, в сравнении с благом Империи? Почему он так дышит? Ему больно? Вы можете что-то сделать? – Нет необходимости. Его Высочество уже вспоминает, как дышать. Раздался еще один странный звук, похожий на проглоченный смешок и возвращенный к подобию жизни почувствовал теплую волну воздуха, коснувшуюся его лица. – Что ж… Доставьте Его Высочество в подготовленные покои. – Мужчина замер над худым задыхающимся телом, с улыбкой всматриваясь в перекошенное от боли и непонимания лицо. – Набирайся сил, наше дорогое Солнце, сейчас ты как никогда нужен Империи! Всю ночь ветер встревожено вслушивался в дыхание. Оно его пугало. Ощущение скользящего внутри воздуха казалось чуждым и непривычным. Он вспоминал, как слышать и что-то, что отныне было его частью, нашептывало – у всего есть имя. Они всему дают имена, чтобы владеть и обладать, ведь по их законам нельзя присвоить то, у чего нет имени. Имена дают власть. И ему они тоже дали имя – чтобы владеть им. О, ему дали очень много имен! И каждое из них подобно железной цепи удерживало его во власти чужих надежд и ожиданий. И как бы он ни рвался, сколько бы ни искал выход из лабиринта лжи и недомолвок – он нашел всего один способ сбросить цепи. Но и смерть не стала спасением. Долг. Огромный и неотвратимый. За каждое из имен, которых он не желал. От Долга не спрятаться, не скрыться, а в качестве награды останутся лишь ноющие раны и тяжелые, неотвратимые шаги за спиной. И понимание, что скоро вновь придется поднимать измученное тело и волочь его в бой, в запах металла, гари и крови. Убивать и жертвовать, изо всех сил стремиться к самой последней цели, чтобы пронзить ее мечом, пригвождая к почерневшей и обуглившейся земле… Долг, Долг, Долг – всегда должен. Империи, брату, людям… слишком тяжело, слишком много имен, слишком много власти над одним человеком… Темнота спальни истончалась и серела, оголяя комнату, в центре которой стояла одинокая кровать. Ее поверхность усеяли складки тканей, собравшихся вокруг тяжелого болезненного тела. Это тело уже научилось видеть и видело лишь скованное решетками небо. Плененный ветер хотел бежать – от неотвратимых шагов и тяжести неумолимого Долга, но был надежно скован телом, а тело заточено в комнату-коробку, в которую «возвращенного к жизни» убрали, как это делают с еще нужными вещами и игрушками. Потому ветру только и оставалось, что смотреть сквозь прутья оконной решетки в небо, медленно сменяющее одеяния одно за другим. Роскошный алый шелк заката, прозрачные розоватые шали сумерек, десяток оттенков синего и голубого, переходящих в глубокий темно-синий бархат ночи, и легкие шифоновые шали утренней зари… Когда комнату осветило бледное золото рассвета, тишина наполнилась шорохом шагов и шелестом струящихся тканей. Впереди торжественно ступал император – необычайно высокий и худой человек с надменно-горьким взглядом и улыбкой, натянутой как стальная струна. На черных волосах угнездилась сложная конструкция из короны и множества украшений из золота и самоцветов, а на талии сверкал тяжелый пояс, свитый из золотых шнуров и украшенный узлами и драгоценностями. Темные глаза гостя скользнули по пустой комнате и остановились на теле в кровати, подмечая ровное и спокойное дыхание. Разрубленный решеткой свет падал сияющими прямоугольниками на одеяла, под складками которых угадывалось тело высокого и широкоплечего мужчины. Лежащие поверх тканей руки тревожили взгляд худобой, но было легко представить: пройдет немного времени и загоревшая кожа цвета меда мягким бархатом обтянет наполнившиеся силой мышцы. Движения обретут былую уверенность, а величественная стать и гордая осанка молодого ястреба украсят этого человека больше, чем красят короны, самоцветы и драгоценные шелка. Лицо с чуждыми и непривычными для инейцев чертами озарит мягкая доброжелательная улыбка, а ясные карие глаза наполнятся силой дара Иррита и засияют подобно янтарю, озаренному изнутри солнечным светом. В империи Инея не любили чужаков, их сторонились и называли демонами, но принц, рожденный золотоволосой чужестранкой, вызывал у инейцев самое искреннее обожание. Он казался слишком чуждым для пороков земного мира, неподвластным грязи, недосягаемым и возвышенным – как сверкающее в небе солнце. О его подвигах еще при жизни слагали песни, в нем видели олицетворение справедливости и надежды на то самое прекрасное будущее, о котором говорилось в пророчестве. Никто даже не сомневался, что этот восхитительный человек привет Империю к процветанию, снимет оковы и освободит от зла и проклятий. Каково же было отчаяние подданных, когда их сверкающее солнце нашло закат на кровавом поле боя, навек угаснув в какой-то нелепой и неправильной войне. Император глубоко вдохнул. Даже ему понадобились годы, чтобы вернуть подданным их прекрасную надежду. Он приблизился к кровати, ступая медленно и величественно. Воскрешение солнца империи, еще при жизни воспетого в легендах, казалось уже свершившимся чудом, но стоило отвести тонкий муслин полога, как взгляду открылось лицо – бледное, безучастное, равнодушное. Погасшие глаза цвета темного янтаря, не отрываясь, смотрели сквозь прутья оконных решеток, а на бледных губах не было и следа улыбки, за которую поданные так любили своего героя. Император едва сдержал тяжелый вздох, поскольку сейчас герой империи, сразивший и обезумевшего от горя Мастера и его своенравного ученика, доставившего куда больше хлопот, чем все войско вместе с мятежным предводителем, вызывал лишь жалость и не слишком крепкую надежду на благоприятный исход. – Эшинит Морозов приветствует солнце империи, – громко произнес он, и, не ожидая ответа от полумертвого, обратился к свите: – Почему здесь так пусто? Принесите цветы, много цветов. И подайте кресло, а на ту стену – картину с маковым полем, что висит в малой зале медитаций. Озадаченные поданные кинулись выполнять приказы, а мужчина склонился над возвращенным к жизни, рассматривая сухую и тонкую кожу лица. Под глазами лежали тени, а волосы топорщились витками поблекшего золота. – Дорогой брат, скажи хоть что-нибудь. Узнаешь ли ты меня? Погасший взгляд сместился с окна на говорившего. Бледные губы едва заметно дрогнули, и правый уголок приподнялся в чем-то, что можно было принять за слабую улыбку. – Замечательно. – Император тоже улыбнулся, а его темные глаза сузились. – Как же я рад видеть тебя снова! Совершенствующиеся и лекари быстро поставят тебя на ноги, а пока поговорим. Полагаю, у тебя много вопросов, – однако он ошибался – у ветра не было вопросов. Ветер хотел на свободу: пасти облака и греться в солнечном свете. Эшинит величественно опустился в поданное кресло и тщательно расправил складки золотого одеяния, настолько обильно украшенного узорами и драгоценностями, что очертания фигуры терялись среди линий и блеска. Из тканей выглядывали лишь кисти рук с длинными тонкими пальцами и усталое узкое лицо, заточенное выступающими скулами и небольшой клинообразной бородкой. Император обвел взглядом помещение и снова посмотрел на тело в кровати. – Навевает воспоминания, не правда ли? Ты не редко попадал в неприятности, но тебе всегда везло, и ты возвращался домой живым. Однажды тебя принесли горожане, израненного с головы до ног, с пятью арбалетными болтами в ребрах и с изуродованными руками. – Император посмотрел на свои ладони и задумчиво сжал длинные худые пальцы. – Тяжелые были дни: война еще не началась, но мы уже так многих потеряли: Мастер убил нашего батюшку и братьев, погибли Эра, Снежна… Лежащий в кровати человек выдохнул с такой силой, словно его душа стремилась вырваться из тела вместе с воздухом. – Впрочем… – Эшинит смущенно кашлянул, поняв, что начал не с самой жизнеутверждающей ноты. – Поговорить о столь печальных событиях мы еще успеем. Помнишь ли ты наше детство, дорогой брат? Мы провели его во дворце Хрустальных Слез. Я, ты и наша прекрасная сестрица Радость. Наш батюшка, Его Императорское Величество Гнев, возложил надежды на наших старших братьев и готовил их к престолонаследию, нас же оставили вместе с наложницами. Полагаю, оно и к лучшему, так как в отличие от братьев у нас было время на игры и забавы. Летние вечера мы проводили в садах или искали потайные комнаты и лазы, а иногда сбегали в город и бродили по улицам, – мужчина мечтательно улыбнулся, перебирая драгоценные воспоминания. – Чтобы скрыть волосы, цвет которых ты унаследовал от своей удивительной матушки, ты повязывал на голову шаль, но как только она сбивалась, тебя сразу узнавали. Что тогда начиналось… – он опустил взгляд на собеседника, едва узнавая в изможденном теле веселого и чудаковатого мальчишку, неподвластного порокам и печалям. Тогда с его губ не сходила искренняя улыбка, выделенная ямками. Любой, кто видел эту улыбку, попадал под ее очарование и улыбался в ответ, так же искренне и приветливо… Эшинит удивительно ясно помнил эту лучезарную улыбку, и оттого лежащий перед ним человек казался еще более чуждым и мертвым. Возвращенный к жизни молчал, не сводя погасших глаз с решетки, а во взгляде стыла тоска пойманной птицы с перебитым крылом. – Тебя приветствовали, задаривали конфетами и лакомствами. Однажды мы встретили заклинателей ордена Золотых Вихрей и они весь вечер развлекали нас, показывая фокусы. Мы смотрели и мечтали, как вырастем и тоже станем совершенствующимися. Вступим в орден, обзаведемся братьями по духу и лепестками цвета охры, будем уничтожать искаженных и сражаться с темными заклинателями, побеждать чудовищ и демонов, отправимся путешествовать в неисследованные земли и превзойдем лучших воинов мира. Ветер вспомнил, как звали не по возрасту серьезного темноглазого ребенка, пожирающего взглядом красующихся заклинателей – Эшинит. Как оказалось, принц, названный в честь редкого черного камня, не унаследовал источник силы и потому его не приняли на обучение в орден заклинателей. Воспоминания обретали краски – мальчик с сердито надутыми губами, подросток всеми силами пытающийся изжить эту привычку и потому сжимающий губы в плотную нитку, юноша с надменным взором и поджатыми губами, мужчина, научившийся убивать и отправлять на казнь сотни людей одним движением плотно сжатых губ. За прошедшее время его волосы прибрала тонкими нитями седина цвета темного серебра, но Эшинит не изменил привычке сжимать губы, и потому даже сейчас улыбка на его лице напоминала натянутую струну. Увидев, что лицо друга смягчилось, император испытал облегчение – Солнце понимает его слова и вспоминает детство. Заклинатели предупреждали о возможных неблагоприятных исходах, но судьба вновь оказалась благосклонна к герою. Впрочем, она всегда его любила – веселого и чудаковатого юношу, слишком чуждого для пороков этого мира. – Брат, ты вспомнил меня? – Эшинит осторожно взял едва теплую худую руку и с нарастающей надеждой воззрился в лицо, озаренное слабой улыбкой. И оказался вознагражден – веки героя дрогнули и с губ упали первые слова, возвратившегося к жизни солнца империи, героя еще при жизни воспетого в легендах! – Да… брат… – он говорил тихо и слабо, а его голос походил на шелест опавшей листвы. Как же этот едва уловимый шорох отличался от громкого и уверенного голоса героя, за которым шли армии! Но ничего, нужно лишь немного времени: небожители и лучшие лекари столицы вернут ему былую силу! Темный янтарь глаз вновь озарится светом, а волосы засверкают червонным золотом, затмевающим блеск монет и самоцветов! Солнце империи вновь засияет! Эшинит с восторгом смотрел на брата, предвкушая это. Губы полумертвого дрогнули и в тишине вновь раздался слабый голос: – Брат… отпусти меня. – Что? – лицо императора замерло. Улыбка продолжала висеть рваной струной, а в глазах застыло какое-то странное и растерянное выражение, похожее на страх. – Куда? – Убей меня… отпусти… не хочу… – прошелестел полумертвый, бессильно закрывая глаза. Эшинит отшатнулся как от удара, и худая изможденная рука упала на простыни. Затихла даже листва за окном – ветра замерли, встревожено вслушиваясь в шелест слов. Несколько минут прошло в тяжелой зловещей тишине. Присутствовавшая прислуга старалась даже не дышать, чтобы не навлечь на себя гнев императора. Наконец тишину прорезал холодный металлический голос: – Твоя жизнь слишком дорого обошлась всем нам. Ты надежда народа, солнце империи, герой из пророчества, сын золотой демоницы и императора Гнева, возлюбленное дитя Иррита, бог на земле. Тебе много дано, но и спрос с тебя куда больше! – Я уже умер… хватит… нельзя… – Ты не имеешь права на смерть! – отчеканил голос, напоминающий звон колоколов. Дверь оглушительно хлопнула, и за стеной зазвучали удаляющиеся шаги. В замках заскрежетали ключи, замыкая комнату-коробку с еще нужной вещью. Полумертвый с трудом поднял руку, словно пытаясь ухватить непослушными пальцами роскошные золотые одеяния и повторил: – Убей меня… отпусти… брат… так тяжело… не хочу больше… только не снова… Кровать, слабость от ран и боль – все это было так знакомо и возвращало в прошлое, к долгам еще более неумолимым, чем смерть, чем поступь Эшинита! Ветер не хотел погружаться в эти воспоминания, не хотел помнить, насколько разной бывает боль – только не это, только не снова! Боль, отчаяние, бледное лицо и холодная рука, ползущая по пылающей груди к шее, изящные пальцы, сжимающие горло… И снова и снова вопросы и раскаленное железо, рисующее узоры на коже. И запах хвойного леса и глаза, столь черные, что сердце замирает, будто смотришь в бездну, а она глядит в тебя… Как же просто было струиться в тени хвойных ветвей, наслаждаясь прохладой и запахами, и как сложно помнить человека с насмешливой улыбкой и грустными глазами. Почему, ну почему ценой свободы от Долга стала именно его жизнь?.. *Одаренные – люди, рожденные с источником силы. Одаренных, состоящих в светлых орденах, называют совершенствующимися и почитают, но обучение в подобных элитарных фракциях практически недоступно для обычных людей, а любые неофициальные фракции называют темными и тщательно уничтожают. Темные заклинатели не редко становятся источниками бед, оттого их не пускают в города и истребляют. Разговорчики за кадром: Целитель предупреждает Эшинита, что возрожденному можно рассказывать только хорошие вещи, чтобы пробудить у него желание к жизни. Только позитив, никаких напоминаний о страданиях и потерях! Эшинит, глядя на едва живого брата: – Хммм. Навевает воспоминания, как ты едва выжил после пыток и плена у Вечера, правда? – … . Убейте меня.