***
Ран дома один. Ю Ри ушла на свидание, наскоро поцеловав его в щеку и сказав, что ждать ее сегодня не стоит. В последнее время она пропадала довольно часто, чем Ран был явно недоволен, но не сегодня. Перед уходом она приготовила ему свежую порцию нэнмёна, которая сейчас ничего, кроме отвращения, не вызывала. Он не ел целый день, но аппетита не было совсем. В комнате царит полумрак, небольшая лампа на прикроватной тумбочке — единственный источник света. Вокруг звенящая тишина, тонкий слух не улавливает никаких шумов ни из соседних квартир, ни с улицы. В два часа ночи даже центр Сеула спит, но не Ран. У Рана сна ни в одном глазу. Он стоит перед зеркалом и неверяще смотрит на огромный шрам, тянущийся от груди к низу живота. Смотрит долго, пристально, пальцами касается рубца, словно думает, что шрам вот-вот исчезнет. Но он на месте, как и всегда. Ран злобно ухмыляется и вдруг начинает смеяться, запрокинув голову. Смеется невесело и совсем недолго, а потом зарывается пальцами в волосы и подходит к окну. Смотрит вдаль, глядя на огни небоскребов. Вспоминает то, что сегодня увидел. Какая-то глупая смертная потратила большую часть трав на лиса, не зная, что именно он вырезал их деревню. А потом еще и жить с ним осталась. Все это напоминало одну большую шутку, словно кому-то наверху стало очень скучно, и он решил столкнуть лбами двух абсолютно разных существ при абсурдных обстоятельствах. Ран думает о Су Мин. Вспоминает, как она всхлипывала едва слышно, как подбежала к самой себе из прошлого, чтобы поддержать. Су Мин все через себя пропустила и наверняка стократно уже пожалела, что решилась узнать свое прошлое. Ран вспоминает, как она смотрела на него в баре, и сжимает челюсти от злости. Ран видел в ее взгляде ассорти всех чувств, которые он так ненавидит. Страх. Одно его резкое движение — и она дернулась бы от испуга. Либо потянулась бы к телефону, либо помчалась бы к двери. Су Мин боялась его. Раньше "справедливо опасалась", а в тот момент смотрела на него как на самого настоящего монстра. Разочарование. “Еще один упрек, и будешь десятой”. Он помнит, как переменился ее взгляд после его ответа. Рану противно. Противно от этого разочарования в ее взгляде, от собственных слов. Противно оттого, что он привык нападать. Ран видит собственное отражение в окне и злобно ухмыляется. Разочарована? А на что она рассчитывала? Думала, что он оправдываться перед ней станет? Он никогда не строил из себя белого и пушистого. Он часто себе это повторяет, но сейчас привычная мантра никак не помогает. Ран не верит отражению в окне. Презрение. Так на него смотрела мать в тот самый день, когда он видел ее в последний раз. Когда он узнал, как сильно мать старалась не допустить его рождение: как била себя кулаками по животу, как пила всякую гадость и даже была готова покончить с собой, только бы он не увидел свет. Ран вспоминает прошлое. Вспоминает эту безрассудную Су Джи, которая постоянно умудрялась где-то находить новые ссадины, терпеть не могла тренировки и забывала уворачиваться в нужное время, что когда-то и сыграло с ней злую шутку. Ран вспоминает собственный смех. В последний раз он так искренне смеялся, когда Ю Ри принесла ему дохлого голубя под дверь. А там, в прошлом, он смеялся куда чаще, и улыбка у него была другая, не та едкая, которой он привык одаривать всех и вся. И Су Джи смеялась. Не думала о том, как прокормить брата и как не попасть под горячую руку отца. Возможно, если бы Су Джи пожила подольше, она переродилась бы в кого-то с более удачной судьбой. Ран смотрит на руку. На запястье браслета нет, и это очень непривычно: сколько себя помнил, он всегда был здесь. После того, что он узнал, браслет кажется чуточку более ценным. Неудивительно, что этот старик забрал его. — К черту их! И старика этого, и браслет, — говорит он сам себе. Ран скалится. Ран сжимает челюсти так плотно, что скулы сводит. Ран злится на Су Мин и жалеет, что не убил ее при первой же возможности. Ран жалеет, что заполнил это белое пятно в памяти. Ран не хочет знать, насколько он был счастлив в прошлом. Ран хочет уснуть часов на пятнадцать, просто чтобы эта ужасная ночь прошла. Но сна все еще ни в одном глазу.***
— Что ты здесь..? Ран не дослушивает: демонстративно отодвигает удивленную Джи А и уверенно проходит в квартиру. Оправдываться перед жалкой смертной, на которую когда-то променял его брат, в доме самого Ёна — этого еще не хватало. В комнатах Ран не путается, хотя и находится здесь впервые. Найти дом брата за пару минут с помощью нескольких звонков — сделано; почувствовать его запах в самой дальней комнате — легко. Запах Ёна не меняется даже спустя столетия: такой же терпкий и родной до омерзения. Ли Ран немного щурится от дневного света. Он не спал всю ночь: ворочался в постели, бродил бесцельно по квартире и в какой-то момент бросил все жалкие попытки уснуть. Ему бы купить успокоительных или пару бутылок коньяка и поспать хорошенько, но у Рана на этот день другие планы. Ён куда-то собирается. Он стоит напротив зеркала и поправляет галстук. — Отвлекись-ка на пару минут. — И тебе привет. Ён, кажется, даже не удивляется. Брат смотрит на Рана так, словно ждал его все это время. Пока Ран думает, как начать и стоит ли вообще, Ли Ён говорит: — У меня не так много времени. Говори давай. — Ты все знал, — выпаливает Ран. — О чем ты? — О Су Джи. — Ты всё-таки не стёр ей память, — он неодобрительно покачал головой. — Ну хотя бы не съел, и то похвально. — Ну что ты, я место в желудке только для твоей дамы сердца берегу. — Еще хоть одно слово про нее, и я… — Отвечай! Ран не любит кричать. Он предпочитает говорить вкрадчиво и насмешливо. Любит выводить из себя, нежели быть тем, кого изводят. Но сейчас он срывается, кажется, впервые в жизни. Он всю ночь безрадостные мысли в голове переваривает, и брат с каждой секундой раздражает все больше и больше. — Знал. — Кто вам дал право чужими жизнями распоряжаться? Кому стирать память, а кому оставлять? — А кто тебе давал право решать, кого убивать, а кого… — Ён осекся. — Ты бы не пережил это. — Да ты и понятия не имеешь… — Это больно, Ран. Ты как никто другой это понимаешь. Для тебя же старались, оберегали, как могли. — Да пошел ты, придурок! Ран хочет ударить Ёна хорошенько, но почему-то старается сдерживать себя. Ён, весь такой из себя мудрый, правильный, смотрит на него с едва заметным сожалением, и сдерживать себя становится сложнее. Ран носом втягивает воздух и отворачивается. У Рана голос дрожит. — Вы стерли, можно сказать, лучшие моменты моей жизни. — Твой поступок сам все перечеркнул. — Мы бы с ней тогда никогда бы и не встретились. — И правильно. Может, она и пожила бы подольше благодаря этому. — Может, и я бы подольше пожил нормально, если бы ты не ушел. У него в груди волна ярости и тупого отчаяния поднимается. Тот, кто когда-то его бросил, решил стереть единственные теплые воспоминания о прошлом. Где-то там, в глубине души, голос разума говорит, что Ён прав и что трагичные воспоминания отпечатались бы в памяти куда сильнее. Однако голос этот слишком тихий. Ран хочет послать Ли Ёна куда подальше с этой его непонятной братской заботой. Он направляется в сторону выхода. Прощаться не собирается — много чести непутевому брату. Услышав голос позади, Ли Ран невольно останавливается. — Знаешь, порой я жалею, что бабуля сделала это. С ней ты хотя бы серьезнее стал, взрослее. А теперь всю жизнь ведешь себя как капризный обиженный ребенок. Не оборачиваться, не оборачиваться ни в коем случае. Слезы в глазах наверняка заблестят на свету и лишь подтвердят догадки старшего брата. Ли Ран едва сдерживается, проходя мимо Джи А: так и хочется сбросить ее с крыши, пускай Ён за ней полетает. Ли Ран моргает часто, к выходу идет уверенно. Дверью хлопает громко.