Делай то, зачем пришел

«Каждый раз выдумывает нечто новое…», — с досадой думает Иван, ощущая, как подкравшиеся со спины прохладные руки обнимают его. Их обладатель касается шеи мимолетным поцелуем, отзывающимся мурашками по коже, а затем на его глаза ложится черная, плотная шелковая лента. — И зачем это? — обреченно вздыхает пленник, в целом, прекрасно понимая зачем: еще один из десятков и сотен способов вытворить с ним что-нибудь этакое, которые имеются в запасе Бессмертного. — Зачем… — бархатный шепот обжигает ухо, когти пробегаются вдоль плеч, — Во-первых, так ощущения становятся острее, не правда ли? — юноша поджимает губы в ответ — действительно, лишенный зрения организм стремиться компенсировать эту потерю, обостряя другие органы чувств, — А во вторых… — Иван невольно поеживается, ощущая особенное коварство и самодовольство в этой интонации, — Чтобы не было слишком уж. — Слишком уж что? — хмыкает Иван, и через мгновенье замирает- его живота касается холодная ладонь, и в целом, ничего нового- только вот чьи руки же он чувствует сейчас на своих плечах? — Слишком уж много всего и сразу, — раздается тихий, вкрадчивый смешок. Царевич судорожно дергается, оборачиваясь, но в глазах непроглядная тьма. — Где ты? — срывается с его губ, резко нахлынивает дезориентированность в пространстве. — Не переживай, свет мой, я тут, — голос, насмешливый и низкий- и он снова чувствует касание когтей на своей талии. — И тут, — тихий, разбегающийся смешок — его тянут за руки в противоположную сторону, заставляя провалиться в объятье. — Кто здесь?! — «Он что…не один?!», — мелькает тревожная мысль в голове юноши. Он невольно втягивает носом воздух, принюхиваясь, ощущая знакомый, пряно-сандаловый, терпкий запах, привычный перебор когтями волос. Царевич судорожно проводит ладонью по груди, к которой прижат — и ощущает кончиками пальцев уже знакомый шрам. Иван определенно в объятьях Кощея. Но…чьи тогда руки поглаживают его ягодицы прямо в тот же момент? — Ох, жаль ты не видишь сейчас свое лицо, — он слышит буквально темное, бархатное мурчание на одно ухо, — такое растерянное, прелесть просто, — тот же самый голос, тот же самый тон- одновременно льется в другое, — Но не переживай, я бы не отдал такое сокровище в еще чьи-то руки помимо своих… «Вот черт», — думает юноша, сжимая пальцы на плечах пленителя, не понимая, что хуже- увидеть, что сейчас на самом деле происходит, или иметь милосердную возможность не смотреть. — Правда интересно? — продолжает шептать голос, пока одна пара когтей скользит по его шее, в то время как другая оглаживает бедра. — И кто же настоящий? — сипло произносит Иван, не позволяя голосу дрогнуть, вкладывая в него отрешенное, даже насмешливое спокойствие. — О, это абсолютно не важно, Ванечка… — это фраза разлетается по комнате коварным смехом, — Важно лишь то, что это будет чувствоваться настоящим. «Гребаный извращенец», — Иван вздрагивает, чувствуя скольжение губ на затылке, и одновременно- на кадыке. — Ох, не стоит делать такое лицо мученика, — ехидно произносит голос, — тебе понравится, — ладонь ложится на пах, оглаживая возбужденную чувственными касаниями плоть, — Расслабься, я буду нежен. — А я — груб, так что все же сильно не обольщайся, — хмыкает тоже самый голос над ухом, и Иван чувствует глубокий, укус в шею, заставляющий невольно ойкнуть. «Так…просто…успокойся», — царевич чувствует, как от самых кончиков волос до пяток разливается судорожное, тревожное волнение. Тело с каждым мгновением темной пелены на глазах становится все чувствительнее и отзывчивее, и это только множит ощущения, и без того удвоенные, — «Это же почти то же самое, он делал все это, просто еще один раз, ничего такого, ничего страшного». Но это совершенно не то же самое. Он буквально теряется в ощущениях: губы скользят по его шее, вгрызаясь укусами, слизывая дорожки крови, и одновременно кончик языка скользит по позвоночнику. Руки, кажется эти холодные руки просто везде- оглаживают ключицы, грудь, живот, бедра, и они же оттягивают шею, ухватив копну кудрей. Иван ощущает свое тело как никогда чутко, и одновременно- словно оно и не его больше, разобранное на составные части, тут и там льнущее к кажущимися бесконечными когтям и клыкам. «Вот…черт», — юноша сипло выдыхает, прикусывая ребро ладони, желая скрыть стыдливый стон. — А-а-а, нет, так дело не пойдет, — холодные руки перехватывают его ладони и сжимают запястья в замок за спиной. — Мы хотим слышать твой голос, — губы накрывают развязным, мокрым поцелуем, в то время как другой язык скользит по каемке уха, а потом клыки прикусывают мочку. Он в самом прямом смысле зажат с двух сторон, словно тонкий листок золота меж раскаленных поверхностей наковален. — Ты уже весь горишь, — ладони блуждают по коже, — Такой чувствительный, — он чувствует свои колени предательски нетвердыми, голоса смешиваются и путаются, с каждой секундой ему тяжелее понять откуда именно, с какой стороны они доносятся, все сливается в одно бесконечное нечто, — столько ощущений, не правда ли? Клыки скользят по его соскам и одновременно вдоль плеч и затылка, ладони, эти ладони буквально везде. — Расслабься, — язык очерчивает нижнюю губу, проникая в рот медленно и чувственно и о боже моей- спустя мгновенье когти цепляются за подбородок, немного разворачивая к себе- и он снова чувствует влажное касание, — просто дай этому быть. И потом снова, с другой стороны, а в какой-то момент- он ощущает, как по его лицу одновременно скользит пара губ, кончик языка очерчивает скулы, и снова поцелуй, мокрый, глубокий, а лицо держат прохладные ладони- ни увернуться, ни сбежать. Другие тем временем ласкают талию, пробегаясь когтями, оставляя царапины, контрастирующие с этими нежными поцелуями, окропляющие чувственность болезненностью. Это, очевидно, лишь прелюдия, но уже здесь становится почти что невозможно. «Я же…просто сойду с ума в самом прямом смысле слова», — мелькает в голове Ивана, его руки вцепляются в плечи, другие руки, во все, до чего можно дотянуться, лишь бы просто устоять на ногах. Это пронзает, словно стрелами насквозь, заливает, словно волна с головой, этого слишком, слишком много. Бессмертный действительно нежен и грубоват одновременно, и это заставляет огонь внутри него полыхать, разгораясь бушующим пламенем. — Ты такой красивый, видел бы ты сейчас свое лицо, Ванечка — обволакивающий шепот на ухо, его тянут за запястье, роняя в мягкий ворох подушек, — Ты же просто создан для этого, не правда ли? «Пошел ты», — все что хочется бросить сейчас Ивану в ответ, но он слишком хорошо знает, что каждая, даже невинная реплика может быть использована против него, ухудшая и без того катастрофическое положение, а такая дерзость- и подавно. Несколько секунд передышки- и он едва успевает выдохнуть, прежде чем его рот снова накрывает поцелуй. — Встань на колени и обопрись руками, — в ухо ядовитым медом льется шепот. Царевич замирает, в секунду осознавая, что будет происходить спустя мгновение, судорожно сглатывает, сжимая простынь. — Да-да, Ванечка, ты все правильно понял, — насмешливый голос доносится со спины, его снисходительно оглаживают по щеке, — И дважды я приказывать не буду, — когти проходятся по животу, оставляя алые следы, которых он не видит, но отчетливо ощущает. Иван, к своему счастью, не осознавая всю гримасу отчаянной обреченности на своем лице, покорно принимает соответствующее положение. — Хороший мальчик, — одна рука издевательски нежно оглаживает лицо, когти проходятся по губам и заскальзывая внутрь, в то время как другая надавливает на поясницу, заставляя еще сильнее прогнуться, — Будь умницей, открой рот. Юноша чувствует на своих губах касание горячей, возбужденной плоти и одновременно- как по бедрам скользят когти, ягодицы поглаживают холодные ладони. Воздух пронзают несколько звонких шлепков, заставляющих его тело качнутся вперед, невольно глубже принимая член в глотку. — Да, вот так, — хриплый, наполненный удовлетворением голос раздается над головой царевича, в то время как в кудри змеей вползают цепкие руки. В этот момент сзади его ягодицы собственнически, властно сминают, раздвигают, пальцы проходятся по ложбинке, когти дразняще царапают нежную кожу. — Задница у тебя определенно отменная, интересно, у всех царевичей такая, или это ты особенно ладный вышел? — ехидная реплика проходится словно кончик ножа, и за ней следует еще пара размашистых, властных шлепков- ощутимых, сильных, но ровно настолько чтобы эта грубая ласка распаляла. Иван ощущает, что почти не может думать, все мысли уплывают, словно погруженные в вязкое, кипящее варево. Собственное возбуждение, предательски пронизывает все тело- ему мерзко и невероятно горячо в равной степени, мысль о том, что он сейчас буквально растянут между двух мужчин пробивает все тело электрическим разрядом. — Нравится, когда я беру тебя сзади, да? — кончик языка проходится по позвоночнику, добираясь до шеи, скользя прикусами, обжигая пламенем. Ответить в таком положении едва ли возможно- Иван лишь судорожно выдыхает. Еще несколько мучительных мгновений- и его пронзает наполненностью, приносящей оттенок болезненности, а после- размаривающей еще больше неги. У него буквально подкашиваются колени, разъезжаются запястье- но руки в волосах и на бедрах удерживают в прежней позиции. — Молодец, — Кощей скользит губами по его затылку, обволакивая пьянящим шепотом, — Не забывай про свой ловкий язычок. «Боже, пожалуйста, замолчи, хотя бы замолчи…», — мелькает в голове юноши, но он прекрасно знает, что его любовник едва ли прислушался к этой просьбе, даже если бы он ее озвучил. — Не зажимайся Ванечка, расслабься наконец, — насмешливый, но пронзающий нотками ласки голос сверху, — Дай себе волю. — К чему противиться, если это так приятно? — горячий, бархатный шепот на ухо, он чувствует своей распаленной кожей прохладу нависающего сверху тела, — Тебе ведь нравится, когда я тебя трахаю, не правда ли? — когтистая рука обхватывает его член, лаская в том же ритме, который задают толчки бедрами, — Течешь как сучка… — губы осыпают поцелуями его плечи. «Да, грязные разговорчики тебя только распаляют, как бы ты не отрицал», — мысленно усмехается Бессмертный, с наслаждением ощущая дрожь юного тела под собой. Царевич ощущает, как сознание плывет, он действительно позволяет себе следовать за телом, которое уже давно плавится и горит в этих руках. Иван чувствует, как его буквально выворачивает и колотит, каждое касание отдается взрывом внутри, и яд, стекающий с этих уст разливается по венам, обжигая и сжигая изнутри. Лишеный зрения все, что он может- чувствовать, и эта чувствительность превращает его в один сплошной оголенный нерв. — Ох, ты сегодня совсем неразговорчивый, — он не видит, но прекрасно представляет себе усмешку на этом лице, — От чего так? — взаимно ритмичные толчки бедрами- и Иван ощущает себя словно пронизанная насквозь копьем птица. Челюсть уже начинает неметь когда царевич ощущает, что член выскальзывает из его рта. Одни когтистые руки ложатся на плечи, толкая вперед, а третья рука в волосах заставляет оторвать руки от опоры постели и разогнуться прямо, оставаясь на коленях. Он чувствует касание холодных ладоней на своем лице, его тянут, целуя. Мучительно медленно, проскальзывая языком по губам, оглаживая зубы, едва заметно надавливая когтями на нежную плоть. С губ юноши слетает длинный, сдавленный стон, который сливается со сладострастным, хриплым рыком из уст партнера- и это отзывается сладкой, сводящей с ума истомой, которую только множат до боли сжимающие руки на бедрах, и размеренные, ритмичные толчки. — Сладкий…- язык проходится по кадыку, и все что сейчас может Иван- обхватить шею одного своего мучителя откидывая голову на плечо другого, окончательно лишаясь последних остатков рационально мыслящего, теряя способность сжимать губы, удерживая внутри столь желанные для Кощея звуки его удовольствия. Его целуют, кусают, царапают, нежно оглаживают- и все это одновременно. — Ты почти на пределе, верно? — насмешливый голос, за которым следует нежное, едва ощутимое касание его возбужденной плоти, заставляющее все тело дернутся, как от удара плетью. — Прости, свет мой, я не могу дать тебе кончить так быстро, — шепот в затылок, и юноша ощущает как основание члена и мошонку опоясывает и сжимает холодный металл, — Потренируем твою выдержку- кончик носа скользит по шее. Иван ощущает, как Бессмертный прижимается к его груди плотнее, и он окончательно распят между двумя телами. Он чувствует, как его член трется о член Кощея, и одновременно ощущает его движение внутри — веер чувств на грани безумия. — Поработай ручками — ладонь мужчины ложится на его ладонь, властно направляя движение, укладывают на их возбужденную плоть, — Давай, не стесняйся, обхвати крепче, — Сопротивляться этим приказам, отданным пропитанным властью голосом, почти что невозможно. Иван послушно сжимает ладонь, скользя вниз и вверх, ощущая ответное движение бедер с двух сторон от себя, чувствуя, как последние остатки стыда тонут в этой сладкой, липкой, обволакивающей со всех сторон горячей неге. Кощей едва ощутимо скользит кончиком языка по его губе, прикусывая, оттягивая в сторону, чтобы затем собственнически проникнуть в рот, вторя им ритмы рук партнера, окончательно сводя юношу с ума. Он теряется во времени, так же как в пространстве, не понимая, сколько это уже длится, лишь десяток минут или бесконечность времени. Руки вновь ложатся на плечи, подталкивая вниз, укладывая спиной на грудь. Тот, что сзади обхватывает шею и голову, скользя клыками по нежной коже, проходясь когтями по кончикам губ, заставляя облизать длинные пальцы, вобрав их в рот. Другие уста скользят по его ключице, груди, прикусывая соски, дразняще- нежно целуя живот. Иван чувствует, что ему буквально до болезненности чувствительно каждое касание. Он больше не может сдерживать хриплых стонов, переходящих во вскрики. Это выжигает, заставляя буквально извиваться, ища спасения, передышки, но руки, держащие его, не знают пощады. Кощей прикусывает тазовую косточку, проходится языком по внутренней стороне бедра –мягко, плавно целуя бледную и нежную кожу, чтобы в следующую секунду вгрызться кровожадным укусом, заставляя царевича дернуться и сипло вскрикнуть. От этого контраста буквально подбрасывает, юноша ощущает, как к глазам подступают слезы, совершенно невозможно разобрать чего- удовольствия, боли, боли, смешанной с удовольствием. — Ты просто прелесть, — шепчет голос на ухо, — Лучшая моя вещь. — Я…я… — Иван буквально задыхается, слова даются с невероятным трудом, — я не…твоя…вещь. — О, у тебя еще есть силы говорить, Ванечка? И даже перечить? — его колени разводят руками в стороны, и верху придавливает тяжестью тела. Коготь вновь по губам, на этот раз царапая до крови, — Думаю, ты определенно напрашиваешься… — На большее, — ухмылка царапает шею. Царевич чувствует, что там, внизу, где и так горячая наполненность, становится еще теснее и плотнее. — Тсс, свет мой, не дергайся, расслабься, — его брыкающиеся ноги ловят, пресекая всякую судорожную попытку вырваться, — Тебе не будет больно, — опаляющий шепот, сопряженный с короткими, плавными поцелуями в шею. Иван сдавленно вдыхает, прикусывая губу, вцепляясь в нависающие плечи руками почти-что мертвой хваткой, чувствуя, что находится почти что на позорной грани начать умолять остановиться, прекратить. Страшнее этого, что внутри него есть часть, которая растворяется в этом потоке движений, в этом сплетении рук и ног, которая плавится под каждым поцелуем, которая хочет почувствовать, а каково это — зайти еще дальше, когда, казалось бы, дальше уже невозможно. Тот, что сверху, входит в него размеренно, медленно, давая привыкнуть растягивая эту сладострастную пытку в бесконечность — и он странным образом действительно не чувствует боли, видимо, милосердно избавленный легким движением руки своего партнера от всех ощущений, которые могли бы испортить это порочное удовольствие. — Вот так, хороший мальчик… Расслабься — руки нижнего, на чьей груди он лежит буквально распятый, мягко скользят по голове, поглаживая, двигаются по торсу и ласкают член. — Ты настоящее золото, — насмешливо- ласковый шепоток на ухо, его ноги забрасывают на плечи, покрывая поцелуями, окончательно замыкая его горящее тело в капкан между двумя холодными. Дальше он полностью теряет себя в ощущениях и касаниях- невозможно близко, слишком, слишком много всего и сразу- его внутри, его снаружи, руки буквально везде, как и губы с клыками. Почти что предельную наполненность на грани боли компенсируют ласковые скольжения, едва ощутимые прикусы, поцелуи, перемежающиеся с засосами на каждом участке тела, до которого могут дотянуться эти алчные уста. В уши льется опаляющий, темный шепот, но юноша уже почти не может различать слов. В какой-то момент его переворачивают, и он оказывается прижатым уже грудью к партнеру снизу, прогнутым спиной, в то время как сзади бедра цепко и крепко держит вторая пара рук. — Иди сюда, — тихий, уничтожающее нежный шепот, когти заскальзывают в его кудри, губы ловят и накрывают мягким поцелуем, вторая ладонь скользит по спине, прижимая и поглаживая, — Мой хороший… Язык сплетается с языком, влажно, чувственно, на грани уничтожающей лаской истомы, тогда как ладони на бедрах вообще не церемонятся, вцепляясь железной хваткой, царапая. Бессмертный вновь входит в него глубокими и сильными движением. Коготь ложится на плечо- и спускается ниже, вдоль позвоночника, оставляя глубокую царапину, следом за которой сразу следует язык, слизывающий кровь, зализывающий рану. Иван морщится, сдавленно, болезненно стонет, и этот звук жадно отбирают губы, утешающе скользящие по его лицу, в то время как одна из пар рук скользит на член, мягко поглаживая головку. Этот контраст доводит до исступления, Иван чувствует, что и дышать становится тяжело, он всхлипывает, обхватывая шею партнера, не в силах даже держать головы, укладывает ее на широкую грудь, искусывая собственные губы в кровь в этом безумном, грязном наслаждении. По спине время от времени проскальзывает шелк темных волос — словно ласка кончика хлыста. Чувства накалены и разбужены до предела. — Быть может, хочешь все-таки посмотреть? — по спине проходится цепочка поцелуев, чтобы вновь опалить ухо обжигающим шепотом. Иван скулит что-то невнятное в ответ, из последних сил мотая головой, но любая просьба о милосердии бесполезна- когтистые руки с усмешкой развязывают ленту, и она спадает с глаз. Привыкший к тьме, он даже в мерцающем полумраке свечей ощущает себя ослепленным, зажмуривается. — Открой глаза, Ванечка, — продолжает шептать голос на ухо, и почти все кричит- нет, нет, нет, пожалуйста, нет, - но он все равно открывает, подчиняясь ни то гипнотическому тону, ни то разнузданному, пробужденному дикому нечто внутри себя. Юноша видит в ужасающей близости от себя лицо Кощея- горящие огнем лиловые глаза смотрят прямо на него. Сдавленный стон слетает с его губ- холодные руки укладываются на шею, лицо, вновь прижимая к себе, целуя, в то время как в затылок впиваются укусом. Когтистая ладонь проскальзывает в волосы, оттягивая кудри — другой тянет его на себя, отрывая от поцелуя. Вторая рука ложится на его подбородок, разворачивая лицо в сторону- и он натыкается на те же губы, на те же горящие глаза, и глубокий, звучный стон тонет в следующем касании клыков его рта, в то время как таким же острием проходятся вдоль его ключиц, ниже, прикусывая соски. — Посмотри, — мочку уха прикусывают, а властная рука, держащая подбородок разворачивает лицо в бок- и он натыкается глазами на зеркало, предусмотрительно стоящее напротив этой бесстыдно гигантской кровати, устланной алым шелком и бархатом. Он — раскрасневшийся, с насыщенно алыми, пухлыми, искусанными и зацелованными губами, с влажным от слез, порожденных этой сумасшедшей чувственностью лицом, с взлохмаченными волосами, с шеей, заалевшей от засосов и укусов, зажат между двумя мощными телами, оплетен когтистыми руками. Представшая пред ним картина заставляет тело вздрогнуть в волне ошеломляющего, буквально разрывающего на части удовольствия — но и это еще не предел, его измученную плоть все еще сжимает металлическое кольцо. — Нравится? — раздается ухмылка над ухом, его тянут за волосы, заставляя выгнуться, прижимая к спине, — Прекрасная картина, — нижний тянется следом, и Иван видит в зеркале как с одной стороны кощеевы губы скользят по его кадыку, а с другой- по затылку, и встречаются где-то на лице, прикусывая, целуя, заполняя всего его без остатка. Юноша теряется в длинных волосах, которые распадаются буквально везде черными, блестящими волнами, прикрывая глаза, чувствуя что в этот момент его тело, да и он сам полностью отдан этим холодным рукам, контроль потерян и утрачен, давно и безвозвратно. Ноги Ивана оплетают поясницу Бессмертного- морока ли, истинного ли, это уже действительно становится абсолютно неважным. Его поддерживают на весу за ягодицы одни руки, в то время как другие оттягивают голову назад, заставляя прогнуться, обнажая истерзанную шею для очередной цепочки полу поцелуев полу укусов. Размеренные, ритмичные движения бедер, царевич тонет в дикой, глубокой заполненности, царапая ногтями спину, вцепляясь зубами в плечо. В какой-то момент Иван ловит особенно коварный, наполненной до самых краев похотью взгляд Кощея, и многозначительный жест бровями. Он чувствует, как металл больше не оковывает его плоти, а картина, предстающая перед юношескими глазами в следующее мгновение окончательно лишает разума, заставляя осипший голос сорваться в последнем, надрывающим все тело хрипе разрядки. Когтистые руки спереди него цепляют острый подбородок, что позади - и он наблюдает поцелуй, возбуждающий его до абсолютно немыслимого предела. «Он просто сумасшедший», — лишь успевает промелькнуть в его голове, и сознание, кажется, уплывает окончательно, лишая его понимания границы реального. Когда, насытившись им сполна, прохладные ладони наконец выпускают его, все что может Иван- уткнуться лицом в подушку, скрывая исступленное выражение лица, пытаясь прийти в себя и осмыслить произошедшее. «Черт…я ходить-то завтра вообще смогу после такого?», — он нашаривает рукой покрывало, натягивая его на истерзанное и запятнанное ласками тело с головой, осознавая, как нелепо это выглядит, учитывая что только что с ним вытворил Бессмертный, и тем не менее желая скрыться хоть как-то, и во многом от самого себя, нежели чем от своего ненасытного любовника. «И твою мать, от чего я в итоге кончил?.. Это никакими словами не описать, как мне все это выбросить из головы теперь?» Кощей, накинув на плечи халат с усмешкой наблюдает за лежащим в постели пленником. Он вполне верно угадывает возможные мысли и терзания в юношеской голове, и это доставляет не меньшее удовольствие, чем все произошедшее ранее. «Ох, твой стыд такая сладость…», — он обходит постель, присаживаясь на край, скользя по плечу юноши ладонью сквозь ткань покрывала, — «Но от себя не убежишь, Ванечка, не убежишь». — Что, нет сил даже сказать, как ты меня ненавидишь? — тихо, с легкой усмешкой произносит Бессмертный, пожалуй, действительно осторожным и мягким движением поглаживая плечо царевича. Мужчине кажется, что он уже не получит ответа — в целом, он мог бы засчитать молчание за него, как из-под покрывала доносится вздох, а затем приспустившаяся ткань обнажает для него взор василькового глаза- блестящего все столь же неумолимой борьбой. — Силы найдутся, но… Обойдешься — коротко роняет Иван, поджимая губы. «Какой все же прелестный паршивец», — думает Кощей, ловя в груди странное чувство. Удели он ему чуть больше внимания — то с недоверчивой тревогой обнаружил бы в нем искреннюю нежность. Но он легкомысленно пропускает это, принимая за удовлетворение от упрямства юноши, придающей всему этому острую ноту- как перчинка в блюде. — Люблю твою строптивость, — хмыкает мужчина, опускаясь ниже, едва ощутимо касаясь щеки пленника- и этот легкий и в чем-то даже целомудренный жест заставляет Ивана дернуться, вцепившись в покрывало. — Этот глагол к тебе вообще не применим, ты не умеешь любить, только обладать, — огрызается юноша спустя паузу, чувствуя странную неловкость от этого поцелуя, и еще большое смущение от осознания этого чувства. — О, зато как я умею обладать, неправда ли? — усмехается Бессмертный, оборачиваясь на пленника уже у самой двери покоев, — Да и так ли ты против этого, свет мой? «Ненавижу, когда он так меня называет», — думает Иван, более не удостаивая Кощея ответом, отворачивая лицо в противоположную сторону, — «И как из таких, казалось бы, ласковых слов, можно сделать такое хлесткое издевательство…» Он сворачивается клубком, вновь натягивая покрывало, не замечая, что еще несколько мгновений прежде чем уйти, Бессмертный, склонив голову на бок всматривается в его фигуру.