Переходный возраст

      — Грегори, Фредди хочет поговорить с тобой.       Молчание.       — Грегори?       Голос Ванессы разбивается комком мягкого снега о захлопнутую дверь. Мягкий, как снежная насыпь на крыльце; чистый, как стёклышко. Далёкий от меня настолько, что я его почти не замечаю. Моя комната ей недоступна — это моё личное пространство, и Фредди строго-настрого велел не нарушать его границы. Ванесса это знает. А потому и злится.       В последнее время жизнь рядом с ней становится всё невыносимее. Не потому что Ванесса строит из себя примерную родительницу, а потому что слишком часто суёт нос в мои дела. Например, в наши с Фредди отношения. Характер этих наставлений меня до жути раздражает: неужели я не знаю, как мне лучше вести себя со своим отцом? Конечно, с возрастом понять друг друга нам становится сложнее. Но Фредди — по-прежнему мой друг, и от него у меня не может быть секретов. Ванесса с этим не согласна. Думает, что знает меня лучше, чем я сам. И в этом тоже сильно заблуждается.       С тех пор как Фредди меня «усыновил», жизнь стремительно налаживалась. Конечно, всё это было неофициально, и родительских прав ему не выдавали. К чёрту родительские права! Их наличие ещё не говорит о том, что ты хороший опекун. Пройдя сквозь ряд приёмных семей, громких скандалов и домашних разбирательств, я хорошо это усвоил. И больше не горел желанием загреметь к кому-нибудь в семью. Лучше быть своим на улице, чем чужим в собственном доме. Впрочем, ничего собственного у меня раньше не имелось.       Фредди вознамерился стать моим отцом так просто, будто нисколько не раздумывал. Будто заранее знал, что не может быть иначе: после всего пережитого вместе мы не могли представить себя друг без друга. Опека надо мной стала его первостепенной миссией. Ответственной задачей, за выполнение которой он взялся с таким энтузиазмом, что я немного испугался. И в то же время я ничуть не сомневался в Фредди — так же, как не сомневался он, поручая мне опасное задание или вверяя в мои руки свою жизнь.       Первые годы нашей семейной жизни я был абсолютно счастлив. Он так внезапно взялся исполнять мои мечты, поочерёдно предлагая то, чего у меня никогда не было: заботу, ласку, постоянство и уют. И всё это доставалось мне задаром. Я долго привыкал к тому, что счастье может быть бесплатным: его не нужно воровать или заимствовать, возвращая болью и слезами этот долг. Фредди и не думал просить что-то взамен: он знал, что я люблю его всем сердцем. И доказательств этому не требовалось.       Фредди отрёкся от своей профессии и, став свободным, посвятил всего себя заботе обо мне. Поначалу я боялся, что в нём говорит жалость и что, кроме сироты, он никого во мне не видит. Ещё тогда не верил, что могу быть полюбившимся и важным: со временем он убедил меня в обратном. Я давно понял, что ни одна приёмная семья на одном только сочувствии долго не протянет. Но в основу нашей маленькой семьи было заложено совсем другое.       Фредди стал моим родителем не просто так. Я видел, как нелегко ему даётся эта роль, как много вопросов вызывает новая обязанность. Он был взволнован и растерян, боялся ошибиться — прямо как я, впервые занимавшийся его починкой. Первые годы, пусть и выдались счастливыми, были нелегки для нас обоих. Но мы старались — оба, — и проблем у нас не возникало. А потом что-то случилось — что-то, к чему я оказался не готов. К чему мы оба были не готовы.       — Грегори, не будь таким упрямым! Вам нужен этот разговор. Фредди нужно поговорить с тобой. Он переживает…       Слыша эти слова, мне с трудом удаётся сохранять внутренний покой. Я занят прорисовкой чертежа для будущей гирлянды из бумаги. Чем ближе её голос, тем сильнее вжимаюсь грифелем в бумагу, марая будущий эскиз. Речь Ванессы имеет какое-то особенное свойство проникать в самую глубь, закрадываясь в душу. Как детский крем, впитываясь в воспалённые трещинки на руках, смягчает повреждённые участки кожи. Но на меня оно не действует. Я не хочу прислушиваться к ней. Не хочу говорить с Фредди. Хочу побыть один.       «Фредди волнуется». Эти слова Ванесса повторяет почти шёпотом, но в коридорной тишине они звучат на удивление отчётливо. С сегодняшнего утра я его не видел: мы завтракали порознь. Потом Фредди отправился за ёлкой и до сих пор не возвращался. Я мог бы послать ему сигнал, но прямой необходимости в этом не вижу. Фредди не может не вернуться. Он возвращается всегда.       — Грег, послушай меня… Это очень важно. Я знаю, что ты хочешь быть один. И я не хочу тебе мешать. Но пойми меня, умоляю. Прислушайся. Поговори с папой. Он так этого ждёт…       Меня немного мутит, и ладони потеют больше, чем обычно. Когда в последний раз мы разговаривали с ним вот так, по-настоящему? Наверное, давно. Возможно, даже очень. Можно подумать, на это повлияла школа; но друзей себе я так и не нашёл. Никто не хочет водить дружбу с «беспризорным», хотя таким я больше не являюсь.       В последнее время я стал более замкнутым, угрюмым. Фредди должен понимать, что в этом нет его вины. По едва светящимся глазам и жестам, полным нерешительности, я вижу, что он озадачен. Ванесса предпочитает другое слово, от которого всё внутри меня сжимается в тугой комок и пощипывает в горле. По её личным убеждениям, Фредди выглядит несчастным. А я настолько погружён в себя, что не способен этого заметить.       Мне противен мой характер. Многих своих поступков я не в силах понять и объяснить. Не то что Фредди, а даже самому себе. Переходный возраст — фаза, через которую вынужден пройти каждый ребёнок. К сожалению, никто из взрослых, в обществе которых я когда-то рос и воспитывался, не потрудился рассказать мне об этом. Я вырос в полном неведении, не подозревая ничего такого. А столкнувшись с этим впервые, оказался не готов. Мы оба были не готовы.       Я смотрю на лист бумаги перед собой и автоматически мну его руками, утрамбовывая в маленький комочек. Глаза привыкли к темноте, но, если остановить взгляд на одной точке, тьма начнёт сгущаться, как туман, заволакивая всё перед глазами. Я неспокоен, и ощущение «слепоты» делает меня абсолютно уязвимым для тревоги: почему Фредди не вернулся? Он попал в беду?       Перевожу взгляд на Faz-часы — сияющий маленький экран в забавном «ободке» с медвежьими ушами. Всего одно касание — я буду рядом. Нет прямой необходимости, говоришь? Я сам себе смешон и жалок. Почему я не могу его позвать? Что мне мешает? Не потому ли, что я сам хочу его найти?       «Он так этого ждёт…»       Я не привык обдумывать всё наперед и действую незамедлительно: хватаю вязаную кофту и тёплые штаны, обматываю шею мягким шарфом. Несусь по снегу, увязая в нём по самое колено. Медленно и грузно пробираюсь сквозь сугробы, глотая слёзы, которые уже бегут по раскрасневшимся от холода щекам. Я задыхаюсь, жадно наполняя грудь морозным воздухом, и ничего не вижу сквозь пелену густого снега. Он настолько крупный и воздушный, что сыплется на землю, точно сахар. До площади недалеко: она почти перед глазами, маячит впереди холодным светом фонарей и силуэтом спящего фонтана. Всего одно касание, Грегори. Но я упрям. И продолжаю поиски самостоятельно.       — Фредди! Фредди, найдись!       — Грегори?       Твой топот я готов узнать за милю.       — Фредди!!! — кричу, срывая голос, и бегу к тебе промокший, радостный, не чувствуя под собой ног. Мне кажется, я не бегу — лечу с северным ветром, хотя и ветра никакого нет, и я едва волочу ноги, будто вот-вот рухну обессиленным, погрузившись в снег.       — Грегори! Что ты здесь делаешь? Ванесса знает?       Ты не на шутку встревожен. Я чувствую новый укол вины, и он вонзается в меня крохотной льдинкой. Мне стыдно, очень стыдно, что я не рассказал тебе заранее. Хотя и рассказывать, казалось, было нечего. И всё же я должен был попытаться: для тебя. Ты бы меня понял.       — Не знает. Она ничегошеньки не знает! — моё дыхание сбивчиво и рвано. Я выпускаю воздух облачками пара, будто чайник, и смеюсь. Тихо хохочу тебе в живот и не могу остановиться. Ты ничего не понимаешь.       — Ты что, получается… сбежал? Грегори!       — Фредди, не злись! Пожалуйста. Я должен объясниться. Я… В последнее время мы так мало разговаривали! Я ужасно по тебе скучал.       — Но ведь ты хотел побыть один. И, кажется, не нуждался в моей помощи.       Я всегда в тебе нуждался. Даже когда сам это отрицал, надеясь справиться со во всем самостоятельно.       — Прости, Грегори. Я не знал, как починить тебя.       Починить меня? Ну конечно! Я помню, как чинил тебя, и не могу поверить, что когда-то это проворачивал. Хитрые сплетения проводов меня пугали: одна ошибка будет стоить тебе жизни. Я никогда не имел дела с подобным, но твоя уверенность во мне перевешивала оцепенение и страх. Приходилось действовать незамедлительно, учиться на ходу и понимать с первого раза, не думая о том, что будет. На меня была возложена ответственность, и я распоряжался ситуацией как взрослый. Признаюсь, моменты твоего технического обновления я недолюбливал больше всего. Но именно тогда наше доверие крепло, а уверенность друг в друге была выше всяких сомнений. Я справлюсь. Ты справишься. Потому что не может быть иначе.       — Я не знаю, что я чувствовал, Фредди. Это сложно объяснить, но я… Я думаю, со мной что-то происходит. И чем старше становлюсь, тем больше я меняюсь. Понимаешь?       Я не жду от тебя ответа. Прекрасно знаю: ты всё понял. Ты гладишь меня по спине ласково и осторожно, впервые делаешь это решительно и безо всяких опасений, что я обижусь и уйду. Я вскидываю голову и улыбаюсь: ты всё ещё выше меня, но я без особого труда дотягиваюсь до тебя на цыпочках, если ты немного наклонишься. Мне сложно приподняться, встав на кончики носков, почти онемевшие, но я слишком взбудоражен, чтобы обращать внимание на слабость.       — Я не хочу от тебя больше отдаляться. Хочу быть с тобой, папа. Ты мне нужен. Веришь? — целую в твердый нос, припорошенный пушистым снегом. Смотрю прямо в глаза, заключив твоё лицо в свои ладони. Твои щёки не могут заливаться краской. Но ты смущён — я чувствую, они теплеют.       — К-конечно, Грегори. Как я могу тебе не доверять?       Доверие всегда было основой нашей крепкой дружбы.       Мы идём домой под обильным снегопадом, но уже не говорим ни слова. Бросаю взгляд на Faz-часы: половина одиннадцатого. От предстоящей встречи с Ванессой мне немного не по себе, ведь я никак не предупредил её о своём побеге. Но я не думаю, что она будет сильно злиться. Наоборот, обрадуется, когда узнает, что я поговорил с Фредди. Что у нас снова всё в порядке.       — Грегори, который час?       — Не переживай, пап. Ещё к ужину успеем!