he says.

О красные лепестки роз разбиваются еще холодные весенние капли, создавая приятный шум и впитываясь в почву под ногами. Запахи дождя и цветов смешиваются, создавая новый приятный аромат. Дориан срывает розу плавным движением. Подносит к лицу и долго всматривается в ее алый цвет, до тех пор, пока не начинает рябить в глазах. Поставить бы ее в воду, но даже там она будет, как и все цветы, недолговечна. Ее красота и пышность будут увядать с каждым днем, пока лепестки ее не сморщатся и не начнут опадать. Тогда ее, естественно, придется выбросить, и он подумает: «Зачем вообще ее было срывать?». Но будет поздно, она зачахнет и процесс этот будет необратимым. Мысли-мысли-мысли. Сегодня вечером лорд Генри снова ждет его у себя. Странные встречи, после которых он каждый раз чувствует себя так, словно камень с души свалился, но на его месте тут же появился другой. И сделать он ничего не может — только улыбаться и соглашаться, потому что таков лорд Генри, бросающий камни на чужие души. Розу все же стоит поставить в вазу и подрезать стебель так, чтобы сохранилась дольше. Вечером он улыбается. Смотрит в чужие полуприкрытые глаза и слушает-слушает-слушает. В этом доме он всегда слушает, а когда говорит, то, кажется, чужими словами. Дориан говорит изредка, он восторгается блюдами, вкус которых бесподобен, как и всегда, нехотя соглашается с циничными высказываниями, правдивость которых будто бы не поддается сомнению и принимается почти как неизменная истина, и все это из-за того, кто их произносит. — Гарри, — говорит Дориан, и становится тихо. — Гарри, — говорит Дориан и сбивается с мыслей. — Гарри, — говорит Дориан, и мыслей попросту не остается. И Гарри замолкает. В голове больше ничего нет, резать тишину пустыми словами не хочется совершенно, остается только отпивать вино, крепко сжимая ножку бокала, и смотреть в чужие глаза напротив, в которых наконец есть хоть что-то — полусуществующая эмоция. И в этот момент Дориану кажется, что его портрет в пыльной комнатке выглядит лучше, чем когда-либо. С Бэзилом все было по-другому. Он — художник. Это главная черта человеческого характера, которая только может быть, остальное — всегда второстепенно. Дориан не был для него другом, он был музой, вдохновляющим призраком, воплощением прекрасного, благословением и проклятием. Иногда, когда работа не шла, и картины оставались незавершенными, ему казалось, что Холлуорд ненавидит его, ведь тот, кто дарит правильный настрой, может так же его и забрать. Он ненавидел эту ответственность. Бэзил был непостоянным. Очередная черта большинства людей искусства, он часто бросался в крайности, то смотрел обожающим взглядом, то рвал на себе волосы от бессилия. — Дориан, — говорил он, и они оба замирали. — Дориан, — говорил он, и в глазах появлялся блеск. — Дориан, — говорил он и превращался в бушующую стихию. Лорд Генри ни капли не муза, он скорее похож на книгу без финала. Дориан никогда не поймет его до конца, зато Гарри всегда понимал всех, с кем встречался. Он чувствует людей так, как Дориан никогда не сможет, сколько ни пытайся. И когда чужие длинные пальцы опускаются на его запястье — это прикосновение не до конца, потому что никто не коснется лорда Генри по-настоящему. Но даже так, его волосы все равно мягкие на ощупь. — Гарри, — говорит Дориан. — Дориан, — наконец говорят ему в ответ.